Jesse Livermore: Boy Plunger — The Man Who Sold America Short in 1929 - Глава 15 - Начало жизни на широкую ногу - Покупка яхты

Глава 13 — Появление Моргана — Ливермор зарабатывает миллион за день

Глава 14 — Эксперимент с торговлей кукурузой — Первые серьёзные сделки с товарными фьючерсами

Глава 15 - Начало жизни на широкую ногу — Покупка яхты

Ноябрь 1907

Джесси Ливермор наконец-то был готов к своему зимнему отпуску — но на этот раз всё складывалось совершенно иначе, чем прежде. Теперь он стал обладателем поистине колоссального состояния, которое по любым меркам позволяло ему приобретать абсолютно всё, что только может пожелать человеческая душа. После пятнадцати лет непрерывной борьбы на финансовых фронтах, после всех этих нервных взлётов и мучительных падений, он чувствовал, что заслужил право на роскошную жизнь в полном смысле этого слова.

Первым шагом к новой жизни стал решительный отказ от существования в отельных номерах — он приобрёл собственные роскошные апартаменты в престижном районе Верхнего Вест-Сайда. Просторная квартира в доме №194 на Риверсайд Драйв занимала целый этаж в величественном семиэтажном здании, построенном ещё в 1901 году знаменитым нью-йоркским архитектором Ральфом Таунсендом в модном тогда стиле неоренессанс, который доминировал в архитектуре на рубеже веков.

Эти шикарные апартаменты между 91-й и 92-й улицами с потрясающим панорамным видом на воды Гудзона занимали впечатляющие 6000 квадратных футов (что эквивалентно примерно 560 квадратным метрам) и включали целых 13 тщательно спланированных комнат. В здании было всего три квартиры на этаж, что гарантировало уединённость. Высокие потолки с изысканной лепниной, паркетные полы из редких пород дерева, украшенные изразцами камины и огромные эркерные окна со встроенными сиденьями — каждая деталь интерьера свидетельствовала о безупречном вкусе и статусе владельца.

Здесь присутствовала особая ирония судьбы: предыдущие владельцы, разорившиеся во время последнего биржевого краха, оставили всю свою дорогую мебель, которую теперь мог оценить новый хозяин. Ливермору особенно нравилось обслуживание круглосуточного консьержа, а массивные каменные львиные головы, украшавшие парадный вход, придавали особое ощущение солидности и респектабельности.

Помимо приобретения роскошного жилья, он заказал персональный железнодорожный вагон Pullman — точную копию того, что принадлежал самому Джону Пирпонту Моргану — потратив на это более $100 000 (что по сегодняшним меркам эквивалентно примерно $3 000 000).

Но главной, самой заветной его мечтой всегда была собственная яхта. Причём не просто яхта, а настоящая плавучая резиденция — 202-футовая (61,5 метров) стальная красавица Anita с тремя мощными гребными винтами. Построенное десять лет назад судно обошлось ему в круглую сумму $120 000 (около $3 600 000 в современных деньгах) — он приобрёл её у известного промышленника Джона Флаглера. Яхта была зарегистрирована в престижном Columbia Yacht Club, базировавшемся на озере Мичиган в Чикаго. Поскольку Ливермор начал активно заниматься товарными биржами в Чикаго, он оставил клубную символику — красно-бело-синий вымпел гордо развевался на корме.

Сразу после заключения сделки он отправил Anita в Палм-Бич, чтобы яхта ждала его к началу курортного сезона. «Я просто помешан на рыбалке, — признавался Ливермор своим друзьям. — Наконец-то я смогу наслаждаться любимым занятием в своё удовольствие на собственном судне, отправляясь куда захочу и когда захочу, без всяких ограничений».

Ожидание предстоящего отъезда буквально сводило его с ума. Палм-Бич к 1907 году превратился в синоним роскоши и безудержного гедонизма, и Ливермор намеревался окунуться в эту атмосферу с головой, без остатка.

