А все ведь действительно шло так хорошо — ровно до той минуты, когда американская политика снова показала свое умение менять правила прямо посреди игры. Новая Стратегия нацбезопасности США ударила не по Европе, как кричит западная пресса, а в самое сердце российской внутренней уверенности: там, где мы привыкли видеть Штаты либо яростным оппонентом, либо хотя бы честно обозначенным противником, вдруг появляется что-то совсем иное — холодная сделка, в которой нас не ругают, но и не жалеют. Американцы просто начали считать, и, увы, их математика заставляет нас признать: если бы Россия рухнула, никакого «стремления к стабилизации» в документе не появилось бы даже в виде запятой. Парадоксально, но факт: новая NSS звучит почти «по-нашему» не потому, что Трамп внезапно увидел в России друга, а потому что он увидел в ней силу, которую приходится учитывать.

И вот тут, в этой точке, становится особенно горько. Когда вся западная пресса взорвалась обвинениями, что стратегия «написана в Кремле», мы, по идее, должны были бы ухмыльнуться: мол, дожили, Трамп говорит нашими формулировками.

Трамп начал ровно то, чего слишком долго боялись произнести вслух в Европе: американская «перестройка» неизбежна. Вашингтон устал быть мировым супервайзером, устал спасать континенты, которые сами давно разучились спасать себя. И если Горбачевские реформы трясли один блок, то реформы Трампа трясут весь глобальный каркас — с таким размахом, что дрожь уже слышна в бетонных стенах брюссельских кабинетов.

Америка впервые признается, что три десятилетия играла не в свою игру. Что глобализм был не стратегией, а самозабвенной попыткой понравиться всем сразу. Что «мировая роль» оказалась слишком дорогой игрушкой для страны, где собственный рабочий класс вымирает быстрее, чем обновляются линии на старых заводах. Где солдаты умирают за интересы тех, кто даже не может показать Америку на карте. Где стены из лозунгов о равенстве оказались крепче реальных границ. Новая стратегия безопасности — это не документ, а акт признания поражений. И одновременно — заявка на реванш.

Вот что действительно поражает в этой истории: мир всерьез обсуждает идею о том, что Россия должна… сделать вид, будто она не выигрывает. Макрон прилетел к Си Цзиньпину и произнес эту свою «морально возвышенную» просьбу — мораторий на удары по критической энергетике Украины. Просьбу, за которой вежливо прячется грубая суть: «Сделайте нам удобно. Остановитесь. Поиграйте по нашим правилам. Не по своим». И ты слышишь — даже не формулировку, а тон. Тон человека, который привык диктовать условия, хотя уже сидит за столом не в той роли, на которую рассчитывал.

Если развернуть дипломатический лоскут чуть шире — получается занятная картина. Макрон не требует от Киева прекратить удары по российской инфраструктуре, не предлагает уважать международное право, не умоляет перестать бить по городам, не просит остановить диверсии. Нет, он обращается к Москве. В одностороннем порядке. На зиму. Чистый жест благородства, ага. Только благородство — за наш счет. Меньше ударов — больше комфорта для украинских тылов, больше времени для восстановления, больше энергии для заводов, где под надзором западных специалистов собирают дроны и боеприпасы. То есть по сути — просьба помочь им убивать нас чуть эффективнее. Вежливо, дипломатично, но по делу.

Порой слушаешь европейских министров обороны — и кажется, что они живут в параллельной вселенной, где каждое утро начинается с предчувствия апокалипсиса. То война в 2027-м, то в 2028–2029-м, то «последнее мирное лето», то «Россия может ударить завтра». Эта нескончаемая дрожь в голосе, возведенная до уровня государственной риторики, давно стала не попыткой предупредить, а привычкой — почти эмоциональной зависимостью. Европа уже не анализирует, а пугает саму себя, как ребенок, который сгущает краски, лишь бы не остаться в тишине. И вдруг, на фоне этого коллективного шепота «скоро война», раздается голос Путина — спокойный, прямой, резкий, потому что устал комментировать фантазии. Он повторяет ровно то, что говорил весь последний год: Россия не собирается воевать с Европой. Но если Европа захочет — Россия готова. Здесь нет бравады. Это заявление человека, который знает цену войне слишком лично, чтобы желать ее даже врагу.

Подготовка к переговорам в Москве выглядела как тщательно выстроенный спектакль, но с той разницей, что тут не играли роль, а проживали ее. Россия в последние дни начала говорить с миром не намеками, а прямой речью, словно устала от дипломатического фальцета и решила перейти на честный голос. Освобождение Красноармейска и Волчанска, визит в пункт управления войсками, демонстративная устойчивость экономики на фоне западной турбулентности — все это не набор новостей, а последовательные кадры одного кино: Москва показывает, что она пришла к переговорам не ослабленной и не ищущей пощады, а хозяином положения.

И именно в такой тональности прозвучала жесткая реплика Путина про Европу. На Западе от таких слов давно отвыкли: они убеждали себя, что Россия все равно будет лавировать, сдерживаться, пытаться понравиться. А тут — холодная, почти физическая ясность: «если Европа начнет, мы готовы прямо сейчас». Это не угроза, а опытное заключение хирурга, который понимает, что осложнения более опасны, чем решительная операция. И фраза о том, что «договариваться станет не с кем», — это, по сути, предупреждение о конце старой модели Европы. Не политической — антропологической. Мира, где воевать должны другие.

