Немного реальности для оценки рисков инвестиций в российский рынок: всегда стоит всегда помнить о среде, институтах и стимулах. В конце концов и в начале начал это то, что определяет инвестиционные решения — помимо самого актива.
Интерпретации и консеквенции — исключительно личное дело. Ну вот, попрактикуемся.
Экономика
В мировой экономике Россия занимает достаточно высокую 11 позицию по доле мирового ВВП, при этом, как будет показано ниже, такие позиции обеспечены доминированием ресурсных отраслей и отраслей продукции низких переделов в формировании ВВП. В мировой торговле значение России, как торгового партнера с экспортом в 420 млрд $ и импортом в 242 млрд $, является невысоким в сравнении с развитыми и ведущими развивающимися странами: 14 место среди экспортеров и 22 место среди импортеров. Показатели промышленного производства России в 204 млрд $ не позволяют ей войти в рейтинг топ 10 стран-лидеров, при этом следует указать, что в промышленном производстве России доминируют секторы “old economy” и индустрия с низкой добавленной стоимостью. В рейтинге Doing Business, показывающего “легкость ведения бизнеса”, Россия находится на 28 месте, не попадая в топ 20 стран. По уровню прямых иностранных инвестиций Россия находится на последнем месте в рейтинге 23 развивающихся экономик с показателем привлечения за 2015-2018 гг. 0,2% к ВВП, при этом 41% потоков направляется в агропродовольственный сектор, имеющий наименьшую добавленную стоимость. Россия отсутствует в списке топ 100 мировых компаний по уровню капитализации свыше 100 млрд $. В рейтинге производительности труда среди топ 36 стран, Россия занимает 34 место. По показателям выручки в списке топ 100 компаний мира только три компании из России: Газпром со 154 млрд $, Лукойл со 116 млрд $ и Роснефть с 80 млрд $ — все три компании представлены ресурсными секторами и занимают скромные позиции с показателями: Газпром — 21 место, Лукойл — 46 место, Роснефть — 99 место.
Часть 1
Государство имеет две основные ипостаси, некое двуединство. С одной стороны — это форма организации разных групп людей — насильственной, как в модели Олсона, или самостийной и консенсусной, как в модели Нозика ( не столь важно в контексте дальнейшего высказывания). С другой стороны, любая вертикальная организация — а государство всегда и по сути именно вертикальная иерархическая структура — означает социальную иерархию. Это неизбежно делит общество на две прайм-группы. На тех, кто контролирует доступ к общественным ресурсам, принимает решения об их распределении в интересах общего блага или прямо влияет на такие решения. т.е. элиту. И на тех, кто им подчиняется — ординарное население (в естественных государствах) или граждан (в либеральных государствах порядков открытого доступа). Люди подчиняются решениям элит либо потому, что выбрали их для распоряжения общими благами в более или менее равновесных интересах всех членов общества и вольны эти элиты менять через демократические механизмы и охраняемые права из-за чего элитам нужно доказывать свою эффективность. Либо люди вынуждены подчиняться элитам в силу страха и прямой угрозы неконтролируемого насилия. Гибридный вариант — большинство условно мягких автократий 20 века вплоть до наших дней.
Давайте еще раз напомним себе очевидную и неоспоримую аксиому (кажется такие напоминания многим необходимы), что все актуальные научные основания в мейнстриме открытой мировой науки в области экономики, социологии, нейробиологии принятия решений (именуемой сейчас нейроэкономиккой) и математики сходятся в одном: любой экономический агент принимает решения под воздействием трех прайм факторов — внешней среды, социальных взаимодействий и персональной биологии. Это касается абсолютно всех живых существ, включая вирусы. То есть то, что видовое, групповое и индивидуальное развитие определяется экзогенными и эндогенными факторами — банальная очевидность.
Если говорить о человеке, то социальная проградация и рост благосостояния в рамках мега-социумов (стран, страновых образований, союзов и пр) являются логичными последствиями экономического роста (напомню о клюшке Макклоски). Экономический рост имеет несколько этапов и на разных стадиях играют разные факторы: среда (политическая и социальная система), метис (обычаи, традиции, культурный код), потребительская напряженность, уровень технологизации, реальность примата права и пр. и пр… В определенный момент начинается убывающая отдача бывших актуальными факторов, как правило внешних, экстенсивных, которые должны быть заменены или отодвинуты другими — внутренними, интенсивными, полезность которых растет. Таким образом поддерживать сам рост (даже не его темпы) можно только фокусируясь на факторах, способных такой рост обеспечить.