Он отчётливо осознавал: теперь предстояло научиться жить по-настоящему богато. «Какой вообще смысл в деньгах, если их не тратить?» — часто рассуждал он в кругу близких. К яхте полагался соответствующий гардероб: три полных комплекта традиционной формы яхтсмена — тёмно-синий блейзер, серые фланелевые брюки и стильная капитанская фуражка.

В отличие от предыдущих лет, на этот раз он не стал ликвидировать все свои биржевые позиции, оставив акции, купленные 4 ноября по совету самого Пирпонта Моргана. Закрыв все неотложные дела в Нью-Йорке, он с нетерпением отправился во Флориду. Прибыв на пристань, он впервые ступил на полированную палубу Anita как полноправный владелец. Двенадцать членов экипажа в белоснежной форме выстроились в почётном карауле — такое проявление уважения не могло не льстить его самолюбию.

Первая неделя прошла в непрерывных морских прогулках. Погода стояла необычайно тёплая даже по меркам Флориды, а его настроение было поистине превосходным. «Как же легко и приятно наслаждаться жизнью, когда на твоём банковском счету спокойно лежат три миллиона долларов», — размышлял он, постепенно привыкая к мысли, что теперь может позволить себе абсолютно всё, что только придёт в голову.

«Я бороздил лазурные воды Флориды, испытывая ни с чем не сравнимое чувство блаженства. Рыбалка была просто великолепной. Всё вокруг радовало глаз и услаждало слух. Ни малейших забот — и я не собирался их искать», — вспоминал он позже в своих записях. Настолько хорош был его настрой, что он даже пригласил свою бывшую жену Нетти провести неделю на яхте — жест, который многое говорил о его состоянии духа.

Единственным разочарованием оказался кок — его кулинарные способности явно оставляли желать лучшего. Поэтому почти каждый вечер Ливермор отправлялся ужинать в знаменитый отель Breakers (бывший Palm Beach Inn), расположенный прямо на берегу океана и принадлежавший Генри Флаглеру. Грандиозный прибрежный отель на 425 номеров в этот сезон был заполнен до отказа нью-йоркской элитой. Все места были заняты, и Ливермор искренне радовался, что может уединиться в роскошных каютах своей яхты. Иногда он приводил с собой новых знакомых — как правило, разных каждый вечер, ибо однообразие быстро наводило на него тоску.

Он легко и непринуждённо влился в местное высшее общество. О нём знали не так много — лишь то, что это новый богач с одной из крупнейших частных яхт в гавани. С обретением друзей и знакомых у него не было ни малейших проблем.

Шеф-повар Breakers был настоящим виртуозом своего дела. «Изысканно», — лаконично, но ёмко оценивал Ливермор ужины в ресторане. После сытной трапезы он обожал неспешно потягивать ароматный кофе с выдержанным коньяком, покуривая дорогую сигару на знаменитой веранде, под убаюкивающий шум прибоя. Атмосфера Палм-Бича была поистине уникальной, неповторимой. Эти первые месяцы 1909 года стали, пожалуй, самыми безмятежными и счастливыми в его насыщенной событиями жизни.

Через несколько недель он узнал о Bradley's Beach Club — легендарном заведении, основанном полковником Эдом Брэдли и его братом Джеком. Клуб располагался по соседству с Breakers, и Ливермор без особых усилий получил заветное членство.

Брэдли, ветеран кровопролитных войн с апачами и непосредственный участник поимки легендарного вождя Джеронимо, практически сразу распознал в Ливерморе родственную душу. Несмотря на совершенно разное прошлое, они нашли мгновенный взаимопонимание.

Клуб, открытый всего восемь лет назад, располагался к северу от Флаглеровского мемориального моста. Его главным преимуществом было исключительно удобное расположение — в шаговой доступности как от Breakers, так и от не менее роскошного отеля Royal Poinciana. Среди завсегдатаев числился сам Джозеф Кеннеди.

