Экономическая Битва в Эпоху Глобального Хаоса: Новая Стратегия Лидерства США

Назад в Будущее: От Потребления к Производству. Перезагрузка Американской Экономики 

Введение. Кризис Постиндустриальной Парадигмы

Соединенные Штаты Америки, некогда неоспоримый локомотив мировой индустрии и глобальный экономический гегемон, переживают драматические времена. Десятилетиями под сладкоголосые заверения апологетов глобализма и «свободной торговли» Америка убаюкивала себя иллюзией постиндустриального рая, где процветание строится на сфере услуг, брэйн-экономике и финансовых потоках, а тяжелое и «грязное» производство отдано на откуп странам с более дешевой рабочей силой. Однако очевидным представляется неоспоримый факт: нельзя построить экономику XXI века без прочного базиса экономики века XIX. Эта фундаментальная истина сегодня со всей мощью обрушивается на головы тех, кто предпочел игнорировать реалии физического мира и геополитической конкуренции. 

Мы наблюдаем не просто смену экономических циклов, а тектонический сдвиг парадигм, требующий от Америки решительной и бескомпромиссной экономической самообороны.

Симптом Глубокой Болезни. Торговый Дефицит как Отражение Структурных Дисбалансов

Традиционная “мейнстримная” экономическая теория, по сути представляющая собой в лучшем случае неоклассический синтез, а в худшем — лево-кейнсианские доктрины, зачастую  оторванная от реальной жизни и геополитики, долгое время пыталась представить огромный и постоянно растущий торговый дефицит США как нечто позитивное или, по крайней мере, неопасное. 

Нам твердили, что это признак привлекательности американской экономики для иностранных инвестиций, свидетельство того, что весь мир хочет вкладывать свои сбережения в надежные американские активы. Такие экономисты, как Джей Брайсон, главный экономист Wells Fargo, утверждают, что торговые дефициты «не являются признаком национальной слабости», а скорее следствие того, что «мы недостаточно сберегаем». Другие, вполне “правые”, как Артур Лаффер, заявляют, что торговый дефицит — «это профицит капитала и никогда не думайте о профиците капитала, как о чем-то плохом для нашей страны». Стивен Мур, консервативный экономист, вторит этому, говоря, что «торговый дефицит всегда растет, когда экономика сильна».

Однако реальность гораздо менее утешительна. Торговый дефицит США в своей основе является прямым следствием глубокого внутреннего дисбаланса — хронически низкого уровня внутренних сбережений при высоком уровне общих инвестиций в экономику. Это означает, что инвестиции финансируются не за счет бережливости и накопления, а за счет долга. Как выразился Дэвид Кортен, «деньги поступают в США, раздувают американские активы и позволяют США иметь чудовищный торговый дефицит. Это означает, что мы потребляем больше, чем производим».

Модель межвременного баланса (Intertemporal Trade Model), разработанная Нобелевским лауреатом Робертом Халберстамом, объясняет торговый дефицит, как результат межвременных выборов общества: если страна потребляет больше, чем производит, она фактически занимает у будущих поколений. Это прямо подтверждает то, что дефицит — это не временный эффект, а системный риск.

Исследование Ларри Купермана (AEI, 2024) показало, что страны с дефицитом счета текущих операций более 4% ВВП сталкиваются с вероятностью финансового кризиса на 60% выше, чем страны с балансом. Это говорит о том, что торговый дефицит является существенным риском для национальной безопасности и фактором экономической турбулентности.

Дефицит счета текущих операций зеркально отражается в профиците счета капитала. Это означает, что для покрытия своего превышающего производство потребления Америка вынуждена постоянно привлекать иностранные инвестиции и займы. Основным каналом такого финансирования является покупка иностранцами американских казначейских обязательств (трежерис). Вливания экспортной выручки стран-производителей обратно в американскую экономику — это не что иное, как иностранные инвестиции с их стороны, жизненно важные для поддержания огромного американского спроса на свою продукцию.

Более пристальное рассмотрение позволяет глубже разобраться в парадоксальной сущности этого механизма. 

Когда иностранные компании и государства получают миллиарды долларов за товары, проданные в США, они не спешат тратить их на покупку американского экспорта. Эти доллары либо оседают в виде наличных, либо инвестируются в американские активы. Каждый доллар, не использованный для покупки американского экспорта, фактически увеличивает торговый дефицит США. Как объяснял Мартин Фелдстайн, «чтобы финансировать этот торговый дефицит, США приходится брать взаймы у остального мира или продавать американские активы, такие, как акции, предприятия и недвижимость, остальному миру». Он также отмечал, что «единственный способ уменьшить нашу финансовую зависимость от притока средств из остального мира — это уменьшить наш торговый дефицит». Это касается, в первую очередь стран — ресурсных и производственных доноров, большинство из которых представляют собой усиливающиеся автократии во главе с Китаем и Россией. 

Более того, даже удержание иностранцами наличных долларов является формой кредита, поскольку каждый доллар обеспечен продукцией, которую можно приобрести в будущем. Если доллар не предъявляется к погашению сегодня (то есть на него не покупаются американские товары или услуги), это означает, что обязательство по нему откладывается на завтра или на более долгое время, что равносильно кредиту со стороны держателя.

