Глобальный "Гиперсдвиг" - направления и тренды

Автор — приглашенный научный сотрудник Stanford Institute for Economic Policy Research (Stanford University), портфельный менеджер BlackRock (UK), колумнист WallStreet Window, Mises Institute, Eurasia Review

Я, будучи финансистом-практиком и академическим исследователем, крайне скептически отношусь к долгосрочному прогнозированию, чего бы оно ни касалось. Между долгосрочными «экспертными» прогнозами и гаданием на картах или по звездам нет никакой разницы: и то и другое не дает ровно никакого знания будущего, а всего лишь привязывает сознание к ближайшему столбу. Справедливости ради надо отметить, что адекватные аналитики, не говоря уже о серьезных ученых, никогда не позволяют себе такого шаманства, по очевидной причине: вводные переменные меняются под воздействием факторов, состав которых, конфигурации и вероятности практически невозможно учесть на длинном горизонте. А это означает, что долгосрочные прогнозы бессмысленны.

По мере сжатия горизонта прогнозирования набор и вероятности факторов становятся более определёнными, что при адекватных введенных переменных делает прогнозирование более осмысленным и обоснованным. Разумеется, в случае высокой неопределённости и вводные, и факторы более изменчивы, и прогнозы становятся более дифференцированными, а значит, менее определёнными. 

Однако, не пытаясь палить из пушки по конкретным воробьям, вполне возможно определять тенденции, точнее вероятности тенденций в ансамбле альтернатив. Эволюционный причинно-следственный подход вкупе с развитым корпусом знаний о предмете позволяют делать более или менее обоснованные суждения о возможных сценариях будущего. Замечу, что определение тенденций и взвешивание их вероятностей не имеет никакого отношения к однозначными прогностическим заявлениям, которые так любят обыватели и требуют их от специалистов. Очевидно, что такое когнитивное упрощение направлено на достижения чувства определенности, так необходимое индивиду для максимизации полезности своих решений и снижения их издержек. 

Говоря о ситуации в мировой экономике и глобальном социальном устройстве, я описал некоторые тенденции, проанализировал их основания и поговорил о перспективах в статьях про гиперсдвиг глобального устройства. В этом же тексте я попытаюсь кратко перечислить факторы и переменные более узкого свойства, обосновывающие мою точку зрения на складывающиеся глобальные макросоциальные и экономические тренды, и поговорю о перспективах, представляющихся мне вероятными.

В основании моего взгляда лежит предположение о вероятном правом крене после длительного левого цикла в мировой экономической и социальной политике. Коротко говоря, такая оценка складывается из неизбежных деглобализационных процессов, вызванных эволюционными — экономическими и социо--политическими — «потолками», в которые уперлись все три условных категории современных экономически активных государств: потребители, производители и добытчики. Деглобализационная динамика, имеющая высокую вероятность ускорения, будет означать ужесточение в столкновении интересов этих стран, равно как и реконфигурацию альянсов и внутриполитические турбулентности.

Можно утверждать в качестве вводной переменной тот факт, что сама деглобализация, а также последствия и процессы, ее определяющие, вызовут новый глобальный про-инфляционный цикл. Это ведет к появлению интересного причинно-следственного каскада явлений, если не новых, то основательно подзабытых. Попробуем их кратко рассмотреть. 

Начнём с релокации, или производственного реплейсмента из стран-производителей обратно в развитые страны- потребители. Эпоха глобального производственного аутсорсинга и низких трудовых издержек подходит к концу по трем основным причинам, помимо прочих. Во-первых, ведущие страны-производители достигли высоких показателей внутреннего спроса и роста благосостояния, что означает рост производственных издержек, в первую очередь трудовой силы. Во-вторых, перенос или ребилдинг производственных мощностей внутри стран-потребителей будет неизбежно означать удорожание себестоимости в силу нехватки соответствующей трудовой силы и общих процессов, связанных с переориентацией структуры экономики. В-третьих, такие сдвиги в производстве будут рождать кратковременные дефициты, в том числе потому, что некоторые ведущие страны-производители уже сами переносят часть производств в менее развитые страны. Однако мощности таких стран — новых производственных площадок — пока не позволяют поддержать производственные объемы и диверсификацию, обеспечившие рост глобального благосостояния в последние как минимум 20 лет.  Ресурсное проклятье стран-потребителей в виде неограниченного дешевого аутсорсинга и товарного обеспечения начинает сбываться, вызывая инфляционное давление и основывая новый глобальный инфляционный цикл по цепочке.

