Блог им. Koleso
В XXI веке Россия пережила классическую «голландскую болезнь», усугубленную централизацией власти и собственности и отсутствием демократических институтов.
Самым слабым звеном в ближайшие годы будет российская банковская сфера.
Доля нефти и газа в экспорте за четверть века поднялась с 40 % до более чем 70 %; с 1999 года, когда производство нефти в России составляло 293 млн тонн, к 2014 году производство выросло до 514 млн тонн.
В 1999 году доля доходов бюджета от экспорта нефти составляла всего 18 %, в 2014-м она уже превышала 50 %.
Мы сегодня входим в длительный цикл низких цен на сырье.
СССР сделал ставку на экспорт энергии и минеральных ресурсов. Создание инфраструктуры экспорта, добывающего комплекса, энергокомплекса стали главными экономическими задачами.
Промышленность была выстроена «под ресурсы» и новая Россия унаследовала однобокую экономику.
Ресурсы для бюджета поставляют нефть и газ.
Бизнес испытывает на себе высокие административные риски и страдает от высокой ставки процента — и поэтому просто не может играть в долгую и строить производства, заниматься разработкой технологий. Относительно безопасным остается только короткий торговый цикл (продал сырье за рубеж — купил импорт — продал в России), и доля торговли в ВВП растет до уникальных 29 %.
Множество граждан страны вместо производительного труда, в силу отсутствия бизнесов, инфраструктуры рынка, стимулов со стороны государства, продолжают пополнять ряды бессмысленных государственных управленцев низшего звена, охранников, сотрудников госкорпораций, производимый ВВП на каждого из которых в 2–3 раза меньше, чем в частных зарубежных аналогах. Консолидация экономики достигает и банковской сферы — государственные неэффективные и непрозрачные банки вытесняют более мелкие частные.
Чтобы занять миллионы не готовых вести бизнес в стране, начинается активная милитаризация: взлетают расходы на ВПК, растет обслуживающая его периферия. Расходы на ВПК отнимают ресурсы, фактически переводя их в обеспечение 2 млн сотрудников, 3 млн членов их семей и еще 5 млн связанных с ними работников.
Сформировался замкнутый круг ресурсного проклятия: советское наследие не располагало к диверсификации; конкуренция с нефтью убила остальной бизнес; государству было выгодно дискриминировать независимый капитал, и это привело к дискриминации всех остальных индустрий и внутреннего рынка в пользу нефти и экспортно-импортных операций; население за счет нефтяных сверхдоходов, с одной стороны, нарастило потребление, с другой — развило иждивенческую модель в экономических отношениях с государством, которое ради компенсации населению поборов неэффективных монополий убило региональные бюджеты и лишило их возможности местной диверсификации.
Нужны масштабные изменения, на которые в стране сегодня нет заказчиков, — все основные группы влияния не видят способа переключиться на другие источники своей власти или обогащения.
В 21 веке на экономическое развитие России оказывали влияние два негативных фактора:
1. Стерилизация дополнительных прибылей в резервы увеличивала стоимость денег, как следствие — привлекательность инвестирования снижалась, а развитие капиталоемких или медленно развивающихся областей становилось невозможным.
2. Переоцененный рубль и популистские меры правительства, направленные на необоснованный рост зарплат, вместе с высокими налогами резко завышали себестоимость продукции, делая внутреннее производство нерентабельным.
Только не более 10 % ВВП относится к сфере независимых услуг и нересурсному производству.
Бюджет стал работодателем почти для 30 % трудоспособного населения напрямую и еще почти для 8 % — косвенно, приняв на себя непомерную нагрузку.
Большинство факторов, влияющих на российскую экономику, в настоящий момент не способствуют ее развитию.
Для роста экономики необходимо ускоренно капитализировать производство, создавать новые мощности.
В области производительных сил Россия все больше страдает от нехватки трудовых ресурсов. При этом большая часть трудовых ресурсов задействована в сферах с нулевым или очень низким уровнем добавленной стоимости — на государственной службе, в силовых структурах, в частной охране, в торговле, в крайне неэффективной банковской сфере.
Доля малого и среднего бизнеса в ВВП не превышает 20–22 %, притом что у развитых стран этот показатель находится на уровне от 40 до 55 %.
Сегодня более 1 трлн долларов составляют пассивные вложения российских граждан в иностранных банках.
Средний класс в стране составляет не более тех же 10 млн.
Российская экономика находится в процессе кризисного сокращения, архаизации и потери конкурентоспособности.