Самое болезненное в этой схеме то, что правительство США использует эти колоссальные вливания — этот кредит от стран-поставщиков — для поддержки и стимулирования потребления, а не для развития собственного производственного потенциала. Другими словами, эти инвестиции не создают производительный мультипликатор для экономики США, который составляет 1:3 (Kydland, F. E., & Prescott, E., 1982). Наоборот, тем самым Америка по сути подпитывает и расширяет производственные мощности других стран. 

Страна с большим торговым дефицитом, которая покупает много и продает мало, фактически живет в долг. Кредитором выступает продавец, который дает в долг с условием, что покупатель будет приобретать все больше его товаров. В этой порочной спирали продавец обогащается, а страна-покупатель все глубже увязает в долговом бремени. Торговый дефицит напрямую соответствует росту притока капитала — денег, которые продавец одалживает на потребление своей же продукции.

Этот фундаментальный дисбаланс между сбережениями и инвестициями, финансируемый за счет внешнего долга, является корнем многих экономических проблем Америки. Например Джуд Веннистер (Heritage Foundation), исследуя этот вопрос опирается на модель «национального богатства» Эдмунда Фелпса, согласно которой устойчивый рост требует баланса между сбережениями и инвестициями. Она пишет: «Когда инвестиции финансируются не за счет внутренних сбережений, а за счет иностранного долга, это разрушает будущее нации. США сегодня живут за счет капитала других стран, что противоречит базовым принципам экономической устойчивости» (2023). 

Это порочный левередж, экономика потребления, доведенная до абсурда, вместо здоровой экономики предложения.

Тарифы. Хирургический Инструмент в Эпоху Экономической Войны

Введение высоких тарифов администрацией Трампа вызвало шквал критики со стороны поборников догм свободной торговли. Нас убеждали, что это нерыночный, протекционистский инструмент, который задушит рост, исказит конкуренцию, расширит коррупцию и неминуемо приведет к инфляции. 

Мы живем не в эпоху созидания, а в условиях фактического глобального геополитического, экономического и культурного конфликта. В такой ситуации приходится действовать «военными методами», которые могут быть болезненными, но необходимыми.

Главный смысл тарифного выравнивания заключается в сокращении торгового дефицита США за счет уменьшения торгового профицита у партнеров. Тарифы являются инструментом для коррекции дисбаланса, вызванного гиперпотреблением и кредитным левериджем в Америке и гигантским производственным навесом в странах-экспортерах. 

Цели тарифов многогранны:

• Выравнивание торгового дефицита и стратегическое стимулирование реиндустриализации, решоринга и ниаршоринга.

• Обеспечение дохода для бюджета.

• Скрытое налогообложение потребления, поскольку цена импортных товаров потенциально возрастает.

• Принуждение экспортеров снижать цены, что сокращает их экспортную выручку и может приводить к ослаблению их валют и росту инфляции в их странах.

• Повышение конкурентоспособности отечественных товаров за счет удорожания импорта.

Ещё раз отмечу: важно понимать, что введение тарифов в текущих условиях глобального конфликта и фрагментации — это вынужденная, хоть и болезненная мера сродни увеличению военного бюджета во время войны. 

В идеальном мире свободной торговли, описанном Хайеком и Мизесом, тарифы были бы злом. Но мы живем не в идеальном мире «конца истории» Фрэнсиса Фукуямы, не в теоретической модели, не в пространстве мысленного эксперимента, а в реальной действительности в эпоху обострения глобальной конкуренции и столкновения ценностей.

Тарифы Трампа – это не самоцель, а переговорный инструмент, направленный на достижение более справедливых и сбалансированных торговых отношений. Конечная цель, как ни парадоксально, может состоять в максимальном снижении глобальных торговых барьеров, но уже на условиях, выгодных Америке. Как заявил выдающийся экономист Артур Лаффер, «это беспроигрышная стратегия», потому что Трамп «феноменален в переговорах» и может заставить другие страны «действительно снизить свои тарифы на наши продукты». 

Это сдвиг от экономики, основанной на стимулировании потребления и спроса за счет долга, к экономике, основанной на стимулировании внутреннего производства и предложения, как здоровых драйверов создания богатства людей. Перенос налогового бремени с производителя на потребителя через тарифы является логичным шагом для поощрения собственного предпринимательства.

Конечно, существует риск ответных мер со стороны других стран. Однако США, будучи крупнейшим потребительским рынком в мире, обладают значительным рычагом давления. Зависимость многих стран, особенно Китая, от доступа к американскому потребителю ограничивает их способность к полномасштабной торговой войне. 

Как показывает практика, многие страны скорее пойдут на переговоры и уступки, чем потеряют доступ на американский рынок. США могут разделять и властвовать, ведя переговоры с каждой страной по отдельности, а не со всеми сразу. Именно эту рациональную политическую тактику в эпоху напряженной глобальной поляризации взяли на вооружение Трамп и его администрация.  

Как сказал Артур Лаффер, «все проигрывают в торговых войнах, но не все проигрывают одинаково. Американцы потеряют намного меньше, чем иностранцы».

