Реакция рынка..

Сколько бы ни менялись технологии, рынки по прежнему реагируют на новости быстрее, чем большинство людей успевает открыть терминал. Любой геополитический «взрыв» мгновенно закладывается в котировки тех активов, которые тесно связаны с его эпицентром, — и поскольку цепочки поставок остаются глобальными, шок от локального события разносится по всему миру.

Хрестоматийный пример — февраль 2022 года. Стоило России перейти в горячую фазу конфликта с Украиной, как нефть Brent впервые с 2014 года вышла выше 100 долл./барр., а далее на внутридневных пиках приближалась к 130 долл. Европейский природный газ (Dutch TTF) в тот же период обновил исторический рекорд — 345 € за МВт·ч, и это за считаные часы удваивало себестоимость многих энергоёмких производств.

Металлы отреагировали не менее резко: никель на LME в моменте взлетал на 76 %, палладий ставил абсолютный рекорд — 3 440 $/унция, потому что Россия обеспечивает до 40 % мирового предложения палладия и около 10 % никеля класса I. Всё, что Москва не поставляет в больших объёмах, — скажем, какао бобы или хлопок, — в те дни оставалось практически невозмутимым. Шаблон прост: есть риск перебоев — есть переоценка риска в цене.

Тот же механизм сработал весной летом 2025 года, когда иранско израильское противостояние перешло в фазу прямых авиаударов. Brent подскочил на 13 % внутри дня и закрылся ростом 7 %, WTI по пути делал +14 %; причины те же — страх срыва поставок ≈ 2 млн барр./сутки иранской нефти и угрозы транспортным коридорам Персидского залива. Безопасные гавани, напротив, подорожали: золото прибавило свыше процента. А вот криптовалюта снова сыграла роль «кассы риска» — биткоин за считанные часы просел до 103 000 $, поскольку крупные портфельные управляющие экстренно уходили из всего высоковолатильного.

Почему рынок ведёт себя так предсказуемо? Во первых, шок предложения немедленно меняет баланс физического товара; во вторых, премия за риск мгновенно капитализируется в ближайших фьючерсах; в третьих, появляется классический переход к «надежности»: деньги бегут к золоту, доллару, казначейским облигациям и даже к швейцарскому франку. Крипто рынок на первых порах страдает, хотя нередко уже через несколько недель восстанавливается на волне спекулятивного спроса.

Из этого ряда закономерностей логично вытекают рабочие стратегии. Если назревает конфликт, спекулянт рассуждает:

(а) какая страна экспортёр под ударом

(б) какие именно «сырьевые товары» она формирует

(в) каков удельный вес этих товаров в мировой торговле

Дальше дело техники — фьючерсы, опционы, спред стратегии, в отдельных случаях акции производителей. При этом правило «покупай, когда льётся кровь» (исторически его приписывают барону Ротшильду; Джордж Сорос лишь виртуозно его применял) остаётся в силе.

Отдельно стоит учесть и санкции. После того как западные ограничения сократили экспорт российской нефти, свободную нишу постепенно заняли Иран, Саудовская Аравия и другие члены OPEC+. Если теперь под угрозой оказывается иранская квота, равновесная цена барреля смещается ещё выше, пока рынок не увидит компенсирующих поставок из США, Бразилии или Гайаны. Следовательно, мониторинг ежемесячных отчётов OPEC и EIA обязателен — именно там товарищ спекулянт увидит, снимается ли «слишком высокая» премия.

Резюмируя: цена актива — это сконцентрированная эмоция множества игроков. Войны, перевороты, санкции, революции меняют поток сырья и капиталов, а значит, меняют и цену. Успешный спекулянт не гадает, будет ли всплеск, — он точно знает, что именно стрельнет, когда произойдет тот самый всплеск.