Изучать философию следует, в лучшем случае,
     после пятидесяти. Выстраивать модель
     общества -- и подавно. Сначала следует
     научиться готовить суп, жарить -- пусть не ловить --
     рыбу, делать приличный кофе.
     В противном случае, нравственные законы
     пахнут отцовским ремнем или же переводом
     с немецкого. Сначала нужно
     научиться терять, нежели приобретать,
     ненавидеть себя более, чем тирана,
     годами выкладывать за комнату половину
     ничтожного жалованья -- прежде, чем рассуждать
     о торжестве справедливости. Которое наступает
     всегда с опозданием минимум в четверть века.

     Изучать труд философа следует через призму
     опыта либо -- в очках (что примерно одно и то же),
     когда буквы сливаются и когда
     голая баба на смятой подстилке снова
     дл вас фотография или же репродукция
     с картины художника. Истинная любовь
     к мудрости не настаивает на взаимности
     и оборачивается не браком
     в виде изданного в ГЈттингене кирпича,
     но безразличием к самому себе,
     краской стыда, иногда -- элегией.

     (Где-то звенит трамвай, глаза слипаются,
     солдаты возвращаются с песнями из борделя,
     дождь -- единственное, что напоминает Гегеля.)

     Истина заключается в том, что истины
     не существует. Это не освобождает
     от ответственности, но ровно наоборот:
     этика -- тот же вакуум, заполняемый человеческим
     поведением, практически постоянно;
     тот же, если угодно, космос.
     И боги любят добро не за его глаза,
     но потому что, не будь добра, они бы не существовали.
     И они, в свою очередь, заполняют вакуум.
     И может быть, даже более систематически,
     нежели мы: ибо на нас нельзя
     рассчитывать. Хотя нас гораздо больше,
     чем когда бы то ни было, мы -- не в Греции:
     нас губит низкая облачность и, как сказано выше, дождь.

     Изучать философию нужно, когда философия
     вам не нужна. Когда вы догадываетесь,
     что стулья в вашей гостиной и Млечный Путь
     связаны между собою, и более тесным образом,
     чем причины и следствия, чем вы сами
     с вашими родственниками. И что общее
     у созвездий со стульями -- бесчувственность, бесчеловечность.
     Это роднит сильней, нежели совокупление
     или же кровь! Естественно, что стремиться
     к сходству с вещами не следует. С другой стороны, когда
     вы больны, необязательно выздоравливать
     и нервничать, как вы выглядите. Вот что знают
     люди после пятидесяти. Вот почему они
     порой, глядя в зеркало, смешивают эстетику с метафизикой.

В этой маленькой комнате все 
     по-старому: 
аквариум с рыбкою – все убранство. 
И рыбка плавает, глядя в сторону, 
чтоб увеличить себе пространство. 
  
С тех пор, как ты навсегда уехала, 
похолодало, и чай не сладок. 
Сделавшись мраморным, место около 
в сумерках сходит с ума от складок. 
  
Колесо и каблук оставляют в покое 
     улицу, 
горделивый платан не меняет позы. 
Две половинки карманной луковицы 
после восьми могут вызвать слезы. 
  
Часто чудится Греция: некая роща, некая 
охотница в тунике. Впрочем, чаще 
нагая преследует четвероногое 
красное дерево в спальной чаще. 
  
Между квадратом окна и портретом 
     прадеда 
даже нежный сквозняк выберет занавеску. 
И если случается вспомнить правило, 
то с опозданием и не к месту. 
  
В качку, увы, не устоять на палубе. 
Бурю, увы, не срисовать с натуры. 
В городах только дрозды и голуби 
верят в идею архитектуры. 
  
Несомненно, все это скоро кончится – 
быстро и, видимо, некрасиво. 
Мозг – точно айсберг с потекшим 
     контуром, 
сильно увлекшийся Куросиво.