Но, подавляющее большинство населения страны за прошедшие 15 лет стало жить всего лишь чуть лучше, а в последние годы — всего лишь чуть хуже. Изменения не настолько значительны, чтобы вызвать резкий рост протестных настроений.
Информационное пространство идеологически монополизировано, максимальная аудитория независимых СМИ — менее 10 % населения.
Официальные СМИ преуменьшают проблемы, снимают с власти ответственность, перенося ее на внешние факторы.
Набирают силу левые настроения — ограничение внешней торговли и рыночных механизмов, масштабная эмиссия, национализация, государственные инвестиции в инфраструктуру все активнее продвигаются в качестве идей и находят поддержку в обществе. В этих условиях у власти нет мандата на реформы, и поддержание статус-кво остается ее единственной возможностью.
Ожидаемые административные могут быть четырех типов:
1. Расширение количества налогов и сборов.
2. Расширение налоговой базы.
3. Дискриминация. В отношении меньшинства населения, непосредственно не влияющего на стабильность системы, могут быть приняты дискриминационные законы, которые обеспечат пополнение бюджета. В частности, могут быть введены экспоненциальные ставки налогов на недвижимость, автомобили; введена очень высокая ставка подоходного налога для высоких заработков «верхних» 3–5 % населения. Проживание в центре города, проживание в отдельном доме, наличие автономных коммунальных систем могут быть обложены постоянными налогами; приобретение hi-end-оборудования, украшений, дорогих предметов одежды — разовыми.
4. Сокращение базы бюджетополучателей.
Легкое и понятное многим решение-ответ на вызовы российской экономики — масштабное увеличение инвестиций в инфраструктуру.
Любые инвестиционные действия — то есть фактически предложение рынку новых возможностей — должны соответствовать спросу, который либо уже существует, либо еще только может сформироваться. В противном случае они обречены на экономическую бессмысленность.
В сегодняшней России депрессия экономического развития не связана с инфраструктурным потолком, а высокая себестоимость транспортировки, связи и логистики влияет на увеличение стоимости продукта не так сильно.
Масштабные инвестиции в инфраструктуру со стороны государства, скорее всего, столкнутся со следующей серией проблем:
Планирование. Будут выбраны не нужные направления инвестирования, а те, что выгодны наиболее мощным лоббистам.
Финансирование. У проектов будет масштабная изначальная переоценка, до 50 % и более будет потрачено сверх реальной стоимости.
Выполнение. Будет идти медленно, без соблюдения стандартов качества. Часть объектов окажется в итоге малопригодна или непригодна для эффективного использования.
Использование. Объекты будут недооснащены, не укомплектованы штатом, спрос на их использование — под вопросом.
Влияние на общий спрос. Средства на инфраструктурные инвестиции будут получены эмиссионным путем, их пролиферация в экономику приведет к росту инфляции, общий объем платежеспособного спроса только сократится, и спрос на эти объекты еще сильнее уменьшится.
Но даже если предположить, что в стране существует запрос на инфраструктуру и всех вышеупомянутых проблем удастся избежать, для раскачивания экономики, Россия должна будет вкладывать в инфраструктуру 15 % ВВП в течение многих лет. Для сравнения: Мексика расходует на инфраструктуру 5 % ВВП, Индия — 10 %, Китай — от 6 до 11 %.
Попробуем ответить на вопрос: что можно сделать, чтобы ситуация изменилась к лучшему? Сегодня у российской экономики две базовые проблемы: риски, несоразмерные возможностям получения дохода, и зарегулированность.
В России сегодня нет областей, в которых можно ожидать сверхприбылей.
Россия — страна среднего дохода, здесь фактически не осталось ниш для высокомаржинального бизнеса. Россия — страна квазимонополистических конгломератов, оказывающих жизненно необходимые бизнесу услуги (поставка энергии, перевозки и так далее) по завышенным ценам. Россия в высокой степени зависит от импорта.
В этой ситуации единственный способ увеличить экономический потенциал страны — снизить риски.
Базовые риски, с которых надо начинать, это те, что связаны с владением собственностью (даже мэр Москвы уничижительно называет свидетельства о собственности «бумажками») и правоприменением — как в спорах с государством (в лице регулирующих, силовых и фискальных органов), так и между хозяйствующими субъектами.
Необходимы масштабные изменения законодательства, направленные на защиту предпринимателей и инвесторов; гарантии примата международных судов и права; презумпция невиновности в делах против государства; запрет на возбуждение уголовных дел при отсутствии поддерживающего решения и даже прямой передачи дела в гражданском процессе; повсеместное внедрение суда присяжных.