Инфляция — Не Угроза. Тарифы как Инструмент Перераспределения Убытков

Более 200 экономистов, включая Нобелевских лауреатов Вернона Смита и Джеймса Хекмана, предупредили, что новые тарифы Трампа ударят по американским потребителям, вызвав рост цен и риск рецессии. Однако их прогнозы, построенные на идеальных моделях для стеклянной колбы, игнорируют сложные экономические механизмы в критически меняющемся геополитическом раскладе. Опыт первого срока Трампа, экономические модели и эмпирические данные показывают: инфляционные риски преувеличены, а политика может даже способствовать восстановлению производства без ущерба для потребителей.

В 2018–2019 годах вопреки прогнозам введение масштабных тарифов, особенно в торговле с Китаем, не спровоцировало всплеск инфляции. Цены на импорт в США не выросли, а в отдельные периоды даже снижались. Почему? Базовая причина состояла в том, что тарифы, действуя как налог на импорт, вынуждают импортеров платить больше. Однако, чтобы сохранить доступ на колоссальный американский рынок, иностранные экспортеры оказываются под давлением снизить свои собственные цены. В итоге большая часть тарифных издержек поглощается иностранными производителями за счет сокращения их экспортной выручки и прибыли. Иностранные компании-продавцы, не желая злить своего крупнейшего покупателя — американского потребителя, не могут просто переложить все издержки на него.

Как показала модель стратегической торговой политики Джеймса Брэндера и Барбары Спенсер (1985), в условиях несовершенной конкуренции тарифы позволяют перераспределять прибыли иностранных компаний в пользу национальных. В итоге бремя тарифов ложится на экспортеров, а не на потребителей.

Эмпирические данные подтверждают: во время торговой войны 2018–2019 годов импортные цены в США вопреки ожиданиям выросли незначительно, а в некоторые периоды даже падали. Например, по данным Министерства торговли США, цены на китайские товары в 2019 году увеличились всего на 1.2%, несмотря на средний тариф в 19%. Это указывает на то, что иностранные экспортеры поглощали до 75% тарифных издержек за счет сокращения своей маржи. Как отметил Скотт Бессент, глава Казначейства, в идеальном мире Трампа США «прикарманили» бы прибыль от тарифов, а китайские экспортеры понесли бы убытки.

Современные экономические реалии формируют барьер против инфляционных рисков, обусловленный падением потребительского спроса, ростом кредитной нагрузки на домохозяйства и вынужденным сдерживанием цен со стороны бизнеса. По данным Федерального резерва Филадельфии (2024), доля должников по кредитным картам, совершающих минимальные платежи, достигла 10.75%, что указывает на рост кредитного стресса. Потребительская уверенность падает, а вместе с ней — спрос. Согласно классической модели IS-LM Джона Хикса, снижение потребления ослабляет давление на цены даже при жесткой денежной политике. Корпорации, сталкиваясь с падением продаж, вынуждены сдерживать цены, а не перекладывать издержки на покупателей.

Инфляционные процессы зависят от трех факторов: шоков спроса, шоков предложения и инфляционных ожиданий (“Теория рациональных ожиданий”, Роберт Лукас). В 2020 году всплеск цен был вызван монетарным стимулом: прямые выплаты населению увеличили денежную массу (M2) на 25%, создав эффект «свиньи в питоне» — избыток ликвидности, спровоцировавший рекордный рост цен. 

Сегодня ситуация противоположна: сбережения домохозяйств исчерпаны, их объем сократился с $2.3 трлн в 2020 до $0.9 трлн в 2024, а кредитная нагрузка растет. Как подчеркивал Милтон Фридман, инфляция — это всегда денежное явление. Без нового всплеска M2 (который в 2024 году сокращается), инфляция будет сдерживаться даже при расширении тарифов.

Мы знаем, что корпорации реагируют на рост издержек (заработная плата, льготы, комплектующие товары, коммунальные услуги и т.п.), которые должны быть учтены в цене продажи конечной продукции для поддержания маржинальности, через корректировку цен. Однако, как показывает корреляция между темпами экономического роста и корпоративной прибылью, компании могут переложить издержки на потребителей только если спрос остается выше предложения. 

В 2020–2021 годах корпорации переложили 60–70% инфляционного роста на потребителей, обеспеченных прямыми выплатами правительства. Сегодня же розничные продажи сократились на 1.5% (по сравнению с пиком 2021 года), а маржа прибыли крупных компаний упала до 11.2% с 14.5% в 2021. Это подтверждает, что компании вынуждены сдерживать цены, чтобы сохранить клиентов и спрос. Как отмечалось в исследовании Национального бюро экономических исследований (NBER), в условиях слабого спроса корпорации поглощают 60–70% издержек, а не перекладывают их на потребителей. 

Таким образом, процент повышения стоимости издержек, который должны поглотить корпорации, увеличивается, что снижает их прибыльность, но проявляется в экономике как замедление инфляции.

