Новые метрики для перспективной финансовой системы РФ

С мохнатых 90х годов укоренилась привычка всё считать в «твёрдой валюте» — в долларах. Словно бы в некоторой палате мер и весов хранился идеальный доллар (подобно лапласовскому метру), и от этой главной меры всё можно было бы отталкивать, все цены. Это укоренилось в торговле, это укоренилось и в головах (особенно после ужасов инфляции в 400% годовых). Всё это подпиралось «вашингтонским консенсусом», когда рубль ходил в валютном коридоре, скачкообразно этот коридор меняя. Последний такой коридор был 70-80, он просуществовал довольно долго (пару лет).

И так продолжалось ровно по сию пору, пока РФ не лишилась половины ЗВР, а доллар перестал быть «твёрдым» (обмяк). Представим себе: в мерную палату попала бомба, и нет больше ничего твёрдого, на что можно было бы облокотиться: ни долларов, ни евро. Нужно избрать модель, в чём проводить ценовые измерения — в попугаях, в мартышках или в слонёнках. Естественно, хотелось бы измерять в рублях, если не будет зверской инфляции, и не понадобится новый фундаментальный обеспечитель, взамен нефтедоллара. Но такое рублёвое измерение — на каком фундаменте оно основывается? На примитивной логике выравнивания спроса и предложения — или на некотором более серьёзном базисе?

Например, вот данные М2 к ВВП. 


Сразу вопрос: 50% для России — это предел мечтаний? А если ещё подпечатать рубли, то инфляция однозначно? Или есть некоторые структурные механизмы, которые позволят покрывать агрегатом М2 не только обращение розничных товаров, но и инвестиционный спрос?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно определить соотношение, которое никакой Росстат не собирает: сколько М2 обслуживает розничный оборот, а сколько М2 застряло в расчётах по межотраслевому балансу. Это вопрос промышленной политики: сколько и каких рублей мы впрыскиваем в производственные долгосрочные инвестиции, чтобы соответствующие рубли не выплеснулись на наличный рынок и не разогнали инфляцию. Это вопрос: а) двухконтурной системы обращения рубля (советский опыт); б) ожидаемой отдачи на инвестированный капитал и срока окупаемости инвестиций; в) как бы сделать так, чтоб эти новые рубли не украли (например, через товар).

На этом, кстати, сломалась реформа Косыгина-Либермана в 1965 году, когда предприятия начали активно конвертировать безналичную прибыль в наличные премии, сломали перегородку. Поэтом это повторилось в конце 80х, как банальный обнал «золота КПСС».

То есть, недостаточно просто 1 топор приравнять к 1й овце в рублёвом эквиваленте, нужно понимать задачу построения перспективной финансовой системы в динамике. Мы инжектировали dM2 в промышленность; на какое dВВП мы можем рассчитывать и когда, какое тут ожидается ROI? Когда нужно стерилизовать dM2 — или перенаправить эту дополнительную эмиссию в другой перспективный проект? Нужны модели, которые однажды где-то должны родиться, на независимой площадке. Но не в Минэкономразвития; из короткой переписки с этой лавкой я вывел, что там сидят одни кретины — или «пятая колонна», прикидывающаяся кретинами, что ещё хуже.

Сегодня актуальный горизонт планирования в розничном бизнесе 5 лет: поставить шаурмячечную у вокзала, срубить бабло и убежать, пока не отняли бизнес или не сожгли ларёк. Инфраструктурные проекты со сроком окупаемости 30 лет — это прерогатива государственного стратегического финансового планирования. И под эти планы нужны долгосрочные низкопроцентные капиталы; объём этих фондов ещё только предстоит определить.