О личных фондах и под занавес немного о разморозке российских активов в Euroclear. Как же без этого?

В гостях у Mind Money партнер, руководитель практики налогового и административного права Maxima Legal Никита Дейнега.

— По версии «Право.ru» ваша компания является одним из лидеров рынка личных фондов. Тем временем в России уже зарегистрировано несколько сотен личных фондов. И один из привлекающих в этой теме моментов: «Личный фонд — отдельное юридическое лицо, сведения об учредителе, которого не раскрываются и не отображаются в ЕГРЮЛ. Конфиденциальной также является информация о выгодоприобретателях, имуществе и доходах личного фонда, а его устав и решение об учреждении не предоставляются по запросам третьих лиц». Тут же становится интересно, в каких неуголовных случаях анонимность не действует?

— Естественно, анонимность не абсолютна. Другое дело, что у практиков в арсенале всегда есть некоторые юридические приемы, позволяющие минимизировать возможный ущерб от доступа к закрытой информации других сторон.

СПРАВКА

Личный фонд как форма управления активами законодательно появился в РФ в 2022 году. Учредитель передаёт в него на правах собственности своё имущество (недвижимость, ценные бумаги, долю участия в организациях и т. п.). Единственное условие — сумма активов должна превышать 100 млн рублей.

Данные об активах, а также выгодоприобретателях фонда сохраняются в тайне и не подлежат раскрытию.

Фонды создаются для решения ряда задач, актуальных для любого владельца активов. Среди наиболее популярных целей — наследственное и налоговое планирование, обеспечение непрерывности управления бизнесом и сохранение его целостности на время бракоразводных и наследственных процессов.

— О плюсах использования формата личных фондов сказано достаточно. Давайте попробуем предупредить о минусах.

— Прежде всего, сложность реализации. Она заключается в том, что учредитель не может выполнять функции единоличного исполнительного органа. И, соответственно, он должен определить, кто эту функцию будет реализовывать. Ее может выполнять любое физическое или юридическое лицо, это может быть доверенное лицо учредителя, профессиональный  управляющий, связанная с учредителем компания… Тут вариантов много, но в конечном счете сохранить непосредственный контроль и участвовать в операционном управлении напрямую не получится. Учредитель должен быть готов, что это усложнит управление его активами. И потеряется гибкость, которая доступна при прямом владении.

Вторая очевидная проблема – это новизна инструмента и отсутствие какой-то внятной правоприменительной практики по разным узким вопросам. А их там предостаточно. Короче говоря, в сравнении с теми же ЗПИФами, которые на рынке существуют 30 лет, личные фонды сильно более молодой инструмент. И, понятно, что в этом тоже кроются определенные риски.

Третья сложность, – это то, что у нас с личными фондами ситуация прямо обратная, например, в сравнении с ЗПИФами. ЗПИФы – супер зарегулированная конструкция. Плюс, она максимально контролируется со стороны и управляющей компании, и спецдепозитария, и аудитора, и Центрального банка. Там огромное количество как законодательных норм, так и подзаконных актов. А в отношении личных фондов прямо противоположная ситуация. Всего четыре-пять норм гражданского кодекса и больше, по сути, ничего. Это, с одной стороны, дает максимальную гибкость в решениях. Мы можем все, что угодно, по сути, на свете предусмотреть, лишь бы не противоречить этим императивным нормам. Но, с другой стороны, это же и предполагает колоссальную работу с учредительными документами личного фонда, чтобы закрыть вакуум, который законодатель допустил.

— Нотариусы приватно мне не раз признавались, что судьи институт нотариата не особо жалуют и без особых поводов запросто могут решение нотариуса в суде поставить под сомнение. Насколько я понял, по личным фондам правоприменительной практики еще не накопилось. Но какие-то суды уже, наверное, есть? Сложилось представление о типичных претензиях судей?