Администрация Трампа делает ставку на национальные интересы: тарифы направлены на перестройку глобальных цепочек поставок, дерегуляцию и стимулирование оншорного производства. Это соответствует принципам экономического национализма, где приоритет — стимулы для укрепления конкурентоспособности отечественных компаний, а не безграничное потребительское кредитование. Прямые вложения в отечественные предприятия создают рабочие места, увеличивают предложение и снижают зависимость от импорта — механизм, описанный в “Теории структурного роста” Альберта Харчевника.

Итак, к прогнозам ускорения инфляции из-за тарифов как минимум необходимо относится критически: они не учитывают текущий спад спроса, кредитный кризис домохозяйств и структурные особенности международной торговли. 

Тарифы — не «баг», а стратегия, которая может перезапустить производственный сектор США, не усиливая инфляционное давление, если денежная масса останется под контролем. Как подчеркивал Милтон Фридман, стабильная денежная политика и гибкий рынок труда — ключ к восстановлению. Политика Трампа, направленная на ослабление доллара и защиту национальных интересов, сочетает классические принципы свободного рынка с адаптацией к реалиям XXI века.

Призраки Детройта. Агония Американской Индустрии

История деиндустриализации Америки — это история упущенных возможностей и намеренного разрушения собственного промышленного потенциала. За последние десятилетия десятки тысяч заводов покинули США, миллионы рабочих мест в обрабатывающей промышленности были потеряны. Америка превратилась в страну, которая потребляет все, что видит, и при этом производит очень мало. Удручающий факт: одним из крупнейших экспортных товаров США сегодня является макулатура.

Цифры говорят сами за себя, и они, если не леденят душу, то уж точно вызывают  огромное беспокойство. 

С 2000 года США потеряли почти 70 000 заводов. С 2000 года потеряно более 5 миллионов рабочих мест в производственном секторе. Исследование Национального бюро экономических исследований (NBER), процитированное United Steelworkers, показало, что занятость в обрабатывающей промышленности США была почти на 30% ниже, чем могла бы быть, если бы не вступление Китая в ВТО. 

Исследование Института экономической политики (EPI) выявило, что с 2001 года из-за растущего торгового дефицита с Китаем США потеряли более 2,7 миллиона рабочих мест, из которых 2,1 миллиона — в производстве. В июле 1979 года в производстве было занято 19,5 миллионов американцев, сегодня — всего 12,764,000 по состоянию на март 2025 года, при значительно большем населении страны.

Доля производства в ВВП США упала с 28% в 1959 году до 10,3% сегодня. Модель «Потерь от деглобализации» Дэвида Хендерсона (Hoover Institution, 2023) количественно оценивает издержки деиндустриализации: потеря каждого миллиона рабочих мест в производстве снижает ВВП на 1,2% в долгосрочной перспективе из-за утраты знаний и цепочек добавленной стоимости.

Размер торгового дефицита с Китаем в 2024 году составил 295 миллиардов долларов США. Китай производит примерно в 4 раза больше автомобилей в год, чем США. США тратят примерно 3 доллара на китайские товары на каждый доллар, который китайцы тратят на товары из США. Американские магазины наводнены китайской продукцией, в то время как основной экспортной статьей из США в Китай является соевые бобы.

Доля полупроводников, производимых в США, сократилась со 100% на заре отрасли до ничтожных 8% сегодня. Из более миллиарда продаваемых ежегодно мобильных телефонов лишь несколько тысяч производятся в США. 

Даже в такой критически важной сфере, как производство артиллерийских снарядов, Россия производит их в три раза больше, чем США и Европа вместе взятые. 

Последствия этой деиндустриализации катастрофичны не только для экономики, но и для общества. 

Более 36 миллионов американцев живут в нищете (Census Bureau, Income and Poverty in the United States, 2022). 

Уровень бездомности достиг рекордно высокого уровня, а спрос на продовольственные банки по всей стране бьет все рекорды. В отчете Министерства жилищного строительства и городского развития США за 2023 год отмечается, что число бездомных достигло 653,100 человек, что на 12% выше по сравнению с 2022 годом (HUD, Annual Homeless Assessment Report, 2023 ). Это наибольший одногодичный рост за последние десятилетия. Сеть Feeding America, обслуживающая 40 млн человек ежегодно, сообщила, что в 2023 году спрос на продовольственные банки вырос на 19% по сравнению с доковидным уровнем (2019). В отдельных регионах, таких, как Техас и Иллинойс, увеличение составило до 30% (Feeding America, State of Hunger Report, 2024).

Некогда процветающие промышленные города, такие как Гэри (Индиана) и Янгстаун (Огайо) превратились в «гниющие, разлагающиеся адские дыры”, по определению одного комментатора. Уровень бедности  в Гэри в Огайо превышает 30% при среднем федеральном уровне 11,5% (U.S. Census Bureau ). В Гэри более 30%, а в Янгстауне более 15% жилых домов заброшены или находятся в аварийном состоянии (Gary Housing Study, 2021; Zillow, 2024 ). Преступность зашкаливает: например, число насильственных преступлений в Гэри превышает средне-федеральный показатель в 4 раза (FBI UCR, 2023). Согласно отчету  Neighborhood Scout, Гэри является “одним из самых опасных городов в США”.  Напомню, что в 1970-е годы завод US Steel был крупнейшим работодателем в Гэри, обеспечивая 30,000 рабочих мест. К 2020 году он остался единственным активным заводом, предоставляющим 2,000 рабочих мест (Gary Steelworks History, Indiana University ). То же самое произошло с Янгстауном: в 1977 году закрытие сталелитейного завода Youngstown Sheet and Tube привело к потере 5,000 рабочих мест за один день. Этот день стал известен как «Черная пятница» и ознаменовал начало упадка региона (Youngstown Historical Center of Industry & Labor). Естественно, никакой “высокотехнологичной” или “сервисной” альтернативы индустриальным отраслям создано не было. 

