Нет, как ни старался Лёнька, не клеилась у него игра. Да и то сказать, не очень-то он в ней и смыслил, а ещё вернее, и не пытался, во всяком случае, как другие.
Со стороны посмотреть – умора одна: все как один уткнулись в программки и смотрят в них, смотрят.… И страница у них одна и та же – заезд восьмой чёрный. «А чего на неё смотреть-то?! Ну, кобыла… Ну, время… Ну, камзол разноцветный… Больше то всё равно ничегошеньки не высмотришь», — усмехался Лёнька.
Он уже не причислял себя к новичкам, и за те, по пальцам считанные посещения ипподрома, сумел составить об этом заведении вполне определённое мнение. Уж кого-кого, а его не проведёшь! Делать ставки, рассчитывая на честную езду, да на резвость крэков – это выбрасывать деньги на ветер. Впрочем, с третьего этажа их так по ветру и пускают. Вынут из кармана проигранные билеты, зажмут по одной картонке в пальцах, щёлкнут с силой по ней пальцами другой руки, и летит она рублёвым бумерангом, крутясь в воздухе: вся от этого и польза. А вот тот, кто заезд наверняка знает, тот, поди, и пальцами щёлкать так не умеет! Некогда щёлкать ему и не почему. Он и деньги-то свои не наудачу ставит, а одно слово: «заряжает». А вон, кстати, и «заряжальщик» к кассе протолкался: за ним бы успеть! Куда там! Облепили, черти, не пробиться.
Лёнька досадливо повернулся и задумался, тупо уставившись на снующую разномастную толпу, перебирая в уме возможные комбинации и, словно пробуя их на вкус, пожевал губами.
— Наварить хочешь?
Лёнька медленно повёл головой на голос и недоверчиво стал ожидать продолжения.
Молодой, но уже лысоватый незнакомец с почти неуловимой усмешкой и с жаром в голосе продолжал теребить Лёнькину медлительность.
— Есть лошадь, верняк!!! Сейчас на конюшне был… Сам едет…
— Ну?
— Ну, ну… А у меня при себе денег ни копейки. Спешил… Дома оставил… А сейчас узнал, едет… Понимаешь?!
Ситуация прояснялась. У этого хлыща и в самом деле, наверное, нет денег. На конюшне он свой человек и что-то там узнал.
Такие «люди с конюшни» обычно не стоят в очереди, а нагло лезут к окошку кассы и берут билеты пачками, которые услужливые до их брата кассирши, аж, перетягивают резиновыми колечками, чтоб не рассыпались.
И в Лёнькиной голове стали соблазнительно представляться эти тугие пачки картонок, как будто предъявленные им к оплате, и то, как расфуфыренная, увешанная золотыми безделушками кассирша на выдаче, ещё совсем недавно презрительно отсчитывающая ему какую-то мелочь, будет лебезить перед ним и бархатным голосом спрашивать: «Вам покрупнее? – и, просительно вытягивая шейку, клянчить, — Может, оставите троячок, молодой человек?»
— Ставь в экспрессе. «Шесть – три». И быстрее, быстрее… Лысый сам протолкал Лёньку к окошечку. И помятый червонец, почти помимо воли хозяина, лёг у самого листа рапортички, на которой проворный двухцветный карандаш «Победа» заплясал своим синим концом, выводя десяток жирных троек.
Новый приятель деловито отколупнул из Лёнькиной ладони четыре квадратика и, хлопнув его по плечу, коротко бросил: «Увидимся!»
Вместе с публикой, подгоняемой частыми ударами в колокол, зовущими наездников на старт, Лёнька вышел из зала на трибуны и протиснулся в ложу, где, поёживаясь от уже довольно холодного воздуха, плотно стояли завсегдатаи.
Заезд пошёл… Если прежде, сделанные Лёнькой ставки ещё от самого старта проявляли свою несостоятельность и не сулили ни малейшей надежды обернуться выигрышем, то теперь, захватившая бровку шестёрка и, державшийся поблизости третий номер сразу же заставили забиться сердце в приятном волнении, а неприязнь, точнее, даже, ненависть к их соперникам, вызывала в душе бурю негодования при малейшем намёке на неблагоприятное изменение ситуации.
«Вторая четверть пройдена за тридцать две с половиной секунды. Бег идёт без перемен», – продребезжал репродуктор, словно провоцируя трибуны на глухой ропот недовольства, перекрываемый резкими свистами – фаворит явно не хотел лидировать.
Лёнька принял позу солидного достоинства и, не теряя из виду бегущих лошадей, косо посматривал на соседей, всем своим видом словно говоря: «Славно вас провели! Где же ваш «фонарь»? А вот я-то знал, кто придёт!»
Но никто не смотрел на Лёньку с его претензией на знатока. Тысячи пар глаз, готовых, если бы сумели, прозрачным барьером встать на пути, вышедших на финишную прямую аутсайдеров, не моргая «тянули» своих лошадей.
На последних метрах дистанции, перед самым финишным столбом, фаворит заезда – рыжий жеребец, любимец московской публики, захватил привставшую лошадь под третьим номером и, «клюнув» черту на неуловимое мгновение раньше, остался вторым. Ипподром ликовал.
