Там и сям можно видеть теперь зачатки культуры, сердцевину которой образует торговля, в той же мере, в какой сердцевину культуры античной Греции составляло личное состязание, а римлян — война, победа и право. Торгаш умеет всё оценить, ничего не производя, причём оценить исходя из запроса потребителя, а отнюдь не собственного, личного запроса: главный вопрос для него — «кто и сколько людей будут это потреблять?». Такой-то способ оценки он применяет инстинктивно и постоянно — ко всему подряд, а стало быть, и к произведениям искусств и наук, мыслителей, учёных, художников, политиков, народов и партий, целых эпох: глядя на всё, что создано, он задаётся вопросом о спросе и предложении, чтобы определить для себя ценность вещи. Сделать это основным признаком всей культуры, провести через идеи вплоть до дна и последней песчинки и придать эту форму всякой воле и всякому умению: вот то, чем будете гордиться вы, люди следующего столетия, — если пророки класса торгашей правы, видя вас такими. Но у меня мало веры этим пророкам. «Иудейская вера, а не моя», говоря словами Горация.