Один комментатор остроумно и метко заметил: лево-либеральная идеология „убивала производство, рабочих и города с фальшивой добротой и c несбыточными обещаниями“. 

Политический публицист Нэнси Макинтайр справедливо утверждает: “Левые предлагают благотворительность вместо рабочих мест, создавая иллюзию заботы, но не решая системный кризис” (National Review, 2020). Авторы исследования “The Failure of Welfare Expansion to Revive Deindustrialized Regions” (AEI, 2023) также подчеркивают, что “пособия не заменяют восстановления промышленности, а лишь маскируют ее упадок”.

Апологеты глобализации утверждали, что потеря рабочих мест в производстве будет компенсирована ростом в секторе услуг и высоких технологий. Однако, как мы видим, это стало реальностью лишь частично.

Великие экономические империи в истории были сильны именно в производстве. Как Америка может продолжать считать себя “великой”, если ее производственная база разрушается такими ошеломляющими темпами? 

США создали самый дорогой долговой пузырь в истории, пытаясь поддерживать высокий уровень жизни за счет заимствований на потребление. Каждый месяц Америка все больше погружается в долги и становится беднее. 

Тони Пикарди (AEI) ссылается на теорию „Критической массы производства“ Роберта Манделла (2021), согласно которой минимальная доля производства в ВВП (15%) необходима для поддержания технологического суверенитета. Падение до 10,3% в США создает уязвимости, особенно в оборонной промышленности.

Исследование Роберта Эллиота (University of Nottingham, 2024) показало, что страны с долей производства выше 20% демонстрируют на 30% более высокую устойчивость к геополитическим шокам.

Деиндустриализация — это национальный кризис, который должен стать главной заботой каждого американца. К сожалению, большинство американцев до сих пор не осознают масштабов происходящего.

Пандемия как Индикатор Последствий Деиндустриализации

Деиндустриализация США — это огромный системный риск, который проявился в полной мере во время пандемии COVID-19. Потеря производственных мощностей, переход к глобализированным цепочкам поставок и снижение внимания к национальному суверенитету создали хрупкую экономическую структуру. Пандемия выступила «стресс-тестом», обнажившим уязвимости, вызванные длительным смещением акцентов в сторону сервиса и импорта. 

Сектор обрабатывающей промышленности стал первым пострадавшим в пандемию. По данным Бюро трудовой статистики (BLS), уровень безработицы в этом секторе достиг 16,1% в апреле 2020 года — почти вдвое выше общего показателя по стране (8,4%). В штатах Среднего Запада, таких как Индиана и Огайо, где промышленность традиционно была основой среднего класса, безработица в производстве превысила 18,5% и 17,3% соответственно. Эти регионы потеряли более 300 тыс. рабочих мест в 2020 году, что привело к спаду ВВП на 5,2% в сравнении с регионами, сохранившими производственные мощности (исследование Brookings Institution, 2021).

Глобализация усилила зависимость США от внешних поставок. В 2019 году 47% медицинских товаров и 80% активных фармацевтических ингредиентов импортировались из Китая и Индии (U.S. International Trade Commission). В марте 2020 года дефицит масок N95 и тестов на COVID-19 показал, что США зависят от Китая, который контролировал 50% мирового экспорта медоборудования (New York Times, 2020). Это не только экономическая проблема, но и вопрос национальной безопасности: в условиях кризиса разрывы в цепочках поставок могут привести к угрозам жизнеобеспечению.

Деиндустриализация усугубила региональное неравенство. Детройт и многие другие города столкнулись  с падением цен на жилье на 15%-25% за два года. Исследование Economic Policy Institute (2021) показало, что работники, уволенные с фабрик, частично перешли в сферу услуг с более низкой оплатой и высоким риском увольнения в кризис. Это создало «двойной удар»: потеря дохода и доступа к социальным льготам, что обрушило уровень жизни среднего класса.

Структурная безработица стала ключевой проблемой. По данным David Autor et al. (2020), переобучение рабочих в промышленных регионах оказалось неэффективным из-за разрыва в навыках. В 2023 году уровень доверия потребителей упал до минимума за 40 лет (Conference Board), а кредитный стресс достиг рекордных 10,75% должников по кредитным картам (Federal Reserve Philadelphia, 2024), что свидетельствует о долгосрочных последствиях кризиса.