ЭКОНОМИКА: ЧТО НЕ ТАК С ГОСУДАРСТВОМ
Полная занятость в США, точнее, приближенная к предельным значениям (3,9% безработицы на сегодняшний день), накаченный потребительский леверидж и “бесплатные деньги” фискального и монетарного стимулирования (соц. программы, заместительные чеки, инфраструктурные проекты, низкие ставки и пр., и пр.), наблюдаемые сейчас в развитых странах и начавшиеся в Западной Европе около 30 лет назад, а в США около 20 лет назад, имеют обратную сторону медали. А именно:
а) эффект Кантильона и разрыв в материальном неравенстве, с одной стороны, и сопровождающийся экстремальной инфляцией активов и ростом иррациональности во всех сферах экономических активностей, в первую очередь, финансовых рынков, с другой.
б) долговременный негативный эффект рынка труда в режиме «полной занятости» на выпуск и потребление, т.е. на экономический рост. Этот фактор повышает себестоимость и осложняет расширение бизнеса, т.е. выпуска, что ведет к сокращению объемов продаж и инноваций, а также к “компенсационному” увеличению маржи, т.е. росту цен
ОБ УГРОЗАХ ЭКОНОМИЧЕСКОМУ РОСТУ И НОРМАЛИЗАЦИИ ИНФЛЯЦИИ… СО СТОРОНЫ ГОСУДАРСТВА
1. Государство не сейчас начало вливать деньги через фискальную систему и включило бюджетное стимулирование, но именно с приходом новой администрации в начале 22 года надо начинать беспокоиться по настоящему. В нормальной ситуации низкого гос.интервенционизма экономическая политика фокусируется на управлении денежным агрегатом — через ставки, выкупы и пр. Сейчас же идет интенсивное смещение в бюджетное стимулирование. И инфляционный всплеск во многом связан именно со смещением от косвенных регуляторных мер к прямому гос. расширению. Если говорить упрощенно, при монетарном стимулировании деньги идут в банки и через банки пролиферируют в реальный сектор. При прямом бюджетном стимулировании деньги напрямую идут в реальный сектор через социальные программы, акторство государства, как работодателя, и через прямое субсидирование слабых бизнесов.
Тогда как же можно победить инфляцию монетарными способами? Ответ: только убийством производственной и потребительской активности, потому что монетарные способы не способны эффективно регулировать инфляционное давление, если оно создано не монетарными инструментами. Эффективно регулировать не способны, но вырезать все под корень — вполне.
Без преамбул и затравок сразу скажу, что цель этого текста — дать повестку для внятного и критического дискурса размышлений аудитории на тему возможностей и рисков рынка в 2022 году. Это не гадание на хрустальном шаре, не глубокомысленные макроэкономические тезисы, не разбор эффективности мер экономической и социальной политики, это — простые размышления экономиста и инвестора “не из России”, прикладывающего неимоверные усилия к тому, чтобы не использовать свой “административный ресурс” и быть максимально (по имеющимся возможностям) близким к “народу”. А значит придется избегать длинных импликаций, сложных моделей, фундаментальных концепций, развесистых причинно-следственных связей (слово “каузальность”, как я предполагаю, тоже надо бы исключить) и т.п…
Дихотомия “bullish” — “bearish” неизбежна в любых рассуждениях о перспективах фондового рынка, т.к. собственно отражает суть рынка как такового, как среды и способа обмена благами через свободное предъявление спроса и удовлетворение предложением. Поэтому все конструкции, где будет рынок и каковы вероятности, сводятся к субъективному определению и взвешиванию переменных, такие вероятности образующих. Однако, экономическая теория и инвестиционная практика позволяют выделить ряд более или менее объективистских (замечу — не объективных, разница, надеюсь, понятна) факторов, позволяющих создать разумный базис для любых оценок, в любом случае субъективных — так или иначе.
ВЫДЕРЖКА ИЗ ПОСТА АВТОРА ОТ НОЯБРЯ 2021 ГОДА. АКТУАЛЬНОСТЬ ВОЗРАСТАЕТ.