Все это должно привести к тому, что предприниматели и инвесторы пересмотрят оценки рисков и произойдет переход от сегодняшней феодально-коррупционной модели правоприменения к той, что основана на состязании сторон и соблюдении закона.
Наконец, очень важная часть системы снижения рисков — комплекс законодательных мер для защиты инвесторов и предпринимателей от изменений законодательства, решений и действий (не только противоправных) государственных органов и прочих действий или бездействия со стороны государства или любых должностных лиц в любых формах, которые влекут за собой убытки или упущенную выгоду. В частности, такие законодательные акты должны защищать инвесторов и предпринимателей от тех изменений законодательства и решений органов власти, которые существенно ухудшают условия ведения бизнеса.
Сейчас разумнее всего было бы снова взять курс на международную интеграцию.
В современном мире прогресс невозможен без тотальной включенности в мировые технологические цепочки, без интеграции научных институтов в мировое интеллектуальное пространство, без потока международного частного капитала, без многолетнего построения собственной, но глубоко интегрированной с лучшими мировыми институтами образовательной системы.
Штаты стремятся извлечь экономическую выгоду из «плохого поведения» нашей страны.
Первопричина «алюминиевых» санкций — в разрушении алюминиевого производства в США. За последние годы оно сократилось в 5 раз, Штаты даже ввели пошлину на импорт алюминия. Решение запретить ввоз из России тут было как нельзя кстати.
Но, Российская нефть — это священная корова, которую трогать нельзя, потому что Европа от нее сильно зависит. Можно, правда, ввести санкции на сжиженный газ — это будет неприятно, но без этого экспорта Россия проживет. Все остальные гипотетические эмбарго малозначимы.
Единственный способ выйти из порочного круга — тотальная интеграция в мировые цепочки.
Банковские ИТ в России — они лучшие в мире. Но, нужны нормальные институты экономики, а не электронные надстройки к архаичным системам.
Цифровые технологии развиваются, но построить Кремниевую долину здесь не удастся. Люди вырастают, создают диджитал-продукты, а потом уезжают из страны. Иностранные инвесторы не вкладываются в российские стартапы. Талантливые основатели все чаще слышат от иностранцев одни и те же речи: «Вы нам нравитесь. Переезжайте в другую юрисдикцию, и мы в вас будем инвестировать».
Частный рынок в России отмирает как ненужный придаток государства.
будущее, судя по всему, за технократическими межгосударственными союзами, создающими меритократическую среду. И если этого вовремя не осознать, придется уступить дорогу более приспособленным странам.
Война, как известно, это продолжение политики другими средствами, и не стоит думать, что она является последним актом политического спектакля.
Амбиции Российской империи постоянно толкали ее на войны — и у своих границ (для расширения территории), и на европейском театре — в рамках участия в большом переделе торговых потоков.
Современная Россия далеко не одинока в своих амбициях и методах их реализации. США и НАТО все чаще прибегают к военной силе, и все чаще это случается без мандата ООН; количество военных конфликтов в мире, сокращавшееся вплоть до 2015–2016 годов, начало снова расти; накопившиеся политические и социальные противоречия буквально рвут границы многих государств, установленные зачастую совершенно произвольно, без учета этнических и социальных реалий, и закрепленные принципом нерушимости границ.
Россия крайне зависима от экспорта газа и нефти в Европу, ее конкуренты — Иран, США, Кипр и Катар. Чтобы сдерживать их наступление, надо иметь отличные отношения с Европой и влияние в ООН. Россия хочет тесных отношений с Казахстаном, чтобы удерживать свое влияние в регионе в противовес Китаю и Турции. Россия хочет дружить с Азербайджаном не только из-за нефти и гранатов, но и потому, что ось Турция — Азербайджан — Татарстан в перспективе угрожает целостности России. России крайне необходимо сотрудничество с США и Европой в высокотехнологичных областях, без него (а сегодня мы закупаем более 90 % точных механизмов и машин, 45 % нашего импорта машин и механизмов — из Германии) мы не сможем даже поддерживать свою обороноспособность.
Российский ненефтяной ВВП в 2014–2018 годы сократился примерно на 12 % и продолжает падать по 1,5–2 % в год; доходы населения падают 5 лет подряд; иностранные инвестиции практически равны нулю.
Доля кредитов малым и средним предприятиям в ВВП за 5 лет упала на треть.