Это был грабёж! Отняли не десятку, какую там! Отняли выигрыш, законный выстраданный за эти такие нестерпимо длинные две с лишним минуты, а, самое главное, утверждённый несомненным знанием «жучка». «Ведь ехали же лошади! Как надо ехали! Так нужно же было этой скотине сделать бросок, а другому раззяве проиграть четверть головы!» — Лёнька ни на капельку не обвинял лысого. Действительно, заезд делался без «фонаря», и только самая малость помешала в нём «доехать». «А выдача бы была-а-а!!! – Лёнька страдальчески закатил глаза, но тут же, метнул взгляд в сторону с чувством накатившего нетерпения. «Отыграться! «Заряжальщики» пролетели – должны ехать на отмазку… Да где же он?!»Толпа говорливая, неуклюжая в своём движении, словно распёртое тесто, вдавливалась в дверные проёмы и растекалась по простору зала. Найти в ней человека, не зная его постоянного, облюбованного годами места в определённом секторе трибун, было отчаянно трудно.
Лёнька неуверенно топтался на месте, высматривая поверх голов запомнившуюся лысоватую макушку, и не заметил, как предмет его вожделения оказался рядом и с досадой в голосе произнёсший: «Как ехали, а?! Да ты сам видел! И ничего не смогли сделать!»
Лёнька согласно закивал головой и заискивающе стал вторить, что, конечно, он видел и понял – езда была, без всякого сомнения «левой», и как обидно, что не удалось «снять» приличные деньги, которые, можно сказать, уже лежали в кармане.
Лысый доверительно взял его за локоть и, незаметно продвигая ближе к кассам, шептал: «Сейчас отмажемся. Сыграй этот заезд пошире… — указательный палец зашарил по странице, а ноготь большого подчёркивал, — вот этот, я знаю точно, а этих подыграй». Он уже не пропихивал Лёньку сквозь толчею играющих, а спокойно, привалясь к колонне, без интереса посматривал на знакомую, ещё с незапамятных времён висевшую на стене картину, изображающую какой-то неведомый финиш рысаков, волей художника, видно, навечно обречённых тянуться в последнем рывке, но так и не определиться, кто, же из них первый.
— Поставил! – обратил на себя внимание Лёнька.
— Молодец, — одобрил лысый, и, приняв протянутые ему билеты, многообещающе добавил:
— После заезда жди меня здесь. Подойду.
И Лёнька исправно стал подходить каждый перерыв, зачарованный изливающейся на него информацией, которая несла в себе все виды ипподромного фольклора, густо сдобренного кличками лошадей, уменьшительно-презрительными именами наездников и невероятными случаями нечаянного обогащения. И хотя результаты совместной игры двух новоявленных друзей были по-прежнему более чем скромные, но пара, пусть и «дешёвых», зато «в лоб» удачно выигранных заездов, придавали уверенность, что заветные слова: «Вам покрупнее?» ещё будут произнесены. Правда, приятель из конюшни не скрывал, что какой-то заезд он знает лучше, какой-то – хуже. А иногда и, вовсе, не располагает достоверными сведениями, что заставляло его скромно отмалчиваться. И только на настойчивые Лёнькины уговоры… советовал. Впрочем, это отнюдь не уменьшало его получаемой доли, ведь известно – и за советы надо платить. Собственно, лысый ничего такого и не просил, лишь всем своим видом показывал, что торчит здесь только ради Лёньки, потому как денег у него своих сейчас нет, а без денег – что ж за игра! Вот в следующее воскресенье – тогда да!.. Пусть Лёнька подходит, и они крепко наварят… А уж сегодня!..
Лёнька входил в положение. Действительно, такому игроку вожжаться по мелочам – только убивать время. Но хотелось вернуть, хоть и немного, проигранное, а то, чем чёрт не шутит, и поймать хорошие деньги. И хотя лысый честно признавался, что надёжных сведений у него больше нет, но вон как заправски он разделывает программку, отмечая возможные варианты, и как близко к его отметкам приходят лошади; у Лёньки так почти никогда не получалось. И он верил, что с жучком ему непременно повезёт, и не хотел его терять на сегодня.
— Скоро приду, — в который раз, с поспешностью оставив Лёньку, лысый замелькал спиной, ловко лавируя и продираясь к неизвестной цели.
— Как выступаешь? – довольная ряха Саньки, давнишнего Лёнькиного приятеля, вынырнула из-за чьего-то плеча, — А я только что твоего плешивого видел, который около тебя трётся. С каким-то мужиком на третьем этаже «девять-два», «девять-шесть» заставляли.
— Не может быть! «Девять-два…» Мы с ним «шесть-девять» поставили. Без вариантов сказал.

—Сказал! – передразнил дурашливо Санька, — ты что, не знаешь что ли? Да этот жук навозный с этажа на этаж бегает и таким лохам как ты разные комбинации даёт… Простое дело: какая-нибудь, глядишь, и состоится, тут ему и навар. Целый день в доле играет – а на свои ни-ни… Волка ноги кормят! А ты чего побагровел-то?

Бум…м! Разлилась по ипподрому медь колокола.

Заезд пошёл…

Декабрь 1988

© 20.04.2008 Геннадий Дергачев
www.chitalnya.ru/work/8868/