1. Социальный контракт в автократиях и тоталитарных диктатурах характерен, по-мимо прочего, тем, что на вершине треугольника: государство — бизнес — общество — всегда находится власть, а номинальный вес двух остальных компонент соответственно всегда меньше веса государства, и может разниться между собой. В частности, такой паттерн социального устройства характерен для России: общество и бизнес находятся в подчиненном положении к власти. Этому есть очевидные причины, определяемые метисом, в частности исторически высокой дистанцией власти, низким уровнем индивидуализма и низкими коэффициентами терпимости во временных предпочтениях, т.е. неприятием изменений и неготовностью к рискам в связи с негативными ожиданиями и низким уровнем социального доверия. В числе прочих эти факторы порождают эффект колеи, закрепляемый, в свою очередь, современной авторитарной властью, поскольку такое положение вещей является оптимальным для удержания равновесия режима.
Тезисы размышлений на тему причин и последствий кризиса в Казахстане.
Корневые причины.
1. Инфляция, как фактор резкого падения покупательской способности. Инфляция — главный враг устойчивости любого автократического режима и основной триггер социальных недовольств в целом. Как пример, можно упомянуть поздний Советский Союз: пока инфляция была под контролем — социальная агрессия не имела активного выплеска, напряжение нарастало постепенно и пассивно, несмотря на тотально не удовлетворенный спрос. Как только на фоне критического дефицита и постепенной либерализации экономической и социальной политики инфляция начала галлопировать, назревшее социальное напряжение трансформировалось в развивающийся активный протест.
2. Экономическая и институциональная либерализация «второго уровня». Власти начали либеральную модернизацию экономических и правовых институтов, сохранив политические институты в прежних настройках софт-автократии, следуя некой доктрине транзита власти. Однако проблема в том, что в условиях значительного социального и экономического неравенства любое падение уровня благосостояния нижних социальных страт сразу же приводит к активному протесту. Такой сценарий обусловлен тремя основными факторами социального напряжения: бедность, автократическая политическая система (со всеми ее издержками, вроде пропаганды и цензуры, репрессивных институтов, коррупции, клановой борьбы) и значительное экономическое неравенство. Такое напряжение опасно, в числе прочего, и потому, что его потенциальные ограничения значительно менее жесткие в силу уже начавшейся институциональной либерализации и расширения свобод. Любой драйвер, увеличивающий вес любого из перечисленных факторов, в таких условиях, может стать триггером резкой трансформации в активное социальное недовольство. Такой протест может быть тем более сильным, поскольку уровень разобщенности нижних страт низок, а недовольства схожи и однородны: усталость от бедности и экстерналий режима. К тому же нужно учитывать и демографический фактор: средний возраст более половины населения страны — около 30 лет, что, безусловно, делает любую неординарную социальную активность более экстремальной.
1. Чем меньше пространство в любом — номинальном и эпистемологическом смысле и чем оно более закрыто для акторства участников группы, тем больше триггеров для конфликта в группе и тем больше конфликтное напряжение. Однако при этом участники группы понимают, что в таком замкнутом пространстве выгоднее гасить амбиции и конфликтные интеракции и стремиться к сотрудничеству. При этом необходимо снижать конфликтное напряжение. Все это делается путем добровольного принятия строгой и вертикальной политической иерархии: глава группы обеспечивает статус-кво и сотрудничество между другими членами, и – выбирается субъект или группа субъектов (немногочисленных) перманентного унижения, что позволяет уронить градус неизбежного конфликтного напряжения.
2. Такая модель подтверждается примерами перемещения колоний шимпанзе из большого природного летнего загона в зимнее небольшое помещение, субсоциумами в СИЗО, армейскими укладами. В макро-смысле закрытые диктаторские режимы демонстрируют на определенном этапе такого же рода сплочённость и принятие вертикального подчинения. Эта модель устойчива для таких режимов до тех пор, пока они (в силу тех или иных факторов) не становятся более открытыми либо когда приходит нехватка ресурсов, либо когда образуется резкая волатильность их доступности. В последнем случае люди то начинают жить хорошо, то опять плохо, что является негативными флуктуациями, несущими нестабильность для интересантов политической вертикали и закрытости: слишком быстро меняются возможности социума, не успевая за выросшими в хорошие периоды и более статичными предпочтениями.