Официальная версия причины нынешнего противостояния России и «Запада» — неготовность со стороны западных держав видеть Россию «равноправным партнером». То есть, проще говоря, обида. Возможно, большинство войн в истории официально начиналось из-за обид.
Если страна не в состоянии обеспечивать себе достойное экономическое место в мире, то она так или иначе будет зависеть от крупнейших торговых партнеров, и экономическое давление на нее будет иметь успех. Аналогично если эта страна не в состоянии предлагать внешнеполитическую повестку, которая будет близка существенному числу других стран, если она не создаст себе репутацию выгодного и надежного партнера, то ее мнение не будет учитываться на международной арене, что также сделает ее неравноправной с признанными лидерами международной политики.
В этом смысле Россия, конечно, страна с урезанными по сравнению с развитыми крупными экономиками правами. Для начала Россия сильно зависит от ЕС экономически: торговый оборот — 500 млрд долларов; основные поставки сырья из России идут в ЕС; основные технологии и сложные промышленные товары идут из ЕС.
Поскольку ЕС может при желании заменить Россию как поставщика и покупателя, а Россия заменить ЕС не в состоянии, Россия в этих отношениях будет младшей и неравноправной.
Сделать Россию равноправной могло бы развитие диверсифицированной экономики и проведение той внешней политики, которая привлекала бы союзников, усиливающих своими голосами позицию России. И в этом смысле конфронтация — сугубо вредная вещь: экономику невозможно развивать в изоляции, а найти союзников в ситуации, когда ты сам провоцируешь конфликты, очень сложно.
Россия добьется равноправия исключительно за счет самосовершенствования.
Мир молодого капитализма принес быстрый рост экономики, но и быстрый рост преступности, чудовищную волатильность и в конечном итоге — кризис беспрецедентного масштаба, оставивший миллионы людей в 30-е годы XX века в США буквально без куска хлеба.
Виноватыми сделали рынки и население, которое без должного руководства не сумело правильно вести дела. К концу 1930-х годов в США начинается бум государственного регулирования, сопряженного с развитием социальных программ.
Штаты государственных служащих в развитых странах за последние полвека выросли многократно, и вместе с ними разрослась система регулирования всего и вся, которую было бы сложно представить еще 100 лет назад.
Волшебным образом Россия умудряется сегодня сочетать в себе и пороки молодого капитализма (монополизм, коррупцию, слабость систем надзора, неравенство и высокий уровень преступности), и проблемы современных капиталистических систем (непропорциональный уровень участия государства, бюрократичные системы регулирования, высокие барьеры входа на рынки и так далее).
Фундаментальная причина экономического спада в России (архаизации, усугубления ресурсной зависимости, гиперконцентрации капитала и активов, сокращения нересурсных областей экономики, низкой добавленной стоимости, снижающихся доходов домохозяйств, роста немультипликативной доли ВВП и прочее и прочее) — это низкая доходность ведения бизнеса по сравнению с риском его ведения.
Риски состоят из примеров. Органам регистрации ставят план по госпошлине, и потому они просто скопом заворачивают документы по формальным причинам или вообще без причин.
План по госпошлине, чудовищные пласты бюрократии, накладывающиеся один на другой, и поверх всего этого, вторым слоем — наша законодательная база.
Почти все можно будет трактовать противоположными способами, в зависимости от настроения — сперва налоговых органов, потом суда.
Россия идет к стопроцентно государственной экономике: у госкомпаний-то рисков никаких, владельцу все равно, а у менеджмента полно своих забот и интересов, им о прибыли и рисках компании думать некогда.
Сравним как видится российская власть из 2015 года, с тем, как видели существующий строй во времена досоциалистические. Оказалось — очень похоже.
Загнивающий монополистический империализм у нас построен. Еще не поздно, и можно двинуться по пути, по которому так успешно прошли западные страны, — от империализма к постиндустриальной демократии. Но для этого нужен хотя бы какой-то новый план.
В России у коррупции ролей две: она формирует для бизнеса хоть какие-то правила игры на фоне негодной законодательной базы, отсутствия независимого суда и постоянно меняющихся «высших решений»; она также обеспечивает единственную личную мотивацию для предприимчивых и разумных граждан стремиться во власть и пребывать во власти.
Список мотиваций претендентов небольшой: стремление улучшить жизнь страны, нездоровая жажда власти — или жажда обогащения.
Чтобы победить коррупцию, надо изменить власть.
