Питер Тиль: жизнь после PayPal

Предприниматель и сооснователь PayPal Питер Тиль собственный успех связывает не с удачей, а с мастерством. В интервью Кэрол Кэдуолладр он рассуждает о высшем образовании, инвестировании в людей и смертности.





В1998 году Питер Тиль с партнером основал PayPal, а четыре года спустя продал компанию за 1,5 млрд долларов. Купив 10% Facebook, он стал первым инвестором соцсети (его совет Марку Цукербергу был обманчиво прост: «Только не про*** – и все»). Кроме того, на средства венчурной структуры ЦРУ Тиль основал Palantir Technologies, и компания, как утверждают, помогла найти Усаму бен Ладена. Сегодня Питер – один из самых успешных и влиятельных инвесторов Кремниевой долины, откровенный сторонник либертарианской политики и крупный спонсор различных проектов: от президентской кампании Рона Пола до Seasteading – организации, которая хочет создать в открытом море плавучее национальное государство.

Ваша книга «От нуля к единице» (Zero to One) основана на курсе лекций, который вы читали в Стэнфордском университете. При этом вы настаиваете в ней на том, что вузы – это пустая трата денег, что они делают из студентов рабов, не способных мыслить независимо. Нет ли здесь некоего противоречия?

Не думаю, что вузы – это категорически плохо. Я думаю, что есть некоторый образовательный пузырь. Учиться все еще важно. Цель, которую я ставил перед собой, читая стэнфордский курс о стартапах и предпринимательстве, заключалась в том, чтобы донести все те знания о бизнесе, которые я приобрел за последние 15 лет в Кремниевой долине как инвестор и предприниматель, собрать их воедино. С книгой то же самое.

В декларации вашего Founders Fund напи­сано: «Мы хотели летающих машин, а получили 140 символов». Не кажется ли вам, что это и есть проблема, то, что мы мыслим слишком узко?

Мне кажется, две тысячи нынешних сотрудников Twitter и через 10–20 лет будут иметь высокооплачиваемую работу. Это хороший бизнес, но не думаю, что его хватит на то, чтобы привести цивилизацию в будущее. Вовсе не обязательно, что в ближайшие несколько десятилетий будет невероятный технологический прогресс. Я не согласен с Рэймондом Курцвейлом, который говорит, что сингулярность рядом и нужно лишь сидеть и есть попкорн. Для прогресса надо работать, и мы должны его добиться.

Корректно ли назвать вас техноутопистом? Л­етающую машину еще хотите?

Я не считаю, что наука и технологии – это автоматически хорошо. Мы же придумали ядерное оружие в XX веке. Но я действительно верю, что без технологического прогресса хорошего будущего быть не может. У нас на планете 7 миллиардов человек. В следующем веке будет 10 миллиардов. Чтобы эти люди жили как в странах первого мира, нужны громадные инновации. Простое копирование не сработает. Если каждый китаец, как каждый американец, будет водить машину, мы получим масштабное загрязнение, нефть кончится. Модели нужно менять.

Но вы не думаете, что смерть неизбежна?

Мы слишком долго с ней мирились. Мы не должны так кротко погружаться в этот сон. По-моему, этот вопрос – вопрос старения, долголетия и смертности – с самого начала был глубоко в основе всего процесса вдохновения творцов научно-технологической эпохи. И при этом мы все равно знаем о т­еоретической физике больше, чем, скажем, о питании.

Есть ли у нас в таком случае шансы победить смерть?

Люди постоянно твердят, что хотят проживать каждый день как последний. У меня же всегда была контрастная позиция. Я бы хотел проживать каждый день, как будто жизнь никогда не закончится.
Если бы жизненный цикл был неограничен, мы бы продолжали работать и начинали бы новые большие проекты. Мы бы очень аккуратно относились к окружающим, зная, что столкнемся с ними снова.

В вашей книге есть фраза о том, что Кремниевая долина помешалась на «прорывах», как модно сейчас говорить. А три года назад The New Yorker опубликовал о вас справку, где вы называете это слово одним из любимых. Что изменилось? Прорыв надорвался?

Мы слишком увязли в напряженной конкуренции. Великие предприятия фокусируются не на том, чтобы делать что-то, чего не делают другие, а на том, чтобы делать то, что ценно само по себе. Точно так же успешная карьера строится не на гонке с остальными – она строится на работе, которая имеет самостоятельную ценность.

По-вашему, один из самых спорных вопросов в бизнесе – это вопрос о том, что приносит успех: мастерство или удача. Вы утверждаете, что мастерство. А может, вам просто очень повезло в жизни?

Мне действительно повезло, и тяжело точно определить, воспользовался ли я умело возможностями или все это было чистой удачей, ведь эксперимент уже не повторить.
Но я полагаю, что как общество мы слишком многое относим на счет удачи. Удача – это как атеистический синоним бога. Мы объясняем ею то, что не понимаем или не хотим понимать. Как венчурный капиталист я считаю, что одна из самых вредных вещей – это воспринимать как лотерейные билеты людей, в которых инвестируешь, и говорить: «Ну, не знаю, заработает ли твой бизнес. Может, да. Может, нет». По-моему, это ужасно – так смотреть на людей. Антилотерейный подход – в том, чтобы постараться обрести высокую уверенность, задать себе вопрос: «Уверен ли я в этом бизнесе настолько, что мог бы к нему присоединиться?»

Вы учредили стипендии в 100 тысяч долларов, чтобы молодые люди не шли в вузы, а становились предпринимателями. Но вы сами учились в элитном вузе и добились довольно многого. Не так ли?

Жизнь не прожить дважды. Правда в том, что элитные заведения – это хорошая строчка в резюме, но они еще и удивительно сужают фокус, и внимание людей концентрируется на определенных высокопопулярных областях: праве, финансах, немного на медицине, немного на политике. Мне тревожно, потому что те, кто туда идет, наверное, могли бы делать гораздо больше для общества. Если посмотреть на школьных выпускников – они увлеченно мечтают о том, как будут жить дальше. Мне кажется, в системе высшего образования есть нечто, что заставляет очень активно конкурировать, и это выбивает из большинства их м­ечты.

Вы жертвовали огромные деньги политикам, и большинство из них, как Рон Пол, в итоге проиграли. Мне, как неспециалисту, это ужасно напоминает выбрасывание денег на ветер.

В финансах я скорее консерватор, а вот социальные взгляды у меня больше либеральные. И я всегда колеблюсь во мнении о том, как далеко нужно заходить в политике. Не бесконечно ли обескураживающее это занятие. Что действительно нужно, как мне кажется, так это продвигать идеи, и Рон Пол таки продвинул ряд либертарианских идей. Он поставил вопросы о различных войнах, где участвуют США, и это было важно.

В «Википедии» говорится, что вы входите в управляющий комитет Бильдербергского клуба. Правда ли это, и если да, чем вы там занимаетесь? Организуете тайное мировое гос­подство?

Это правда, хотя все не до такой степени тайно или секретно, чтобы я не мог вам рассказать. Суть в том, что ведется хороший диалог между разными политическими, финансовыми, медиа- и бизнес-лидерами Америки и Западной Европы. Никакого заговора нет. И это проблема нашего общества. Нет секретного плана. У наших лидеров нет секретного плана, как решить все наши проблемы. Возможно, секретные планы – это и плохо, но гораздо возмутительнее, по-моему, отсутствие плана в принципе. 


 Источник: Getty Images / Bloomberg / David Paul Morris