Венесуэла и нефть-матушка

Для тех, кому нечего делать. Много букв, но написано с юмором, и есть картинки.

Оригинал статьи - http://www.novayagazeta.ru/politics/74225.html 

Репортаж из очереди за растительным маслом в столице Венесуэлы, страны, которую Нефть сначала сделала богатой, а теперь — бедной.

^{Фото: Reuters}

В этой стране есть нефть. Даже не так — Нефть. Потому что она — духовная и материальная скрепа все венесуэльской жизни, с которой происходит вот что.

— «Кока-кола» вынуждена остановить производство — не хватает сахара.

— «Макдоналдс» закрылся — нет муки для булочек.

— Пятьсот женщин, одетых в белые футболки, прорвали пограничный кордон, чтобы закупить в соседней Колумбии туалетную бумагу. Штурм координировали по вотсапу.

— Человек, который недавно был изобличен спецслужбами США в связях с наркокартелями, назначен на должность министра внутренних дел.

— Самая крупная купюра страны — 100 боливаров. Для сравнения: чашечка эспрессо — 600 боливаров (кофе — один из самых дешевых продуктов Венесуэлы). Выпустить деньги бОльшего номинала нельзя — себестоимость бумажки будет многократно превышать количество нарисованных на ней нулей.

— Инфляция — 720%, и кривая на графике стала похожа на зимбабвийскую, где и 100 млн — не деньги.

— Минимальная зарплата — 7422 боливара или 12 долларов по курсу черного рынка.

— Власти были вынуждены открыть границу с Колумбией: в субботу ее перешли 35 тысяч человек, в воскресенье — 88 тысяч, чтобы купить лекарства и предметы первой необходимости.

—В телевизоре гордятся тем, что еще при великом Чавесе Венесуэла запустила два телекоммуникационных спутника, и тем, что армия проводит крупнейшие за всю историю учения.

Это — последние новости из Венесуэлы, где я так и не смог поменять валюту, хождение которой запрещено: официальных мест для подобной манипуляции мне обнаружить не посчастливилось (ни в отелях, ни в банке), а неофициальные граждане, увидев купюру 100 евро, начинали нервно подергиваться. Но о неудаче я не жалею: что бы я делал с двумя мешками денег, которых поменять обратно не представляется возможным?

И, конечно, прав президент Мадуро (а до него — Чавес) — даже спорить тут не о чем: во всем виноваты фашисты. В том, что очереди за едой, что вода — по 2 часа в день… Что же касается электричества — то люди виноваты сами: генератор почему не купили? Лекарств нет, но вы там держитесь, пока не наступит великий день победы над мировым фашизмом и американским империализмом. И вот эта пожилая женщина, стоящая на светофоре в центре Каракаса, — изможденная, но счастливая, потому что после многочасового стояния в очереди ей удалось-таки урвать две авоськи туалетной бумаги (не сетевой фейк — сам видел), — со всей очевидностью тоже думает так. А кто ж еще виноват?

Фашисты окопались везде: в оппозиционном парламенте, что пытается провести референдум по отрешению президента от власти, в газетах и университетах и, конечно же, в НКО — там их только слепой не заметит. И потому зрячие вышли на митинг в поддержку президента Мадуро в центре Каракаса и учинили мотопробег в его честь. Залдостанова не было. Однако вполне вероятно, что в этом истинно патриотическом действе принимали участие малолетние «маландрос» — пацаны со взглядом законченных наркоманов, что гоняют на дешевых мопедах. У них перед другими участниками дорожного движения есть преимущество: они могут себе позволить постучать в стекло тонированного автомобиля (а тонированы почти все) дулом (ну или рукоятью) пистолета, чтобы уточнить: а нет ли чего пожрать? Иногда, впрочем, случается упс: из окна высовывается не рука с кошельком, а рука… с более серьезным аргументом.

Так что социологическое большинство населения Венесуэлы твердо уверено: виноваты фашисты, а их рассадник — в сопредельной стране, что некогда составляла с изучаемой нами почти единое историческое целое. Из Колумбии толпой несутся мигранты, что пожирают наши несуществующие продукты и занимают рабочие места, на которые самим идти не очень-то и хотелось, их представители гадят на международных саммитах, смеют публично критиковать соседа с позиции каких-то там прав человека и, вообще, явно замышляют недоброе. Это известно всем, даже тем (см. выше), кто прорывает пограничные кордоны в поисках фашистской туалетной бумаги и аспирина.