Нужны эффективные институты — властный, судебный, предпринимательский. Надо начать с установления жестких правил игры. Только на базе современной системы законодательства и независимого суда мы сможем построить честную мотивацию.
Надо сократить функции государства, существенно снизить количество чиновников и существенно увеличить их легальный доход. Чиновник должен жить достойно. Чиновники высших рангов должны быть богаты и иметь пожизненные блага.
Надо передавать максимум полномочий вниз, не боясь коррупции. Правительство должно стать площадкой для дискуссий, причем публично — в прямом эфире (при этом требования к выполнению конечных решений должны быть повышены).
Нужна всеобщая амнистия капиталов чиновников, вплоть до самого верха. Легализация снимет главный барьер на пути к изменениям — страх нынешней власти перед разоблачением, делающий ее несменяемой. Официально ставшие мультимиллионерами чиновники смогут вкладывать свои капиталы на родине, и их интерес к власти ослабнет. Они станут радеть за экономический климат, требовать появления независимых судов и эффективных законов — приобретая официальный капитал, они станут больше инвесторами, чем представителями власти.
Россия — страна, в которой элиты делят ренту; законы такой страны защищают власть имущих от потери доли ренты и одновременно не должны мешать им эту ренту экстрагировать при любых обстоятельствах. Законы такой страны должны способствовать ограниченному пролиферированию ренты в социум — ведь рента является единственным значимым источников средств, все остальные должны быть уничтожены, чтобы у власти не возникло независимой конкуренции. Простейший способ пролиферирования ренты — максимизация штата чиновников, находящихся на содержании государства.
Естественным следствием этой системы становятся законы — запутанные, противоречивые, трудновыполнимые, туманные — требующие на каждую деталь разъяснений от высокопоставленных бюрократов и одновременно — запретительные по сути, с использованием которых можно обобрать, а то и посадить почти любого, кто осмелится строить свой независимый бизнес, источник дохода или социальную организацию.
Хотите пример из жизни о том, как построены наши законы (кстати, в части еще более или менее цивилизованной — в области финансов).
Вот вам, реальная история. Представьте себе, что у вас небольшая компания, которая оказывает услуги, и вам повезло — ваши услуги заказал нерезидент. Например, вы — ООО «Программист», и заказал у вас услуги сам Google.
Если ваша прибыль была 20 %, то вы заплатите две прибыли). За то, что ваш контрагент не был аккуратен с платежами.
Ведь по закону Вы не просто обеспечить получение, а «в сроки, предусмотренные контрактами». Вы отвечаете за Google.
Положение абсурдное. Противоречит основам римского права. Одно из тысяч положений, которыми буквально заминировано правовое поле России и которые чем дальше, тем громче взрываются под ногами предпринимателей.
В следующий раз вы не понесете в банк настоящий контракт с Google, где сроки, объемы, нет печатей и подписей. Вы состряпаете свой вариант, где сроков нет, стоимости — тоже, оплата по факту выставления счетов и восемь синих печатей с гербом Google. Вы подпишете его от имени Google и отнесете в банк, а дальше будете под каждый платеж рисовать счет и акт числом платежа, и все будут довольны. А потом пройдет еще пара лет, и наши постоянно растущие над собой налоговые органы проведут сверку с иностранным контрагентом. И в 5 утра за вами придут — к этому времени 193-я статья УК будет у вас уже в особо крупных, а к ней добавится подделка документов, мошенничество и еще пара статей.
Или ваша компания переедет на Кипр или в Прибалтику. Там, кстати, не только валютного контроля нет — там бухгалтерия стоит 1000 евро на год, а подоходный налог с дохода до 1,5 млн рублей — ноль.
Учтите только: без вас выполнять план по штрафам станет еще сложнее — и оставшихся будут штрафовать и сажать по еще более абсурдным причинам.
Уровень доверия россиян к бизнесу уменьшается. .
Все больше россиян убеждены, что только государству можно доверить установление цен на продукты, медицинское обслуживание и трудоустройство граждан. Лишь 3 % участников опроса признают за частным бизнесом первенство в экономической жизни страны.
Если государство будет уходить из бизнеса и параллельно пропагандировать доверие к нему, это будет движением в правильном направлении.
Мы идем к экономике технологий и маркетинга, экономике, в которой на глобальных платформах (в ядре которых тоже не супергиганты) функционируют микрокомпании, создающие огромную добавленную стоимость. Что, Telegram — это большое предприятие? Facebook начинался как государственный проект? Представьте себе, что люди, создавшие LinkedIn, Facebook, Google, Twitter, Airbnb, WhatsApp, ICQ, Booking, жили бы в России, знали, что предпринимательство — это плохо, и пошли бы работать в налоговую инспекцию программистами.
