Интервью первого зампреда ЦБ Сергея Швецова журналу Financial One

О жизненных принципах, профессиональной этике, о друзьях, врагах и лучшей сделке Financial One накануне Дня финансиста побеседовал с человеком, который курирует фондовый рынок России, – первым заместителем председателя Банка России Сергеем Швецовым.

Сергей Анатольевич, я, пока готовилась к интервью, поспрашивала о вас у участников рынка. И все однозначно…

Говорят, что я убил РТС?

Нет. Все однозначно отмечают то, что вы профессионал. Что такое для вас профессионализм?

Это сложный вопрос. Я не знаю, что конкретно вкладывается в это понятие, когда это про меня говорят.

Вы сами что вкладываете в понятие «профессионализм»?

Профессионализм, я думаю, заключается в том, что, во‑первых, ты должен знать предметную область. Знание — это практические навыки работы и общий кругозор в своей области. Но обязательно нужно своими руками что‑то сделать, поскольку без этого стать профессионалом реально невозможно. Хотя есть, конечно, гениальные люди — теоретики, которые становятся профессионалами без практики. Но мне кажется, что ремесленные навыки тоже важны. В общем, профессионал сочетает в себе знания, опыт и ответственное отношение к работе, своему труду.

Вам был 21 год, когда рушилась одна система в стране и создавалась другая. И ваше поколение создавало своими руками новую финансовую отрасль.

Я со второго класса играю в преферанс (смеется). В начальной школе мы уже перепродавали марки и монеты, поэтому я думаю, что опыт работы на рынке был приобретен, когда мне было около 10 лет.

А кто вас научил играть в преферанс?

Соседи по поезду, по купе. Мы ездили на 9 Мая с родителями в Одессу. В поезде с нами ехали три парня, которым не хватало четвертого. Так я по завершении второго класса начал играть в преферанс.

Потом обучили своих друзей?

Когда я приехал на дачу в деревню, то, естественно, и их обучил. В итоге преферанс стал одной из наших летних забав.

Удачно получалось в финансовом плане?

На деньги мы стали играть позже, уже перед окончанием школы. А до этого нас устраивали только висты.

Монеты или марки коллекционировали?

Это обычное увлечение времен моего детства. Все начинали с фантиков, на подоконниках в них играли. Но фантики можно было, скажем так, не только выигрывать и проигрывать, они же откуда‑то должны изначально были браться. Жвачки тогда были редкостью, поэтому фантики можно было купить или продать. Так что рыночные отношения в начальной школе были очень хорошо построены. Спрос, предложение и цена.

Те же марки я, например, в детстве тоже коллекционировала, но я их выбирала по принципу красивых картинок или цветочков. Хотя мне говорили, что в марке есть своя ценность. Вы как ориентировались?

Вы просто собирали марки, вы их не коллекционировали. Собирательство допускает некие вольности: собирается только то, что нравится. А коллекционирование подразумевает, что если ты интересуешься какой‑то темой, то у тебя должны быть все марки или монеты этой тематики.

Любовь к коллекционированию монет до сих пор осталась? Если человек нумизматикой увлекается, то, говорят, это на всю жизнь.

Время от времени у меня возникают какие‑то порывы что‑то такое сколлекционировать. Сейчас я коллекционирую монеты с изображением подводной жизни. Наверное, больше собираю то, что нравится. А так я еще коллекционирую двухъевровые монеты и какие‑то определенные российские. Так что да, меня это задело в детстве, и вот страсть к коллекционированию осталась.

Какое событие сформировало вас как профессионала? Или просто постепенно накапливалась некая критическая масса: знание отрасли, умение анализировать, опыт?

Я не могу назвать одно такое событие. Я думаю, что это постепенно все накапливалось. Когда Боровой сделал Российскую товарно-сырьевую биржу, я работал на ней в 392‑й конторе, будучи еще студентом. Надо было кормить семью, и просто было безумно интересно — рынок был еще в зачаточном состоянии. Потом я купил себе место на бирже металлов и торговал уже за свой счет. После этого пошел работать в Центральный банк, и вся эта история с биржевыми спекуляциями закончилась, потому что работа в регуляторе запрещает ее совмещение с другими видами бизнеса.

Еще в школе в последних классах, а потом и на начальных курсах института была у нас такая полукомсомольская тусовка, в которой молодежь обучали азам менеджмента, лидерства и так далее. Я думаю, что любовь к управлению у меня оттуда.

Кстати, про управление. Участники рынка отмечают, что вы по‑настоящему его лидер. Можно бытьпросто начальником и сверху раздавать указания, а можно быть именно лидером, чье мнениевыслушивают, чьи аргументы принимают не просто потому, что, грубо говоря, есть формат «ты начальник — я дурак», а есть какие‑то другие отношения. И вам такие отношения удалось сформировать.

Я не знаю, насколько вообще можно быть лидером рынка. В принципе, лидером рынка является сам рынок. В этом и суть — когда работает не плановая экономика, в которой «кто‑то показал направление, и все туда побежали», а усилия многих людей в условиях конкуренции, создающие некое общественное благо. Я надеюсь, что все‑таки наш рынок развивается именно таким путем, а не потому, что кто‑то что‑то придумал за него.

