20
<br /><br />
Прошли годы, улеглись туман и пыль, мешавшие разглядеть то, что
совершалось. То, что представлялось хаосом, безумием, самоистреблением,
стечением нелепых случайностей, то, что своей таинственной, трагической
бессмысленностью сводило людей с ума, постепенно стало обозначаться, как
четкие, ясные и выпуклые черты новой жизни, новой деятельности.
Судьба поколения революции начала раскрываться по-новому, логически, а не
мистически. Только теперь Иван Григорьевич стал охватывать умом новую
судьбу страны, рожденную на костях погибшего поколения.
Это большевистское поколение сформировалось в дни революции, в пору
гегемонии идей мировой коммуны, голодных вдохновенных субботников. Оно
приняло на себя наследство мировой и гражданской войны - разруху, голод,
сыпной тиф, анархию, бандитизм; оно устами Ленина заявило, что есть партия,
способная вывести Россию на новый путь. Оно приняло, не поколебавшись, на
себя наследство сотен лет русского произвола, при котором десятки поколений
рождались и уходили, зная лишь одно право - крепостное.
Большевистское поколение времен гражданской войны участвовало под
водительством Ленина в разгроме Учредительного собрания и в уничтожении
революционно-демократических партий, боровшихся против русского абсолютизма.
Большевистское поколение гражданской войны не верило в ценность свободы
личности, свободы слова и печати в рамках буржуазной России.
Оно, как и Ленин, считало куцыми, ничтожными те свободы, о которых
мечтали многие революционные рабочие и интеллигенция.
Молодое государство сокрушило демократические партии, расчищая дорогу для
советского строительства. В конце двадцатых годов эти партии были
полностью ликвидированы, люди, сидевшие при царе в тюрьмах, вновь ушли в
тюрьмы, пошли на каторгу.
В тридцатом году поднялся топор всеобщей коллективизации.
Но вскоре топор поднялся вновь. На этот раз удар пришелся по поколению
гражданской войны. Малая часть этого поколения сохранилась, но душа его, его
вера в мировую коммуну, его революционная романтическая сила ушли с теми,
кто был уничтожен в 1937 году. Те, что остались и продолжали жить и
работать, пристраивались к новому времени, к новым людям.
Новые люди не верили в революцию, они не были детьми революции, они были
детьми созданного ею государства.
Новому государству не нужны стали святые апостолы, исступленные,
одержимые строители, верующие последователи. Новому государству даже не
слуги стали нужны, а всего лишь служащие. И тревога государства состояла в
том, что его служащие иногда оказывались очень уж мелким, к тому же
жуликоватым народцем.
Террор и диктатура поглотили своих создателей. И государство, казавшееся
средством, оказалось целью! Люди, создавшие это государство, думали, что оно
средство осуществления их идеала. А оказалось, что их мечты, идеалы были
средством великого и грозного государства. Государство из слуги превратилось
в угрюмого самодержца. Не народу нужен был террор в девятнадцатом году, не
народ уничтожил свободу печати и слова, не народу понадобилась гибель
миллионов крестьян, крестьяне и есть большая часть народа, не народ набил
тюрьмы и лагеря в 1937 году, не народу понадобились истребительные высылки
в тайгу крымских татар, калмыков, балкарцев, обрусевших болгар и греков,
чеченцев и немцев Поволжья, не народ уничтожил свободу сеять, право на
рабочую стачку, не народ совершил чудовищные накидки на себестоимость
товаров.
Государство сделалось хозяином, национальное из формы перешло в
содержание и стало сутью, изгнало социалистическое в оболочку, в
фразеологию, в шелуху, во внешнюю форму. С трагической очевидностью
определился святой закон жизни: свобода человека превыше всего; в мире нет
цели, ради которой можно принести в жертву свободу человека.
(
Читать дальше )