Компании всегда начинаются с чего-то малого, и очень редко в мире успешная компания начинается «сверху». Посмотрите историю Sony, Hitachi, Форд.
ВВП России лишь на 18 % генерирует малый бизнес, а в Штатах это 45–50 %.
Элита, вынужденная создавать добавленную стоимость, появится тогда, когда не будет централизующего ресурса, когда местные элиты в регионах будут иметь свои интересы и конкурировать между собой и их нельзя будет купить нефтяными деньгами, потому что денег этих не будет. Тогда и промышленная, и интеллектуальная элиты тоже не будут куплены. Пока мы вместе с властью автоматически вручаем чиновнику денежный поток, ничего не изменится.
Стремление обмануть исторический процесс и суметь победить ресурсное проклятие и его последствия с помощью некоей очень разумной программы действий очень распространено среди «прогрессивной» части российского общества.
Есть как минимум две серьезные проблемы.
Первая — это проблема, так сказать, бенефициаров. Тут стоит поговорить немного о концепции «локальной оптимизации». Люди, и особенно общества, оценивают свое положение (очень упрощенно) на координатном поле «качество жизни — риски». При этом в зависимости от отношения к рискам люди и общества готовы рисковать текущим качеством жизни в разном объеме, но, вообще говоря, они готовы отдать/получить некое количество качества жизни (Х) за некое сокращение/прирост рисков (У). Если Х большое, а У маленькое — говорят, что этот человек очень осторожен. Если наоборот — что он очень рисковый.
Абстрактная нужность реформ сопряжена с реальными рисками: не только на годы потерять даже то, что есть сейчас, но и, в случае если реформы не будут успешными или если они пойдут не так, как анонсируются, потерять вообще все и навсегда. Поэтому те самые 80 % населения не готовы поддерживать планы реформ, более того — они активно саботируют даже те реформы, которые пытаются насаждать «сверху». Во многом поэтому немногие реформы, проводимые «сверху», выглядят в результате половинчатыми и формальными.
Ну и наконец: вторая причина проблем с экономическими программами значительно более прозаична. Она состоит в полной оторванности этих программ от реального экономического и политического контекста современной России.
Они не отвечают на вопросы: «Насколько это возможно?», «Как мотивировать общество на выполнение этой программы?», «Какие ресурсы для этого нужны, каким образом этого добиться с учетом реалий и ожидаемой реакции общества?».
Так что, резюмируя, в России нет ни готовых к реализации программ, ни общества, готового какую бы то ни было программу реализовывать. Пройдет время, и в стране появится запрос на реформы — скорее всего, тогда же появятся и подходящие программы. Когда это будет — никто не знает. Очень ориентировочно можно сказать, что это произойдет не ранее 2030-х годов.
Следующие пять статей, завершающие эту главу, посвящены вопросам структурирования отношений государства и общества в части социальной и страховой защиты — пенсионного обеспечения, выплат пособий, страхования вкладов и вообще регулирования банковской системы, сбора налогов. Все статьи объединены одной мыслью — государство слишком велико и неуклюже, чтобы добавленная стоимость от его вмешательства в экономические процессы превышала вред, являющийся следствием побочных эффектов такого вмешательства.
Резкий рост продолжительности жизни и сокращение потребности в оплачиваемом труде делают формирование пенсионных накоплений путем отчислений из выплат работникам все более затруднительным.
Современные развитые страны видят в пенсионной системе еще и систему мотивирования еще молодых людей к активному труду и повышению нормы сбережений.
Но времена меняются — и по мере роста эффективности финансовых систем и снижения роли капитала в развитии экономики роль пенсионных инвестиций будет становиться все менее важной, в то время как роль потребления (которое естественно снижается из-за пенсионных отчислений) как драйвера роста экономики будет расти.
Принцип «я плачу за других сегодня — другие заплатят за меня завтра» вызывает не только все больше недовольства, но и банальные сомнения в его выполнимости. Наиболее продвинутые страны, например США и Великобритания, уже давно внедрили и индивидуальные пенсионные системы, и добровольные схемы формирования пенсионных планов — в США всего чуть более 10 % активов пенсионной системы управляется государством.
В ПФР работает 121 000 сотрудников — в 8 раз больше, чем количество постоянных работников японской пенсионной системы (при приблизительно равном количестве пенсионеров в наших странах).
