VII

Стальное хищное тело бронетранспортера, почему-то
напоминающее мне щуку, летит по разбитой дороге вдоль
полосы деревьев. Мы, сидя на броне, периодически
прижимаемся к его холодному телу, чтобы не зацепило ветками.
Руки зябнут от прикосновения к металлическим частям, за
которые надо держаться. А держаться необходимо: любая
сильная встряска может смести тебя на землю.
Я держусь обеими руками, периодически оглядываясь по
сторонам.
В прежние времена, опиши мне всё происходящее со мной
сейчас в красках и задай вопрос, какая бы была моя реакция, я
бы честно ответил, что впал бы в ступор, поплыл бы.
Но в реальности всё было совсем не так.
Даже мысленно попрощавшись с жизнью, я не потерял
интерес и любопытство ко всему вокруг.
И когда БТР стремительно выскочил на поле из лесополки,
набрав скорость, я не смог сдержать совершенно идиотский
всплеск восхищения от открывшейся мне эпической картины,
одной из самых ярких из того, что мне когда-то довелось
пережить…
По нам открыли огонь практически мгновенно. До точки

VI


Был у меня в колонии очень хороший товарищ.
Назову его так, как его звали: Андрей Владимирович.
Андрей Владимирович занимался вопросами коммунального
хозяйства в одном хорошем городе Свердловской области.
Андрей Владимирович имел с кем-то неразрешимый
хозяйственный спор и по итогам его отправился на 5,5 года
лишения свободы в исправительную колонию общего режима.
Поэтому мы с Андреем Владимировичем были коллеги и
входили в клуб «159-чиков».
Все «159-чики» на любой зоне представляют собой некий
особый клуб, со своими неформальными, термитными связями.
Даже если «159-чики» не общаются друг с другом, то они
всё равно друг друга знают.
— Известен ли вам сэр Арчибальд?
— Да, конечно. Мы не знакомы лично с сэром Арчибальдом,
но я знаю, что он достопочтенный джентльмен.
Изредка в этот клуб пытается пробиться шпана, осуждённая
за «здравствуйте, я сотрудник службы безопасности…».
Но такие люди в клуб не допускаются.
В клуб вход открыт только с ч. 3 и выше.

V


Я бегу, продираясь сквозь заросли акации, по сухой,
выжженной солнцем траве. Ветки, усыпанные колючками,
цепляют меня за форму, ремень автомата, рюкзак, больно, до
крови рассекают руки, норовят хлестнуть по лицу.
Здесь всё против нас, в этой проклятой стране.
Всё ненавидит нас.
И даже акация пытается схватить меня за плечо, задержать,
не дать мне уйти от стремительно нарастающего свиста сзади. Я
падаю на колючие, упругие ветки, они пружинят, пытаясь
вытолкнуть меня обратно, навстречу оглушительному взрыву,
разбрасывающему комья земли, поднимающему тучи пыли,
раскидывающему где-то по верхушкам крон смертоносные,
крутящиеся вокруг своей оси осколки с острыми, как бритва,
краями.
Я поднимаю голову, оборачиваюсь. Упало недалеко. Там,
сзади, один из наших, замыкающий. Зову его. Раз, другой. Он
откликается. Одновременно спереди зовут нас обоих.
Откликаюсь я.
— Живы? Нормально все?
— Нормально.
— Надо идти. У вас там «птицу» не слышно?
Не слышно. Ещё раз внимательно прислушиваюсь к звукам

IV


…когда старший группы озвучил задачу, у меня стали
ватными ноги, в животе возник противный липкий холод, а
дыхание перехватило так, что я даже не мог сглотнуть.
Страх — абсолютно нормальная реакция человека на любое
рискованное мероприятие, в котором ему предстоит принимать
участие.
Но есть страх в пределах нормы, в рамках задачи, которую
ты сам определяешь как посильную, а есть страх, возникающий
перед препятствием, преодоление которого ты считаешь за
пределами своих сил, за гранью возможного.
Задача заключалась в том, чтобы силами двух групп на
броне БТР прорваться прямо к окопам противника,
десантироваться с брони прямо к ним и произвести зачистку
траншей на определённом участке. По мере выполнения задачи
должна была подойти третья группа, а после закрепления на
участке — подразделение регулярной армии.
Наша группа должна была идти первой, за нами, с большим
отрывом, вторая. Третья стояла на фоксе и ждала нашего
сигнала, что работа на первом этапе сделана.
Разумеется, речь шла о нашем горячо любимом «очке».

III

В окрестностях пгт Работино, о существовании которого я
даже не догадывался в прежней жизни, но которое теперь уже
навсегда станет для меня знаковой точкой на карте, есть
объект, несущий поэтическое название «очко Зеленского».
Солдатская терминология — она всегда не в бровь, а в глаз.
«Очко» — потому что здесь действительно жопа.
А имя президента враждебной державы добавлено для того,
чтобы показать масштаб этой жопы, её доминирующее
положение над бесчисленным количеством других жоп, имя
которым здесь легион.
«Очко Зеленского» — это наш «домик паромщика».
Даже по ландшафту оно напоминает чёрно-белые
фотографии Вердена или Соммы. Не хватает только обрывков
колючей проволоки (на этой войне невостребованный девайс).
Место, бесконечно переходящее из рук в руки, место,
уносящее десятки жизней с нашей и с той стороны.
«Очко» обладает какой-то зловещей магией, заставляющей
наше и их командование бесконечно снаряжать сюда штурмовые

II

Некоторое время назад (я сознательно воздержусь от указания точных дат и географических терминов) мне довелось
оказаться в одном селе, на позициях соседней части.
Наша группа отходила через это село после задания, и на северной его оконечности я был отсечён огнём противника от
своих товарищей. Ждать меня они не могли, поскольку сами находились под обстрелом и им нужно было перемещаться.

Догнать их я не мог, поскольку надо было перебежать довольно широкую улицу, насквозь простреливаемую, и я отошёл в укрытие.
Дальше обстоятельства сложились так, что, задержавшись здесь на пару часов, по факту я провёл в этом селе почти трое
суток. За него завязались бои, и в условиях, когда каждый ствол был на счету, сказать: «Давайте, ребята, вы тут уж сами, а мне надо идти» — я не мог.
Я оказал посильную помощь своим новым товарищам в обороне северной оконечности населённого пункта и вместе с ними был выведен на пункт эвакуации по приказу местного командования.