Эд Брэдли недавно выкупил долю брата и стал единоличным владельцем этого заведения.

Формально клуб позиционировался как частное казино — юридическая уловка, поскольку азартные игры во Флориде находились под строгим запретом. Власти предпочитали закрывать глаза на эту фикцию, ведь заведение пользовалось негласным покровительством самого Генри Флаглера.

После семи часов вечера строго обязателен был вечерний дресс-код. Клуб отличался прогрессивными для Америки тех лет правилами: женщинам не только разрешалось играть — их активно поощряли к участию в азартных играх.

Во многом именно женщины спасли заведение от неминуемого краха. Открывшись в 1898 году, клуб первое время пустовал и находился на грани закрытия. Тогда жена Брэдли, Агнес, предложила революционное для тех времён решение — допустить прекрасный пол к игорным столам. Это решение мгновенно изменило ситуацию кардинальным образом.

Брэдли лично разработал дизайн интерьера, выбрав изысканное сочетание зелёных и белых тонов с мягким приглушённым освещением, которое выгодно подчёркивало женскую красоту — беспрецедентный шаг для игорных заведений, где традиционно использовали яркий слепящий свет для предотвращения возможного мошенничества. Но в заведении Брэдли обман был немыслим — все прекрасно знали, чем это могло для них обернуться.

Несмотря на либеральные правила, действовало строгое ограничение: каждую женщину должен был сопровождать мужчина-член клуба. Брэдли категорически не хотел, чтобы его заведение превратилось в подобие дешёвого притона.

Успеху клуба способствовало и то, что сам владелец был профессиональным игроком с многолетним стажем и владел несколькими скаковыми лошадьми. Он досконально понимал психологию своих состоятельных клиентов.

Вскоре Ливермор стал завсегдатаем ресторана при клубе. Кухня здесь превосходила даже знаменитый Breakers. Шеф-повар Джин Бракко, получавший баснословные $20 000 в год (что в десять раз превышало стандартное жалованье поваров того времени), был подлинным мастером кулинарного искусства. Его ресторан на 212 мест был переполнен каждый вечер, причём обслуживали два полноценных сеанса. Бракко ежегодно совершал специальные гастрономические экспедиции в Нью-Йорк, чтобы перенять последние кулинарные тенденции.

Брэдли не жалел средств на закупку самых лучших продуктов со всего света. Несмотря на самые высокие цены в стране, ресторан работал в убыток — но эти потери с лихвой окупались, когда сытые и довольные гости отправлялись в игровой зал.

У Брэдли были железные правила: в игровой зоне категорически запрещались алкоголь и курение (это разрешалось только в ресторане и на открытой террасе). В те годы, предшествовавшие введению сухого закона, пьянство среди молодёжи стало настоящей социальной проблемой. Поэтому Брэдли установил минимальный возраст для входа в заведение — 26 лет.

Если кто-то из гостей перебирал с алкоголем, действовала отработанная схема: объявляли, что гостя срочно ждёт телефонный звонок. У аппарата его встречал сам Брэдли с неизменной фразой: «Молодой человек, сегодня вы явно перебрали. Давайте вернётесь завтра в более подобающем состоянии». Это был изысканный намёк на то, что пора удалиться. Если гость проявлял непонимание ситуации, «крепкие парни из Теннесси» (так называли охранников клуба) тактично помогали ему сориентироваться. На следующий день членство безжалостно аннулировалось без права восстановления.

Секретарь Брэдли Том Бон в интервью местному журналу подробно объяснял правила: «У нас строго только для джентльменов. Дамы допускаются исключительно в сопровождении членов клуба. Никаких лиц моложе 26 лет, даже в ресторанной зоне. Эд специально установил такую планку: если бы требовалось 21 год, все бы говорили, что им 22. А 26 — это сразу отсекает незрелую молодёжь».