В российской пенсионной реформе две проблемы — сегодняшний дефицит пенсионного фонда и его будущий, еще больший дефицит на горизонте в 10–15 лет.
Начать можно с ликвидации ПФР как системы и передачи ее функций по тендеру частной организации. Есть подозрение, что за право получить функции ПФР (а с ними не только большие доходы, но и значительную клиентскую базу) будут бороться все крупнейшие российские банки и, возможно, ИT-компании типа «Яндекса». В итоге вряд ли стоимость в пересчете на одного клиента у них окажется выше американской, то есть расходы на обслуживание пенсионной системы упадут в 3,3 раза — это экономия 700 млрд рублей в год.
Мотивация пенсионеров работать, а работодателей — брать их на работу должна начинаться не с лишения первых пенсии, а с освобождения их зарплаты от налогов — в конечном итоге если бы они не работали, то государство только платило бы им пенсии, ничего не получая.
Инициатива о выплатах за рождение первого ребенка вызывает как минимум несколько вопросов.
Если мы хотим стимулировать рождаемость, то надо поощрять рождение детей средним классом. Эти дети получат образование, они будут статистически намного более законопослушными, их вклад в ВВП будет на порядок выше.
Тратить силы надо на выведение малоимущих семей из бедности — а там они сами разберутся, сколько детей рожать.
В России 10–12 % молодых бездетных семей. Две трети из них — семьи очень молодые. Они либо образовались 1–2 года назад — и вполне нормально, что у них пока нет ребенка, — либо брак заключен между 18–19-летними, которые планируют завести детей позже, через 5–7 лет после свадьбы, после получения образования и профессии. Стимулировать эти новые семьи бесполезно: они просто «не успели».
Стимулировать 18-летних опасно для нации: мы будем сокращать количество квалифицированных специалистов.
Третий вопрос совершенно практический: деньги за первенца собираются платить до 1,5 лет. Теперь представьте себе: семья решила завести ребенка, несмотря на то что она малоимущая, неблагополучная. 1,5 года она получает по 10 500 рублей в месяц (в районах с низким прожиточным минимумом это действительно существенные деньги). А потом все, выплаты заканчиваются. Но на ребенка-то надо тратить все больше, потому что он растет. К чему это приведет?
Если мы говорим о малообеспеченных семьях, большинство из которых еще и неблагополучны, это приведет к тому, что детей будут отправлять в детские дома — количество сирот в стране станет расти.
Если мы действительно хотим, чтобы население в нашей стране увеличивалось, давайте откроем мигрантам с приличным образованием, поведением и готовностью стать полноценными членами общества дорогу в Россию. Тогда через полвека у нас будет 50 млн новых граждан. Америка уже поступала так неоднократно и в итоге сделала это своей политикой. Теперь население у нее растет, несмотря на то что у белых «коренных» американцев рождаемость низкая.
Правильно организованный приток трудовых мигрантов обеспечивает трудовыми ресурсами дефицитные области
Россия — страна сырьевая, в ней 80 % ВВП производит всего 15–20 млн человек, 10–13 % от населения и четверть всех трудовых ресурсов.
К тому же мы идем к новой промышленной революции, в процессе которой роботы заменят множество людей и в первую очередь — необразованных работников, большинство которых, особенно в стране без социальных лифтов, происходит из малообеспеченных семей.
При такой экономике — рост населения, это еще больше неквалифицированных безработных в перенаселенной московской агломерации? Это при том, что в Москве уже сегодня плотность населения достигает 15 000 человек на квадратный километр — это второе место в мире после Монако!
В колониальной Индии лет сто назад англичане крайне озаботились опасностью, которую представляли для местных жителей змеи и британская администрация объявила о готовности платить за каждую убитую змею.
Индусы немедленно начали сдавать мертвых пресмыкающихся в промышленных масштабах. Сообразительные местные жители стали разводить ядовитых змей специально, чтобы потом сдавать их трупы за деньги, дикие же змеи фактически не страдали.
Эта поучительная история — наглядный пример того, насколько бессмысленно лезть с киркой и лопатой административных мер в тонкую ткань экономики, — экономические агенты никогда не слушаются указов, а уровень их изобретательности по части минимизации своих рисков и максимизации доходов настолько же высок, насколько низок уровень общественной сознательности.
Поскольку вклады в банки — наиболее доступная форма инвестиций, в которую вовлечены широкие массы избирателей, практически все государства мира озаботились защитой интересов вкладчиков. Неудивительно, что в последние 30 лет в условиях бюрократизации власти в большинстве стран практически все правительства избрали путь не рыночного балансирования проблемы, а административного регулирования, введя системы государственного гарантирования возврата вкладов в банках.