Пандемия выявила уязвимость в высокотехнологичных секторах. Дефицит микрочипов в 2021 году, вызванный остановкой заводов в Азии, привел к сокращению выпуска автомобилей на 30% и росту цен на 18% (Alliance for Automotive Innovation, AAA). По данным Президентского указа 14017 (2021), США производят лишь 12% глобальных полупроводников, тогда как 75% — в Азии (Department of Commerce, 2021). Это ставит под угрозу технологическое лидерство США: в 2022 году дефицит чипов обошелся автопрому в $210 млрд убытков (McKinsey).

Правительство США направило $5 триллионов на стимулирующие выплаты и программы поддержки (Congressional Budget Office, 2021), стимулирующие в первую очередь потребление, но инвестиции в восстановление оншорного производства остались ограниченными. Программа CHIPS Act (2022) выделила $52 млрд на производство полупроводников, однако объем инвестиций недостаточен для закрытия разрыва с Азией. По оценкам Semiconductor Industry Association, для достижения 15% доли в глобальном производстве чипов США должны инвестировать $150 млрд в течение 5 лет.

Пандемия стала «каталитическим кризисом», который обнажил последствия деиндустриализации США. История демонстрирует: без прочной промышленной базы экономическая устойчивость невозможна.

Доллар как „Привилегированная Обуза“ и Ключ к Власти

Статус доллара как мировой резервной валюты, долгое время воспринимавшийся как безусловное благо, парадоксальным образом способствовал деиндустриализации Америки. Сильный доллар делал американский экспорт дорогим, а импорт — дешевым, что подрывало конкурентоспособность отечественной промышленности. При этом низкая стоимость импортных товаров поддерживала низкую инфляцию потребительских цен, что, в свою очередь, стимулировало потребление и рост ВВП на его основе. 

Политика сильного доллара угнетает промышленность США, но поддерживает социальный баланс за счет низкой инфляции потребительских товаров, высокого уровня потребления и роста ВВП именно на его основе, что равносильно строительству дома на песке. Переоцененный доллар был ключевым механизмом поддержания торговых дисбалансов, удерживая импорт дешевым при постоянно растущем торговом дефиците.

Америка десятилетиями поддерживала свой международный финансовый баланс, экспортируя свои обязательства — казначейские облигации — внешнеторговым партнерам. Страны-поставщики предпочитают вкладывать свои долларовые доходы в США или покупать американские ценные бумаги, поскольку им необходимо поддерживать свой главный рынок сбыта и увеличивать его покупательскую способность. Общие накопленные мировые инвестиции в США за последние 70 лет достигают колоссальных 40 триллионов долларов. В 2024 году иностранцы купили американских казначейских облигаций на 700 миллиардов долларов и других активов на 300 миллиардов.

Несмотря на огромный дефицит торговли товарами (1,2 триллиона долларов в прошлом году), Америка имеет значительный профицит в торговле услугами (295 миллиардов долларов), что, впрочем незначительно снижает совокупный дефицит. США являются мощным экспортером программного обеспечения, облачных расчетов, финансовых инструментов, консалтинга.

Как объясняет Стивен Миран, глава Совета экономических консультантов при Президенте, США имеют дефицит текущего счета не потому, что слишком много импортируют, а потому, что должны экспортировать облигации и иные обязательства для предоставления резервных активов и поддержки глобального роста — это так называемое „равновесие Триффина“. 

Однако по мере уменьшения экономического превосходства Америки над остальным миром издержки этого равновесия растут, оказывая все большее влияние на внутреннюю экономику и политику. 

Модель „Триффина-Гринспена“ (обновленная версия классической модели Триффина) объясняет, что статус резервной валюты требует постоянного дефицита текущего счета, что подрывает производственную базу. Эрик Розенберг (Cato Institute, 2023) пишет: „Долларовая привилегия превратилась в ловушку: мы печатаем деньги, но теряем фабрики“ (Working Paper No. 89).

Джеймс Кроун (Hoover Institution) развивает модель „Переоценки-Долга“, где показывает, что сильный доллар снижает конкурентоспособность экспорта на 20–25%, что подтверждает тезис о парадоксе резервной валюты.

В частности, исследование Майкла Бердона (Goldman Sachs, 2023) доказало, что 1% укрепления доллара относительно йены снижает экспорт США в Японию на 0,8%.

Мировой спрос на долларовые резервные активы ведет к существенной переоценке доллара, что снижает покупательную способность американского рынка.

Игра с Нулевой Суммой. Теория Игр и Шоковая Дипломатия Трампа в Торговой Политике

Современная международная политика превратилась в арену, где традиционные правила уступают место стратегическому хаосу. Трамп, чья администрация активно применяет тарифы как инструмент давления, стал символом этой трансформации. Его политический стиль часто критикуют за непредсказуемость, но за этим скрывается рациональная динамическая стратегия, опирающаяся на теории международных отношений, теорию игр, исторические прецеденты и политические технологии.

Применение тарифов администрацией Трампа — это не хаотичные действия, а часть стратегического плана по перестройке отношений Америки с миром. Цель — заставить другие страны играть по правилам, выгодным США, даже если это требует разрушения статус-кво. Например, угроза введения 50% пошлин на товары Колумбии за отказ принять американские самолеты с мигрантами заставила президента этой страны капитулировать за часы. Реальные потери США? Ноль долларов. Это классический пример «игры в труса» (Chicken Game), где победителем становится тот, кто убедит соперника отступить.