В качестве одного из видимых результатов можно предположить некоторое общее удорожание так называемого харда в сравнении с так называемым софтом. Под хардом и софтом, я имею ввиду здесь некоторые общие понятия условно старой и условно новой экономики. Другими словами, это означает, что все, связанное с постоянным улучшением жизни вплоть до экономики впечатлений, будет менее востребовано, чем то, что связано с обеспечением жизни хотя бы на текущем уровне. Производство самой стиральной машины в той конфигурации, в какой она производится сейчас, будет более актуальным, нежели производство нового софта, позволяющего стиральной машине быть более технологичной, красивой или обеспечивающего машину избыточными функциями. Очевидно, почему: дефициты и монетарные ужесточения для ослабления инфляционного давления уменьшат благосостояние, и сама ниша харда может стать более привлекательной и конкурентной, нежели ниша софта. В непростые времена люди снижают свои потребительские притязания и упрощают потребительские предпочтения, а предприниматели занимают соответствующие привлекательные ниши.  

Увеличение привлекательности реального сектора увеличит его стоимость, и ротация из активов, ориентированных на новые технологии и рост прибылей в далеком будущем, в производительные активы с востребованными товарами сегодня и стабильным денежным потоком будет усиливаться.

Инфляционное давление всегда означает ужесточение кредитных условий, а это на фоне усиливающейся конкуренции в реальном секторе увеличивает усилия для выживания экономических агентов. Правительства будут вынуждены идти на ослабление регуляторной нагрузки и либерализации деловой среды для поощрения роста производства и деловой активности на фоне нехватки производительных мощностей, поскольку монетарное стимулирование будет уже невозможным. Похоже, «экономика предложения» вновь может стать востребованной, а государство будет вынуждено ослабить хватку и вернуть перераспределение в более горизонтальное состояние.

Снижение государственных расходов, неизбежное в случае либерализации экономической среды и снижения регуляторной и налоговой нагрузки, сопутствует снижению потребительских стимулов и раздутых социальных и прочих госрасходов. Такая ситуация с усложнением доступа к ресурсам, в частности, к дешевым деньгам, позволит увеличить участие в трудовой силе большего кол-ва людей, решивших из нее выбыть, и сделает рынок труда менее напряженным, что, в свою очередь, даст возможность производителям контролировать себестоимость и держать ее на приемлемом для их целей по маржинальности уровне.

С другой стороны, ужесточение доступа к ресурсам создает существенное усиление внутрисоциальных конфликтов между экономическим агентами, межу различными социальными стратами, между властью и обществом. Оно создает обострение конкуренции внутри всех категорий и групп социума, что несет в себе очевидные негативные, но неизбежные экстерналии в краткосрочном плане. Однако в среднесрочном и долгосрочном горизонте итогом может стать увеличение экономической эффективности в силу редукции государства, более равномерное распределение благ благодаря их горизонтальному, «более рыночному» обмену, и в целом — равновесие, где потребительские желания должны быть обеспечены производительными возможностями, а рост желаний будет приводить к росту производства, а не к росту кредита.

