Школьником как и многие из нас я обожал коллекционировать. Тогда в первой половине 90-х вакуум прилавков магазинов быстро заполнился импортным ширпотребом и непривычно-красочная упаковка, как правило, заканчивала свой путь не в урнах, а в сокровищницах детей, рожденных в эпоху советского дефицита, но вряд ли способных по-настоящему осмыслить значение этого слова. Дети всё воспринимают как данность и не пытаются делать далеко идущих выводов. И поскольку им всё равно не с чем сравнивать, прошедшее детство навечно остаётся в памяти как лучшее из возможных.

Не имея старших братьев, — собственных источников драгоценного хлама, — частенько наведываясь в гости к другу-однокласснику мне оставалось лишь с завистью разглядывать груду пустых сигаретных пачек и алюминиевых баночек, составлявших увесистую долю его имущества. Но моей собственной отдушиной были вкладыши от жевательных резинок.

Я до сих пор удивляюсь, почему Turbo — такая вожделенная для всех мальчишек, была одновременно и самой деревянно-стеклянной, с тошнотным химическим вкусом и абсолютно несъедобной из всех возможных жвачек.

«Нет судьбы, кроме той, что мы творим сами».

— Сара Коннор

Рассказ неизбежно подходит к событиям и времени, вспоминать и описывать которые мне неимоверно тяжело. И речь тут вовсе не о финансовых аспектах. Ровно год назад, проснувшись от беспокойного сна и заглядывая с тревогой в ленту новостей в телефоне, меньше всего я волновался о том, что об этом всём подумает фондовый рынок и как отреагирует. Случилось непоправимое, правы оказались все городские сумасшедшие и теперь оставалось лишь в ужасе бессильно наблюдать разворачивающуюся катастрофу.

К слову о катастрофах — природные и техногенные события с несчастными трагическими последствиями могут быть огромных масштабов, но рукотворные воспринимаются хуже всего, оставляя меня как и многих наедине с трудными вопросами: Как мы дошли до этого? Можно ли было всё остановить? Что теперь делать дальше?