Тактика Трампа перекликается с моделью «игры в ультиматум» (Anatol Rapoport): крайние требования создают психологическое давление. Торговая война с Китаем (2018–2020) началась с внезапных пошлин на $250 млрд, что соответствует концепции «неопределенного возмездия» (Thomas Schelling). Хаос здесь — инструмент повышения цены отказа от компромисса, что и привело к подписанию «первой фазы» соглашения.

С точки зрения теории “реалистической политики”  (Hans Morgentau, Henry Kissinger), государства действуют в условиях анархии, где сила и гибкость определяют успех. Особенно это актуально в циклах возрастающей геополитической турбулентности. Трамп довел эту идею до крайности, используя тарифы как рычаг для пересмотра торговых соглашений. 

Например, пересмотр NAFTA в пользу USMCA стал возможен благодаря угрозам выхода из договора — тактика, соответствующая модели «стратегического хаоса» (Robert Jervis, Thomas Schelling).

Еще один пример — давление на Канаду и Мексику. Идея введения пошлин на союзников, по мнению критиков, абсурдна, но с точки зрения теории «разделяй и властвуй» (Halford Mackinder) это шаг к созданию ориентированного на США торгового блока. Как писал Александр Гамильтон в 1791 году: «Не только богатство, но и независимость страны связаны с процветанием мануфактур». 

Трамп эффективно эксплуатирует информационный шум, создаваемый тарифными угрозами. Скандалы и твиты отвлекают внимание от сложных решений, таких как налоговая реформа 2017 года. Это соответствует теории “агендирования” (Max McCombs) и принципу Бернарда Коэна: «Пресса не говорит людям, что думать, но указывает, о чём думать».

Одновременно популистский нарратив усиливает лояльность электората (Cas Mudde). Для сторонников Трампа тарифы — символ борьбы с «обманом» других стран. Как писал Питер Наварро, торговые дефициты — «сумма всех обманов», а тарифы — способ их компенсировать.

Цель Трампа — не только сократить дефицит, но и перестроить глобальные цепочки поставок, исключив Китай. Стив Миран, председатель Совета экономических консультантов, предлагал странам отвечать на тарифы инвестициями в США, увеличением расходов на оборону или прямыми выплатами. Это напоминает теорию “коалиций” (Glenn Snyder), где центральная держава использует экономические рычаги для контроля над партнёрами.

Критики, включая Джозефа Стиглица, утверждают, что подход Трампа превращает глобализацию в «игру с отрицательной суммой», где проигрывают все. Однако сторонники видят в политике Трампа “игру с нулевой суммой”, где “победившей” стороной должны стать США, вернув сбалансированные отношения с внешним миром, а совокупная “проигравшая” сторона должна принять условия этого баланса.   

Непредсказуемость и манипулятивность Трампа — не «баг», а рациональная стратегия, основанная на эксплуатации информационного хаоса для доминирования в повестке, давлении на оппонентов через неопределенность (теория игр, гипергама), усилении внутренней поддержки через популистский нарратив.

Этот стиль пересекается с идеями неоклассического политического реализма, теории коалиций и исторического протекционизма, что делает его адаптированным к XXI веку. В мире, где традиционные институты (НАТО, ВТО, ООН и пр.) теряют эффективность, а ключевые игроки (Китай, Россия) сами используют тактики неопределенности, хаос становится мощным инструментом достижения целей.

Тактика Трампа — это не отступление от политической теории, а ее эволюция, отражающая новые правила глобальной игры.

Возрождение Феникса. Путь к Реиндустриализации

Ключевая задача администрации Трампа — восстановить промышленную базу Америки и стимулировать внутреннее производство. Это требует отхода от глобальной зависимости и перехода к большей самодостаточности. Этот процесс создаст как победителей (отечественные производители, сырьевые компании, некоторые финансовые компании), так и проигравших (транснациональные корпорации, импортеры, иностранные экспортеры).

Реиндустриализация включает в себя не только возврат и создание новых производственных мощностей в США (решоринг), но и перенос их в близлежащие страны (ниаршоринг), что позволяет сократить транспортные расходы и повысить надежность цепочек поставок. Несмотря на более высокую стоимость рабочей силы в США, сокращение издержек, снижение налогов и регуляторного давления, уменьшение торгового дефицита и перенаправленные инвестиционные потоки из потребления в производство могут компенсировать эти издержки.

Примеры успешного решоринга уже есть. В 2022 году, по данным Reshoring Initiative, в США было возвращено более 350 000 рабочих мест, что является самым высоким зарегистрированным годовым показателем. Intel инвестирует 20 миллиардов долларов в строительство заводов по производству полупроводников в Огайо для снижения зависимости от азиатских поставщиков. Apple увеличивает зависимость от американских поставщиков компонентов, планируя инвестировать к 2026 году 430 миллиардов долларов во внутренние операции. GE Appliances смогла улучшить качество продукции, перенеся производство холодильников из Китая в Кентукки. Многие европейские промышленные компании открыли и продолжают открывать производство в США благодаря меньшим регуляциям и налогам в сравненнии с Европой. 