Для предприимчивых и наиболее способных правый крен будет означать время больших возможностей, где интенсивное предпринимательство и труд приносят реальный результат, а богатство строится без тяжелых усилий в перерывах между развлечениями. Родившимся в 80-х и 90-х и сделавшим карьеру в индустриях новой экономики, зарабатывающим на венчурных раундах в десятки тысяч безнадежных и исчезающих стартапов, создающим продукты экономики впечатлений, богатеющим на обмене ничего на что-то и, в целом, привыкшим к дешевизне денег – им, вероятно, придется немного перестроиться. К тому же у них будут более молодые конкуренты, которые начнут свою карьеру в новой парадигме ужесточения доступа к ресурсам и роста ценности харда,-  их навыки будут направлены на нечто более прагматичное, нежели создание метавселенной или смайликов для смартфона.

Большой проблемой может стать поведение различных производительных и ресурсных автократий, которые в силу деглобализации и столкновения с потолком своих прежних возможностей начнут неизбежно адаптироваться. У подобных изменений может быть только два вектора. Это — усиление автократического режима властными элитами для сохранения собственного социального статуса пусть и в деградирующей экономике. Либо институциональная либерализация и последующая демократизация, в результате которой экономика будет развиваться и расти просто в силу диалектических причин и оснований, таких, как свободная конкуренция, индивидуальная инициатива, всеобщее право и его равномерное применение, свобода выбора и самовыражения, примат естественных прав, доверие и пр.

Две основных экономически активных и значимых авторитарных страны, одна из которых — добытчик ресурсов, а другая – крупнейший товарный производитель, показывают очевидные признаки ужесточения институциональных режимов. Естественные действия ужесточающихся автократий в негативных условиях глобальных изменений и ускользающей конкурентоспособности — политика социальных ограничений и внешней экспансии. Это ведет к очевидным геополитическим турбулентностям, которые могут принимать самые крайние негативные формы.

Один из основных рисков для развитых потребительских кейнсианских экономик состоит в том, что если адаптация к новым условиям складывающейся глобальной среды затянется, а активное противодействие ужесточающимся режимам стран-производителей и ресурсных доноров, наряду с дерегулированием, делевериджем и стимулированием производства внутри своих экономик, будет вне основной политической повестки, то усиление производственных и добывающих автократий выглядит неизбежным сценарием. Возрастающие социальные, геополитические и экономические риски, про-инфляционный цикл и замедление глобальных обменов могут триггировать дефициты. Поэтому релокация производства на свои территории для обеспечения собственной безопасности — важнейшая задача для развитых экономик уже сегодня. В противном случае мяч может быть на стороне «жестких» ребят, которые будут несомненно объединять усилия во всех аспектах социальной, экономической и международной политики. Собственно, некоторые из таких процессов мы наблюдаем сегодня.

Что касается усиления кооперации и создания альянсов развитых стран-потребителей для максимизации своей адаптивности и безопасности, то необходимость таких мер диктуется просто вопросом выживаемости в условиях глобального гиперсдвига. Однако это тема для отдельного эссе.

В заключение скажу, что описанная тенденция, как и ее драйверы, безусловно повлияют на этические нарративы социума западных стран. Гипергуманизация, концентрированная толерантность и прочие экстерналии «беззаботного времени", могут быть несколько дисконтированы и трансформироваться в более прагматичные этические ценности и правила, позволяющие обществу, экономике и государству в целом эффективнее адаптироваться и усиливать конкурентоспособность в новых условиях. Мир эпохи Дикого Запада — безусловно не самое легкое и гуманное время. Тем не менее, демократия в общественных решениях, права личности, собственности и естественные права в целом были основой экономических и иных социальных отношений, приведших к экономическому процветанию и гуманизации. Мир эпохи Ивана Грозного — куда худшая альтернатива, где права и возможности есть только у вышестоящего в вертикальной социальной иерархии домена, экономика статична или деградирует, а ее расширение возможно только за счет увеличения природной ренты, социальных репрессий и внешней агрессивной экспансии.

От того, насколько быстро развитые страны смогут адаптироваться и взять «правый поворот», зависит, в каком из этих двух миров мы будем жить.

Это не прогноз, это прослеживаемые тренды. Вероятности выбирайте сами.