XX


Мистер Басмач представлял собой воплощение
маскулинности и мачизма.
Он был носитель настоящего воинского духа.
Представитель народов Центральной Азии, он напоминал
Брюса Ли в его самые лучшие годы. Но выглядел гораздо
брутальнее.
Хищный взгляд, стальной голос.
Одного взгляда было достаточно, чтобы было понятно, что
этот человек рождён для войны.
Мистер Басмач не тратил деньги на всякую ерунду. Все
финансы, какими он располагал, мистер Басмач тратил на
экипировку.
Отличный и очень дорогой бронежилет. Разгрузка,
эффектно облегающая его жилистое, мускулистое тело.
Качественный камуфляж.
Всё сидело на нём так, будто было пошито и подогнано
прямо под него ещё на фабрике.
И даже пистолет в новенькой кобуре будто дополнял его
тело, являлся его неотъемлемой частью.
На бронежилете был закреплён жуткого вида нож, от
одного взгляда на который мне иной раз становилось не по
себе. При мысли же, как мистер Басмач вспарывает этим ножом
тушку врага, я готов был потерять сознание.

По поводу запретомании, войны и вот этого вот всего.

Политическая власть как таковая устроена так, что проекция силы во вне сообщества (политии) неизменно приводит к ограничениям свобод внутри этого сообщества. Именно в тот момент, когда проекция силы внутрь общества достигает определенного предела (известного как монополия на насилие) и возникает государство.

Этот механизм был прекрасно известен довольно архаичным обществам. Многие из них вполне сознательно останавливались на пороге политогенеза, ограничивали проекцию военной силы вовне, чтобы сохранить традиционные права и свободы — «вольности».

Антропологами хорошо изучен этот феномен на примерах горских обществ, например, в Дагестане или Йемене, но можно найти и более хрестоматийные примеры.

Можно вспомнить как в республиканском Риме полководец не мог с войсками войти в город, потому что легионы предназначены для действий против внешних.

Это одна из причин по которой историки ставят вопрос о том, а была ли Римская республика, строго говоря государством.

                XIX


После того как в оперчасти утвердили список
отправляющихся на СВО, на работу я выходить перестал.
Оставшиеся дни в лагере я сидел на бараке с утра до
вечера и записывал в тетрадку свои концептуальные заметки
исторического, политического и философского порядка.
Записи эти, по страничке в день, я вёл давно. И это была
моя отчаянная попытка сопротивления бессмысленности своего
тюремного бытия. Единственный процесс, который мог как-то
оправдать смываемое в унитаз время — самый ценный
человеческий ресурс.
Партия, с которой я уезжал, формировалась месяц.
Изначально я в её списки не попал и находился в составе
партии, которая должна была уехать в конце августа. Это
полностью соответствовало моим планам, ибо в начале августа
я собирался на КДС  (комната длительных свиданий),
планировал закончить свои заметки,
передать их на волю и завершить ещё ряд мелочей.
Однако что-то в планах ГУ ФСИН и Минобороны поменялось,
и в июльскую партию были перекинуты пять человек из состава

                   XVIII


Нечто, напоминающее армейскую дрочку, я пережил за всё
это время только раз.
Это было в Н-ской бригаде морской пехоты, в промежутке
между моим неудачным выходом в Работино и возвращением в
город Т.
Мы располагались на «лёжке» в одной из лесополок в
относительно глубоком тылу.
Ночью полагалось дежурить, и настало время нам с Сашей-
риэлтором заступить на караул.
Время было два часа ночи.
В кромешной тьме мы нацепили броники, каски, взяли
автоматы и двинулись к точке, где нас ожидал командир нашего
отделения.
Он был подшофе и очень не в духе.
Сегодня днём один из бойцов соседнего отделения послал
его на хуй в ответ на какое-то замечание и пояснил, что тот не
его командир и нечего его учить жизни.
Наш командир, мистер Грозный, назову его так, был
бывшим росгвардейцем, и внутри его крепкого мускулистого
тела жила мелкая ментовская душонка.
Он не мог пережить унижения, а алкоголь лишь подогревал
жажду мести.
Поэтому, встретив нас, он развернул караульного и