— На текущий момент вообще единственный судебный акт, применительно к личному фонду, касался элементарной ситуации по его ликвидации в судебном порядке. Потому что фонд иначе ликвидировать невозможно. И это была абсолютно формальная процедура, где директор личного фонда обратился в суд для ликвидации, потому что учредитель изъял все имущество. И, соответственно, личный фонд перестал отвечать требованиям по минимальной стоимости активов. Касательно того, в какую сторону судебная практика может двигаться, сказать пока сложно. Потому что, безусловно, текущая размытость регулирования дает большие возможности. В том числе и возможности с использованием личных фондов для недобросовестных действий, в том числе для нарушения прав третьих лиц. Допустим, нарушение прав наследников, прав кредиторов, государства. И когда чьи-то права нарушаются, возникает потребность их защищать…

— Лет пять-десять назад небедные россияне в среднем заметно расширили свои горизонты планирования. То есть, стали детально просчитывать, к чему придет их бизнес через 5-7 лет, какие первые шаги через такое же время в собственных карьерах будут делать их дети, что ожидать от собственного здоровья на таком горизонте… В 2022-м горизонт планирования сжался до полугода, на более длительный срок никакой бизнес вообще не думал. Однако, личный фонд, как институт, не совместим с коротким горизонтом. Не означает ли стремительно растущая популярность личных фондов, что небедные россияне снова вернулись к рачительному планированию дальнейшей жизни?

— У меня прямо противоположная точка зрения. Во-первых, рост спроса на личные фонды, вызван абсолютно понятными причинами. В 2024 году наконец-то законодатель разродился налоговыми нормами о статусе личного фонда, и институт стал достаточно налогово эффективным. А второе, в августе 2024 года появились существенные изменения в корпоративном законодательстве, которые упростили процесс создания личных фондов. До этого создавать личные фонды было крайне неудобно и не очень понятно зачем. Инструмент был абсолютно не распространен. Но с августа 2024 года люди действительно начали создавать личные фонды. Но это никак не связано с позитивными изменениями, скажем, в возможности прогнозирования личных и бизнес-рисков.

Но в любом случае личный фонд, конечно, позволяет организовать по своему усмотрению будущее бизнеса в случае ухода собственника из жизни. Как и инструмент классического наследственного планирования, он предполагает достаточно существенную проработанность на будущее. С другой стороны – из плюсов – конструкцию личного фонда можно менять хоть каждый день. Можно менять состав выгодоприобретателей, структуру и персональный состав органов управления личного фонда. И поэтому мы говорим клиентам: «Да, вы должны все хорошо продумать, но, слава Богу, пока вы живы, у вас есть возможность что-то корректировать». Да и на практике достаточно часто вносим изменения в сопровождаемые личные фонды.

— Подходит и привлекательна ли для места базирования личного фонда дружественная юрисдикция. Например, Армения или Казахстан?

— Мы вообще не рекомендуем использовать личный фонд для структурирования зарубежных активов. Потому что для зарубежных активов лучше использовать зарубежные инструменты, для российских – российские. Кроме того, учтем новизну инструмента. Даже в России он недостаточно распространен, и далеко не все нотариусы, банки, брокеры понимают, как с ним работать. И еще больше удивления он будет вызывать, если вы придете к зарубежным регистратору и, допустим, попробуете какую-нибудь недвижимость переоформить на личный фонд. Или открыть счет на личный фонд.

Что касается чисто транзакционного использования, опять же, впрямую использовать личный фонд не получится. А вот, например, ООО, которое имеет счет в Армении, вполне может быть передано в личный фонд, никаких проблем с этим не будет.

— Переходим к следующей, близкой обоим нашим компаниям, теме – санкционный комплаенс. Можете приблизительно очертить традиционный круг решаемых Maxima Legal задач? Вопросы, так или иначе, связанные как с зарубежными санкциями, так и с российскими контрсанкциями.

— В сегменте частных клиентов к этому относятся порядка 30% задач. И, наверное, максимум 5% запросов наших корпоративных клиентов. Основной, конечно, пласт работы здесь – это разблокировка активов через получение разрешения регуляторов в Бельгии, Люксембурге, США, Великобритании и так далее.

Второй тоже очень большой блок – это анализ и толкование антисакционного российского регулирования. Уже стало понятно, что последствия нарушений в данной сфере могут быть катастрофические. И мы не жалеем времени, чтобы, во-первых, анализировать те или иные операции на предмет их соответствия этому крайне запутанному и противоречивому регулированию. Во-вторых, чтобы предложить какие-то решения, которые могли бы помочь, тем не менее, в решении задач клиента с учетом этих норм.