Наиболее активно решоринг происходит в таких отраслях, как производство медицинского оборудования и фармацевтики, полупроводников и электроники, автомобильных компонентов, а также критически важных оборонных и аэрокосмических производств.

С точки зрения жестких реалий сегодняшнего дня реиндустриализация и оншоринг — вопрос не просто стратегической выгоды и сильной глобальной позиции, это вопрос национальной безопасности. Питер Наварро в  модели „Оншоринг-2.0“ (2022) интегрирует концепции „Экономики безопасности“ Гарольда Брауна, где реиндустриализация оценивается  с точки зрения не только роста ВВП, но и снижения геополитических рисков. 

Тони Пикарди (AEI), говоря о важности развития производственного потенциала, опирается на модель „Мультипликатора производства“ Эдварда Прескотта, согласно которой инвестиции в оншорное производство дают мультипликаторный эффект 1:3 за счет налогов, занятости и снижения импортных расходов.

Заключение. Суверенная Экономика как Основа Великой Америки в Новые Времена

Эпоха безоглядной глобализации, основанной на американском гиперпотреблении и долговом финансировании, подошла к концу. Мир больше не выглядит, как розовая песочница, где все дружно играют и свободно делятся друг с другом любыми игрушками, исходя из потребностей и возможностей, где наступил “конец истории” Фукуямы (к слову, одна из самых грандиозных утопий последних 50 лет, обернувшаяся антиутопией в реальности сегодняшнего дня), где Китай и Россия без пяти минут станут свободными демократиями, а весь арабский мир станет похож на Дубай. Собственно, он никогда таким и не был, по верному замечанию Эммануэля Макрона. 

Америка не может дальше позволять себе жить взаймы, разрушая собственную промышленную базу и создавая колоссальный долговой навес. 

Переход к “экономике предложения”, основанной на сильном внутреннем производстве, является жизненно необходимым шагом для обеспечения долгосрочной устойчивости, процветания и национальной безопасности. Как выразилась Марин Ле Пен, „дикая глобализация принесла пользу одним, но стала катастрофой для большинства“. Другие критики глобализации, такие, как Анна Линд и Гордон Браун, описывают ее как „неуправляемую“ и делающую общества „более уязвимыми“. Метте Фредериксен, премьер-министр Дании, также отметила, что „цена нерегулируемой глобализации, массовой иммиграции и свободного передвижения рабочей силы оплачивается низшими классами“.

Тарифы в руках прагматичного лидера не являются инструментом разрушения свободного рынка и укрепления государства, а скорее хирургическим инструментом для коррекции многолетних дисбалансов, искажающих свободный рынок и капитализм, а также для перенастройки правил игры на мировой арене. Они служат рычагом давления в переговорах, стимулируют реиндустриализацию и заставляют другие страны осознать, что доступ на американский рынок не является безусловным правом. Как отметил Питер Наварро, „миссия этих переговоров — резко сократить наш торговый дефицит, выровнять игровое поле, избавиться от всех тарифных различий, избавиться от всех нетарифных барьеров“.

Несмотря на критику и предсказания катастрофы, опыт показывает, что тарифы не приводят к неконтролируемой инфляции в США; их бремя поглощается иностранными экспортерами и абсорбируется снижением покупательской активности и прибылей импортеров и национальных производителей, зависящих от импортных компонентов. 

Главными виновниками инфляции остаются государственные расходы, бюрократия, регуляции и кредитная экспансия. Инфляция после 2020 года была вызвана временным увеличением денежной массы через прямые выплаты домохозяйствам, а не долгом или действиями ФРС.

Путь к возрождению американской промышленности будет тернистым и потребует решительных действий. Он предполагает отказ от устаревших догм свободной торговли, не соответствующих жестким и фундаментальным изменениям мироустройства, перестройку глобальных цепочек поставок, укрепление военно-промышленной базы и проведение внутренней политики, благоприятствующей производителям, как создателям национального богатства. Даже критики признают, что „ядро обвинений г-на Наварро против Китая не так уж спорно“, имея в виду практику недобросовестной торговли и субсидирования.

Оптимистичное видение будущей Америки — это не постиндустриальная утопия, а суверенная экономическая держава с сильной промышленной базой, способная производить то, что потребляет, защищать свои интересы и диктовать правила игры на мировой арене. Это не изоляционизм, а прагматичный подход к глобализации, основанный на принципах взаимности и национальной выгоды. Америка должна перестать быть „дядюшкой-сосунком“ и вновь стать лидером, который ценит собственное производство и обеспечивает благосостояние своих граждан.

Конечно, официальные экономические данные всегда следует воспринимать с подозрением. Правительства склонны приукрашивать действительность, особенно когда экономика переживает трудности. Однако факты о деиндустриализации и структурных дисбалансах в американской экономике неоспоримы.

Перезагрузка американской экономики — это не просто экономическая задача, а возвращение к фундаментальным принципам, которые сделали Америку великой. Это отказ от иллюзий глобализма и возвращение к реальности, где производство имеет значение, суверенитет превыше всего, а интересы собственных граждан стоят на первом месте. 

Путь будет трудным, но он единственно верный.