Тем не менее не все успешные страны имеют такую систему — ярким исключением является Израиль.
Очевидно, найдутся недобросовестные банки, которые будут привлекать клиентов повышенными ставками, а клиенты, зная, что их депозиты застрахованы, будут нести им деньги в надежде успеть получить и высокие проценты, и компенсацию основной суммы от государства.
За частным опытом можно обратиться к истории страхования вкладов в России. АСВ (Агентство по страхованию вкладов) было создано в 2004 году.
Самое интересное в истории АСВ только начинается — в системе явно катастрофически не хватает средств.
С другой стороны, мы отлично знаем, какой эффект имело страхование вкладов в России. Оно было среди главных факторов неуспеха инвестиционного ретейл-рынка.
Без гарантий вкладов мелкие и неуспешные банки не получали бы от вкладчиков деньги даже под большие проценты, и им пришлось бы уже давно продаться более сильным и удачливым коллегам или закрыться. Консолидация прошла бы намного менее болезненно — без таких потерь для корпоративных клиентов и рынков, без таких скандалов и уголовных дел.
А создание АСВ принесло не столько облегчение добросовестным вкладчикам (которые без АСВ просто были бы осторожнее), сколько потерю ощущения риска у инвесторов и возможности для зарабатывания нечестными способами у банкиров. Совсем как в индийской истории, страхование вкладов вызвало к жизни не только банальное дробление больших вкладов на части, но и бизнес «серийного вкладчика» — тысячи людей стали искать банки, заведомо готовящиеся к банкротству и предлагающие неадекватно высокие ставки, получать их в период до банкротства, а затем возвращать свой вклад из средств АСВ.
Владельцы и менеджеры умирающих банков тоже повели себя адекватно щедрому предложению государства — они стали набирать депозиты, выводить активы и убегать с ними.
АСВ начинает действовать в стиле страховой компании — старается найти причины и предлоги не платить компенсации.
Как постоянная мера такая защита вкладчиков нарушает естественный рыночный баланс — в конечном итоге в пользу мошенников банковского рынка и рискованных инвестиций, депрессивно действуя на банковский сектор.
Можно считать, что частной банковской системы — инструмента, благодаря которому во многом состоялись и промышленная революция, и становление развитых стран, и капитализация индустрий, — в России нет вообще.
После 2008 года ЦБ буквально выдавливали банки в пропасть. Главной проблемой стала организация бессмысленного и избыточного регулирования банковской сферы.
В России сегодня на единицу кредита приходится в 5 раз больше сотрудников, чем в банках США.
Избавление от бремени законов банкиры нашли, как всегда в России, в необязательности их исполнения: кредиты стали выдавать под фиктивные залоги, через «прокладки», по подложным документам; кредиты начали выдавать под любые цели, себе и другим, за взятки и без.
Банк по определению должен быть институтом долгосрочным, так как основной его товар — доверие клиентов. За последние 15 лет в России умерло более 80 % банков, и смерти продолжаются по нарастающей: гибнут уже и крупнейшие организации. Ни одна такая смерть не была предотвращена регуляторами, ни одна не была заранее предсказана ЦБ.
Количество российских банков продолжает сокращаться, качество балансов параллельно ухудшается, в том числе и у государственных гигантов, банки не выполняют своей основной функции — быть эффективными посредниками на рынках капитала. Напротив, в последние годы основной деятельностью банков стала перекладка средств клиентов в облигации, то есть дублирование инвестиционного рынка, причем, поскольку поток банковских денег взвинчивает цены на этом рынке, банки вынуждены многократно закладывать облигации под кредит в ЦБ, покупая на полученные средства еще облигации и снова закладывая их — то есть беря значительный финансовый рычаг.
Банки держат в ЦБ триллионы рублей остатков. Конечно, для недальновидного государства эта ситуация выгодна: оно легко размещает на рынке свой внутренний долг (с суверенным риском инвесторы готовы брать и долги с низкой ставкой) и пользуется банковскими остатками.
Как и во многих других областях нашей жизни, в банковской сфере мы смирились с тем, что система не функционирует как должна, и довольствуемся тем, что ее внешний вид примерно соответствует стандарту.
Между тем здоровая банковская система могла бы стать одним из главных драйверов экономического роста.
Электронная книга t.me/kudaidem/1285