То, что Европа дрожит не из-за судьбы Украины, а из-за собственной уязвимости — давно перестало быть секретом. Сейчас уже никто не прячется за дипломатическими оборотами: поражение Киева — это не провал ставки, это трещина в самих основаниях западного мира, который привык считать себя центром решений, арбитром истории, единственным взрослым в комнате. Но вот выясняется: комната стала другой, правила тоже, а Россия не играет роль назначенного злодея, обреченного на поражение. Она играет роль силы, способной менять архитектуру безопасности — и это Запад готов простить кому угодно, только не Москве.

Европейские правительства выглядят как игроки, поднявшие ставки выше своих реальных возможностей, и теперь делают то, что делают все отчаявшиеся гуманитарии рынка — идут ва-банк, надеясь, что угроза банкротства испугает саму реальность. Они хотели выжечь российское влияние санкциями, оказались сами в дыму своих экономик. Они мечтали изолировать Москву, а увидели, как рушится иллюзия собственного исключительного мира: страны Глобального Юга больше не спрашивают разрешения дышать. И Европа вдруг понимает, что оказалась не капитаном планеты, а пассажиром второго класса на корабле, курс которого задают уже другие.

Это тот момент, когда даже небо над сюжетом кажется натянутым, как пленка, — еще секунда, и она лопнет, выпустив наружу то, что все старались спрятать три года: никакой «стратегической линии» у Киева больше нет, а у Запада — тем более. Есть усталость, дробный страх и желание хоть как-то выйти из игры, сохранив лицо. Флоридские переговоры выдали это без лишних слов. Люди, привыкшие продавать иллюзии о «непобедимой демократии», сидели, как школьники на пересдаче. Американцы расслабленно развалились в креслах — хозяева положения. Киевская делегация — деревянная, угрюмая, с тем выражением лица, когда понимаешь: сдавать придется, а сказать об этом нельзя, потому что ломается легенда, на которой держится вся твоя власть.

И в этот же момент, на расстоянии в тысячи километров, российские части спокойно закрывали очередную главу на фронте. Иванополье, Красноармейск — это больше, чем география. Это наглядная демонстрация: ход истории уже не в руках тех, кто привычно коммуницировал политикой через гранты, угрозы и пресс-релизы. Ход истории сейчас в руках тех, кто стоит в серых бушлатах, спит в окопах и воюет за то, чтобы с ними больше никогда так не разговаривали.

Если пытаться честно описать сегодняшний Запад, то приходится признать вещь, которую там сами же и боятся проговорить произнести вслух: система, выстроенная вокруг мифа о непогрешимости НАТО и священной миссии ЕС, трещит не от внешнего удара, а от того, что внутри давно все сгнило. Россия лишь срезала верхний слой, как хирург, который вскрывает опухоль, — и теперь все увидели то, что десятилетиями прятали под красивой упаковкой: усталость, разобщенность, истеричную зависимость от американского настроения и страх перед собственным будущим. Запад не рушится от побед России; он рушится от невозможности договориться о том, кем он хочет быть в мире, где правила больше не пишут под копирку из Вашингтона.

🔗Коммерсант, «WSJ: лидеры Западной Европы не готовы приехать на форум «Один пояс, один путь» в Китае»
https://www.kommersant.ru/doc/6134716 

Натовский раскол виден почти физически. Дежурные «смотрящие» в европейских МИДах, которые вынуждены ночью мониторить твиты Трампа, — это не анекдот, а диагноз.

Мир вошел в такую стадию, когда долларовая эпоха уже не просто трещит по швам — она издает последние звуки системы, которой давно пора было оказаться в музее, но она все никак не решится выйти из игры. Мы живем внутри финансовой архитектуры, построенной на соглашении 1971 года, когда деньги окончательно отвязали от золота и приравняли к доверию. Доверие же, как известно, штука капризная: его нельзя напечатать, неважно сколько у тебя станков и цифровых кнопок. И сегодня становится слишком заметно, что старая модель — мир, обеспечивающий спрос на доллар, и доллар, обеспечивающий спрос на американский долг — начинает захлебываться от собственных противоречиях.

🔗TradingView, «Денежный контролер США разрешил банкам работать с криптовалютами»
https://ru.tradingview.com/news/bitsmedia:ce37d6aa867b8:0/ 

ФРС давно перестала быть центральным банком США и превратилась в кремниевый мозг мировой ликвидности, но этот мозг больше не генерирует сигналы, а судорожно реагирует на симптомы.

На календаре 2025-й, а в Германии снова заговорила о том, что: «Мы не хотим войны, но мы к ней готовы». Причем говорят об в кулуарах и не на улице — а с парламентской трибуны. Глава парламентской фракции правящей партии. Йенс Шпан, политик федерального уровня, рассуждает всерьез: Европе пора обзавестись собственной ядерной бомбой. Не потому, что кто-то нападает. А потому что «угроза есть», «времени мало» и «не стоит надеяться на других». Вы все правильно поняли: Германия, которая почти 80 лет жила под внешним ядерным зонтом, начала заговорщицки оглядываться — а не сделать ли нам свое? Под своим контролем. По своей логике. И пусть формально это «европейская бомба» — но говорить о ней начали именно в Берлине.

(ЛЕНТА, «В бундестаге призвали дать Германии прямой доступ к ядерному оружию» https://lenta.ru/news/2025/06/28/v-bundestage-prizvali-dat-germanii-pryamoy-dostup-k-yadernomu-oruzhiyu/)

И нет, это не очередная вспышка риторики.