Со временем Брэдли лично стал утверждать всех новых членов. Если кандидат ему нравился — Добро пожаловать! Если нет — через пару недель приходил вежливый, но категоричный отказ без объяснения причин.

Местных жителей Брэдли принципиально не жаловал — он не хотел, чтобы они проигрывали свои скромные состояния и впоследствии держали на него зло. Нью-йоркским же гостям, потерявшим крупные суммы, он иногда великодушно возвращал половину проигрыша — сохраняя их лояльность и доброе расположение. Он прекрасно понимал: рано или поздно эти деньги к нему всё равно вернутся.

Ставки в его казино превышали даже знаменитые казино Монте-Карло. Брэдли принципиально играл только с теми, кто действительно мог позволить себе крупные проигрыши. Когда кто-то из гостей выигрывал особенно крупную сумму, он лично подходил с поздравлениями, обменивая фишки на пачки хрустящих тысячных купюр — ходили слухи, что он постоянно носил с собой не менее $100 000 наличными.

«Когда кто-то выигрывал по-крупному, Эд искренне радовался за него, — вспоминал впоследствии Бон. — Ведь подавляющее большинство в конечном итоге проигрывало. Если гость получал истинное удовольствие от самого процесса игры — для Эда это было главным показателем успеха».

Жители Палм-Бича относились к Брэдли с искренним уважением. Бывший мэр Джеймс Оуэнс как-то сказал: «Один из лучших людей, каких мне доводилось знать. Его слово значило больше любого письменного контракта. Он внёс неоценимый вклад в развитие и процветание Палм-Бича».

Несмотря на оглушительный успех заведения, Брэдли вне работы был удивительно скрытным и замкнутым человеком. Именно эта двойственность натуры — публичная яркость и частная скрытность — неожиданно сблизила его с Ливермором. Они практически сразу нашли общий язык, хотя поначалу оба держались настороженно и сдержанно.

Между ними возникло странное взаимопонимание. Ливермор с удовольствием проводил время за игровыми столами клуба, а они с Брэдли часто засиживались допоздна, обсуждая тонкие параллели между биржевой торговлей и азартными играми. Брэдли был убеждённым сторонником теории «искусства быть удачливым»: «Удача — это не абстракция, а вполне реальная сила, — любил повторять он. — В сочетании с упорным трудом она делает человека практически непобедимым».

По свидетельству биографа Ричарда Смиттена, Брэдли как-то заявил: «Люди в этой жизни либо работают, либо играют. В конечном счёте, вся наша жизнь — одна большая игра. Но если ты выбираешь азарт в качестве профессии, ты должен изучать его вдвое усерднее, чем любую другую работу».

Помимо яхт и азартных игр, ещё одной непреодолимой слабостью Ливермора были женщины. Его любвеобильность вскоре стала излюбленной темой светских сплетен — особенно когда его имя «связали» с 46-летней светской львицей и певицей Лилиан Рассел, официальной подругой влиятельного бизнесмена Джима Брэди. На самом деле это была чистейшей воды газетная утка — Ливермор лишь прикрывал своего женатого друга Алекса Мура, который сумел увести Рассел у Брэди. Эта странная троица стала неразлучной компанией в Палм-Биче, окончательно сбивая с толку местных сплетников.

Когда курортный сезон подходил к концу, Ливермор решил подсчитать свои расходы: около $400 000 ушло на квартиру, яхту и вагон; ещё $50 000 он потратил на развлечения; почти такая же сумма растворилась за игорными столами. Его состояние сократилось до $2 500 000, а ежегодные расходы (особенно на содержание яхты) уже превысили $100 000. «При таких темпах трат я вскоре снова окажусь на мели», — с тревогой осознал он. Пора было возвращаться к работе на Уолл-стрит. Но, как оказалось, войти в прежнюю колею было не так-то просто...