Начиная с 2001 года я занимался достаточно узкой темой в Центральном банке — отвечал за инструментарий денежно-кредитной политики. Это была реальная тема, в которой я разбирался, имея опыт по прошлой работе (как глава представительства Ост-Вест Хандельсбанка. – А. Г.), и которая мне была понятна с точки зрения международного опыта и российских реалий. Поэтому мне было, скажем так, достаточно легко заниматься узкой темой развития денежного рынка. Мы перезапустили рынок облигаций Банка России, сделали рынок РЕПО, мы изменили биржу, мы создали фактически заново рынок бондов, потому что, когда я пришел, эмиссии государственных облигаций не было. Потом были корпоративные облигации, биржевые облигации, новые валютные инструменты, перевод рынка акций на расчеты Т+2… Реально сегодня у меня, конечно, ответственность в разы шире, и я просто в рамках моих физических и интеллектуальных возможностей не могу себе позволить заниматься так плотно какими‑то отдельными сегментами рынка или инструментами. Поэтому роль команды сильно возросла. Наверное, от специалиста я все‑таки, к моему сожалению, мигрирую в сторону менеджера, который знает необходимое количество деталей, чтобы принимать решения. Хотя, конечно, заниматься узким набором каких‑то тем намного интересней, чем по верхам покрывать безумное количество сфер.

Судя по вашей биографии, вы в самом начале карьеры в ЦБ в 1993 году занимались в том числе и непосредственно регулированием валютного курса со стороны ЦБ, то есть фактически были трейдером от регулятора.

Когда я только пришел в Центробанк, действительно проходил несколько недель практику в том подразделении, которое занималось курсовым ценообразованием, и действительно вел от имени Банка России торги на различных биржах. Они тогда проводились по телефону. Валютных бирж было много, и на каждой соответственно на местах у нас был человек от главного управления Центрального банка (это и Санкт-Петербург, и Владивосток, и Новосибирск, и Самара, и Нижний Новгород), который формально подписывал заявки, но реальные действия определял центральный офис. В то время возглавлял это направление Дмитрий Владиславович Тулин, а моим непосредственным начальником был Евгений Афанасьев, главный трейдер Банка России. Он и давал нам поручения. Я, кстати, многому у него научился: как строить отношения с людьми, с подчиненными. Я ему в этом плане благодарен. Несколько раз я действительно принимал участие в таких торгах, но, еще раз говорю, я проходил там практику и в этом отделе формально не работал.

Но в любом случае человек, который участвует в формировании курса и в выработке каких‑то судьбоносных решений, наверное, живет в условиях постоянной гигантской ответственности и стресса.

Вы знаете, от человека зависит. Мне кажется, можно быть водителем трамвая и тоже жить в ощущении стресса и ответственности за того, кого ты перевозишь. Жить в обществе и быть свободным от общества, как известно, невозможно.

Вы немножко, конечно, утрируете. Все‑таки трейдер — это руки, а решение принимает руководство, и лимит выделяет руководство, и ставит задачу. А, собственно, техническая сторона не такая сложная. Вот с 2003 года в течение 10 лет я уже в должности директора Департамента операций на финансовых рынках, позднее — заместителя председателя Банка России непосредственно отвечал за курсовую политику, и это был уже другой уровень ответственности и эмоциональных переживаний.

Что вас мотивирует сейчас?

Сейчас — сложность задачи, достижимость задачи. Я отвечаю за коллектив, который создал, несколько сотен человек. И, наверное, ответственность за коллектив — это один из мотивирующих факторов. Ты не должен, как Акела, промахиваться, в противном случае ты — не лидер коллектива.

А часто вы встречаетесь с коллективом?

Вы знаете, мы все больше и больше проводим видеоконференции вместо встреч, коммуницируем по внутренней программе, похожей на скайп. Учимся работать дистанционно. Хотя, конечно, праздники отмечаем вместе. Если речь о руководстве, то у нас каждая неделя начинается с оперативки, где присутствуют все руководители департаментов и советники. Иногда проводим раз в полгода-год встречи более широким составом руководителей — от начальника управления до начальника отдела. С регионами тоже есть несколько встреч в течение года. Кроме того, есть так называемые стратегические сессии, которые позволяют заниматься среднесрочным планированием, подводить итоги. В конце концов, они сближают коллектив, потому что сотрудники, вытащенные из офисной среды куда‑нибудь в Подмосковье, по‑другому общаются. Формирование команды — это, скажем так, главный KPI руководителя. Все остальное уже вторично, потому что когда ты экономист какой‑то категории, ты отвечаешь за профессиональные вопросы. Когда ты руководитель, ты отвечаешь за построение команды. Одно правильно принятое кадровое решение лучше, чем 100 правильно принятых функциональных решений. Кадры по‑прежнему определяют все.

Как вы принимаете сложные решения? У вас есть какой‑то отработанный механизм действий?
 
Читать дальше