Следующий вопрос технический. Сейчас у Mind Money три лицензии под разблокировку. Первая — лицензия Казначейства Бельгии, необходимая для того, чтобы претенденту разрешили вывести активы с территории РФ. Вторая — лицензия OFAC, которая позволяет ему эти активы перевести на счет Mind Money, то есть, завершить необходимые «путешествия» активов на территории ЕС. И третья — лицензия MEK Минфина Кипра, где зарегистрирована наша компания. Но вы территориально базируетесь не на Кипре, а в Петербурге и Москве. Соответственно, вопрос – какая у вас третья лицензия на разморозку активов?

— Смотрите, мы получаем прежде всего лицензию бельгийскую, лицензию люксембургскую в зависимости от конечного депозитария. Соответственно, OFAC – это если активы связаны с США, OFSI – если они связаны с Великобританией. Насчет Кипра все зависит от принимающего брокера. У нас есть брокеры, которые считают, что для приема активов необходимо получать также лицензию местного кипрского регулятора. Точно также у нас есть брокеры-партнеры, которые работают без такой лицензии, и пока с этим проблем не возникало. Поэтому, эта часть работы у нас лежит на принимающей стороне.

— В целом, безотносительно Кипра, есть ли в Европе страны, в которых Euroclear к выходцам из России в вопросах разморозки относится лояльней, например, более оперативно рассматривает заявки? Или бельгийцам все равно, из какой страны Евросоюза приходит заявка и чей ВНЖ у вашего клиента?

— Не видим абсолютно никакой разницы. У нас есть люди, которые получают лицензии с ВНЖ Кипра, а есть люди с гражданством Германии, которые не получают лицензии. То есть, здесь вообще этот фактор не работает.

— Сейчас от клиентов даже чаще идут заявки не на саму разблокировку, а на «пересмотр отказа» от Euroclear. Интересен ваш общий комментарий по данному ракурсу.

— Практика разблокировки развивалась в динамике и менялась на протяжении всех последних трех лет. Первоначально никаких проблем с тем, чтобы, в частности, бельгийцы, рассмотрели заявку повторно и выдали после отказного решения лицензию или наоборот, не было. У них не было позиции, что можно податься лишь один раз, дескать, одна попытка, и больше шансов нет. И мы тоже из этого всегда исходили.

Но в 2025 году родилась концепция, что если решение не было обжаловано либо в самом Минфине Бельгии, либо в вышестоящем органе в Госсовете, то, соответственно, оно вступает в силу и не может быть преодолено через получение нового альтернативного решения при повторной заявке. Мы с этой позицией принципиально не согласны и сейчас ее оспариваем в Госсовете Бельгии. Наши коллеги, которые специализируются на праве Евросоюза, считают, что это нарушает базовые принципы европейского регулирования.

— Средняя сумма разблокировки, то есть, стоимость активов, по вашим клиентам на данный момент?

— У нас есть клиенты, у которых получена лицензия на разблокировку 150 тысяч евро, а есть клиенты, которые получали лицензию на разблокировку 10 миллионов евро. Получается, среднестатистический клиент борется за активы в диапазоне от 500 тысяч до 2 миллионов евро.

— Самый сложный вами пройденный кейс по разблокировке?

— Наверное, это кейс, когда у нас три раза подавалась заявка, и только на третий раз мы получали лицензию. То есть, естественно, менялись сопроводительные документы, мы старались закрыть пробелы. Получилось.

— Движение замещающих ценных бумаг обратно в Россию. Вроде бы ЦБ высказался против, но оно продолжается. Вот ваша оценка этого процесса?

— Если клиенты имеют возможность поучаствовать в замещении и считают для себя это приемлемым, то и слава Богу. Другое дело, как мы замечаем, что эмитенты учитывают подобные подходы, не очень этому рады и все чаще требуют такой комплект документов, который, в принципе, в очень большом проценте случаев невозможно собрать. И мы сейчас сталкиваемся с тем, что приходится в претензионном или судебном порядке урегулировать такие кейсы. То есть, когда мы понимаем, что клиент приложил все зависящие от него усилия, направленные на соблюдение процедуры, которая предусмотрена, но несмотря на это ему не удалось соблюсти эти требования, потому что они заведомо избыточны. Вот это мы и пытаемся оспаривать.

— Тотальное проникновение биткоина практически на все финансовые рынки что-то поменяло в вашей работе?

— В нашей – нет.

Беседовал Игорь Чубаха