Копипаст | Италия: в окопах короновируса

Ссылка на первоисточник
inosmi.ru/social/20200402/247184522.html

Бергамо.
Катафалки выстроились в ожидании за воротами.
Очередь из гробов.
Подъезжает небольшой кортеж, человек десять, на всех медицинские маски.

Здесь, в Бергамо,
гробы ежедневно прибывают десятками.
«Хочу, чтобы они уходили с достоинством,
 — говорит сотрудник похоронного бюро Джакомо Анджелони (Giacomo Angeloni) и закуривает от безнадежности. —
Это мое сообщество, мои люди.
Они умирают, постоянно умирают, и я уже не знаю, куда класть тела».

К больнице имени папы Иоанна XXIII подъезжают пациенты.
Теперь здесь только Covid-19.
Марко Рицци (Marco Rizzi), врач инфекционного отделения,
выходит из палаты:
«Это трудные времена, всем отвечать нелегко.
Система здравоохранения существует сейчас в стрессовых условиях,
прежней эффективности нет».
«Все изменилось, мы преобразовали всю больницу,
увеличили количество мест в отделении интенсивной терапии,
теперь оно стало самым большим в Европе.
Но пациенты продолжают поступать в невероятных количествах:
порой за один-единственный день скорая помощь принимает до 70 человек».

Врачи принимают троих в час — по одному каждые двадцать минут.
И на пути к спасению зачастую внезапно вырастает преграда — тяжелый респираторный синдром.

Они умирают одни, никто не провожает их, держа за руку.
За четыре недели это уже начало напоминать массовое истребление:
более шестисот человек в провинции Бергамо убиты вирусом Cоvid,
но подлинные цифры намного выше, их больше тысячи,
ведь многие возвращаются домой, не сдав анализ на коронавирус.

Армия только что прибыла,
караван бронированных автомобилей забрал 75 гробов.
Мы столкнулись с хаосом, это непрерывная чрезвычайная ситуация.
«Знаешь, здесь, в Бергамо, умерли 15 священников, они заболели, потому что приходили утешать семьи тех, кто нас покинул».

Открываешь газеты, листаешь их и осознаешь, что они превратились в кладбище из чернил и бумаги.
Машины скорой помощи уже даже не включают сирен.
Так происходит по всей Ломбардии, даже в Милане, где эпидемия под контролем, но она есть,
и это висит в воздухе.
Их видишь на шоссе, на опустевших улицах городов.
Их видишь повсюду,
каждый день, по несколько сразу.
Так и норовишь сосчитать их,
чтобы понять, на какой стадии находится эпидемия,
и еще до полудня сбиваешься со счета,
и продолжать дальше уже бессмысленно.

Они выходят в белых костюмах, с носилками.
Поднимаются в дома и вновь выходят с людьми, подключенными к аппарату вентиляции легких.
Теперь они приезжают только за больными в тяжелом состоянии,
которым обязательно надо быть под наблюдением в больнице.
Коек не хватает.
Есть и те, кто предпочитает умереть дома.

«Не знаю, продолжу ли я работать врачом, когда все это закончится, 
— рассказывает мне врач из больницы Брешии после смены 
— двенадцати часов бессилия. —
Только вчера я потеряла 20 пациентов, за один день.
Я никогда не видела ничего подобного».

Они тоже заболевают.
Прикасаются к пациентам,
соблюдают все предписания,
но вирус — странный зверь, высасывающий иммунную систему.
Он нападает в тот миг, когда ты отвлекаешься.
«Я не вижусь с родными уже три недели, — говорит она, отойдя подальше. — Мы не можем рисковать жизнью наших близких».

Она никогда не снимает маску, даже когда выходит на улицу.
Только когда остается одна.
В конце концов мы мало понимаем этот вирус

На скамейке сидит Стефания, рядом с ней — три больших пакета.
Она бросила работу медсестры: «Я хотела больше бывать с детьми,
у меня муж — дальнобойщик, вот я и подумала, что хоть один родитель должен быть с ними рядом».

Из больницы ей позвонили с просьбой «сразиться на этой войне» — так она это называет.
Но на войне ты хотя бы видишь руины, у тебя есть враг.
В этой же битве неясно, как этот враг выглядит.

 Она сидит молча, видит проезжающую скорую и начинает рыдать, как юная девушка, готовая идти на фронт: «Я не трушу, я остаюсь здесь, это мой долг перед народом, но я боюсь заболеть».
Она замолкает, а потом повторяет:
«Я боюсь заболеть, боюсь заразить своих детей».

Но страх чувствуется повсеместно.
Он виден в одержимости дезинфекцией рук.
Его ощущаешь, стоя в очереди на вход в супермаркет.
Все выстраиваются на расстоянии более одного метра друг от друга.
Эта дистанция — мрачная пустота, потому что никто не разговаривает.
Пакет держишь в руках, спрятанных в перчатки.
Если слишком близко подходишь к другому человеку,
срабатывает инстинкт выживания,
он заставляет отпрянуть в незримую защищенную зону

Страх и на тротуарах:
некоторые предпочитают идти посреди проезжей части,
лишь бы не оказаться рядом с тобой.
Если на мгновение забываешь, что надо держаться подальше от других людей,
здесь, в Милане, тебе напомнит об этом муниципальная полиция.
Они курсируют по кварталу на скорости пешехода:
«Вы слишком сблизились, соблюдайте дистанцию».

Задаешься вопросом, сколько же еще людей оказывают сопротивление,
и узнаешь по телефону,
что всего лишь за одни выходные в небольшом городке в области Бергамо
шесть раз были назначены принудительные меры медицинского характера.

Страх и замкнутость гнетут.
Идешь на Центральный вокзал,
чтобы посмотреть, сколько еще человек пытаются сбежать.
Пустота.
Стена военных и полицейских,
поезда, которые раньше возили нас на юг,
все уже отменили под всеобщее молчание.
Истерия заняла свое место.

Каждое утро — три таблетки.
Две — для иммунитета, одна — витамин С.
Возможно, они ничего не дают, но ты их заглатываешь, запивая стаканом воды,
потому что так возникает впечатление, будто ты контролируешь свое тело.
Так делают многие.
Если на войне нужно прятаться от бомб, то в этом случае бомбой, сам того не зная, можешь оказаться ты сам.
Эту памятку знают все — даже в Ломбардии.