Инвестирование в России появилось еще в царское время. Буржуа тех времен покупали акции, облигации, делали деньги и разорялись. Вскоре этот праздник биржевой жизни подошел к концу: революция всех обнулила, и страна осталась без фондового рынка на многие десятилетия.
После распада СССР фондовый рынок пришлось создавать заново. Мир за эти годы ушел далеко вперед, так что архитекторы биржевой инфраструктуры и вновь появившиеся инвесторы опирались на западный опыт — в первую очередь, на американский.
Я на фондовом рынке с 2000-х. Первые деньги заработал в 2008-м — когда другие паниковали, я покупал дешевые индексы, которые потом быстро восстановились. Сегодня я управляю агентством контент-маркетинга «Простыми словами». Среди наших клиентов преобладают финансовые и технологические компании.
Вместе с американским опытом в российскую биржевую жизнь вошел термин «пассивное инвестирование». Концепция была популяризирована Джоном Боглом, создателем Vanguard Group и одноименных рыночных фондов.
По мотивам новости: Набиуллина предложила запретить расчеты в криптовалютах вне ЭПР
(Первая глава. Краткая. Но многообещающая.)
В городе Черепашинске, который никогда не был столицей, но очень хотел им быть, произошел прецедент, который потряс весь районный чат в Telegram. Гражданин Самокаткин — человек с бирюзовой бородой, ноутбуком и мечтой о цифровом суверенитете — купил себе подержанный вейп за криптовалюту.
Сделка была бы ничем не примечательной, если бы не один нюанс: расчет прошел вне ЭПР — экспериментального правового режима, того самого, где можно делать все, но только под наблюдением, в перчатках и желательно по согласованию с тремя ведомствами и одним куратором.
Самокаткин не согласовывал. Он просто перевел токены USDT с телефона, стоя у ларька с шаурмой.
А это, как выяснилось, был страшный проступок.
Дело в том, что государство уже более десяти лет пыталось как-то приручить криптовалюту: то запрещало, то разрешало в отдельных случаях, то разрешало запрещать, то запрещало разрешать. Но реальность не подчинялась.