За подобное венесуэлофобское поведение следует месть — поддержка террористических формирований, что терзают уже много лет территорию Колумбии, промышляя наркотой и контрабандой в свободное от борьбы за светлое будущее время.

И вот — последняя борзость: колумбийские фашисты вздумали поделить шельф с сопутствующей нефтью, который (и об этом знают все истинные патриоты) исторически принадлежит Венесуэле. По крайней мере, так учил великий Уго Чавес — команданте боливарианской революции.

Чавес видел дальше всех, потому что его душа могла (и может до сих пор) воплощаться в птицу, именно он указал и на главного врага, который манипулирует фашистскими марионетками, — американцы. За это Чавеса и убили агенты Госдепа и ЦРУ — наноядом (кто не верит, пусть почитает местную прессу, где приводятся экспертные мнения ведущих венесуэльских ученых).

Но враг не пройдет. И потому в Венесуэле были объявлены крупномасштабные маневры, о чем яростно говорил по телевизору какой-то человек в гигантских погонах.

Кстати, о телевизоре. В кабельной сети отеля я не смог обнаружить ни «Евроньюс», ни CNN, ни BBC (где-то в других кабельных сетях, говорят, наткнуться на них можно). Зато нашел два госканала. На первом суровая брюнетка, обладающая стальным голосом (у нее еще «р» такое — с особыми модуляциями), рассказывала о врагах, что на саммите Лиги американских государств предложили гуманитарную помощь и пообещали снять санкции в обмен на реформы, чем подвергли сомнению суверенитет Венесуэлы.

После чего — стыковой монтаж: президент Мадуро призвал к оружию, узнав, что оппозиционный парламент не против помощи международного сообщества (думаю, «маландрос» на мотопробеге подобный поворот событий обсуждали живо).

На втором канале — другой типаж: уже в возрасте человек рассказывал о нищете, безработице, финансовых проблемах и прочих бедах Греции, попавшей под влияние злобного канцлера Меркель, — вот до чего доводят европейские ценности. Говорил минут десять, делая пассы руками, утопая в многозначительных паузах и завывая на фоне стоп-кадра какой-то, похоже прошлогодней, манифестации в Афинах. Отличие от российского аналога только одно: человек был одноглаз.

О самой Венесуэле, как вы могли уже догадаться, в выпуске новостей не сказали ни слова, если за таковые не принимать рык командующего по поводу учений и слова президента о стране, окруженной врагами.

…В Каракас я прилетел, собственно, от «фашистов». (Кстати, визит к ним обернулся мне взяткой на обратном пути, когда молодой венесуэльский военный, увидев колумбийскую визу, потянул меня на тотальный контроль и, копаясь в грязных носках, жалостливо косился на пачку европейских сигарет — эта пачка и поставила точку в оперативно-разыскных мероприятиях.)

Конечно, Колумбия тоже пока недотягивает до уровня развитых стран, но стремится к изменениям. Процветает микроскопический, малый и средний бизнес, что-то бесконечно продается и жарится, строится и ремонтируется, рестораны битком, кипит ночная жизнь на хорошо освещенных рекламой и подсветкой улицах, а президент, выступивший перед журналистами, сформулировал три приоритета нации так: образование, мирные переговоры с повстанцами из ФАРК (в том смысле, что человеческие жизни бесценны) и судебная реформа.

В самолете из Боготы в Каракас летел почти в одиночестве: в Венесуэле билеты на международные рейсы продаются за валюту, которой у людей, строящих светлое будущее в кольце врагов, нет. На подъезде к столице пришлось себя ущипнуть, чтобы не поверить в существование машины времени, — будто бы перенесся в 70-е прошлого века: архитектура, мебель, сервис, темные и пустые вечерние улицы — все оттуда, потому что нового за все это время как-то почти не построилось, не создалось.

Впрочем, меня, прибывшего поздним вечером в отель 5 звезд, с совковой мебелью и интерьером, больше всего взволновало наличие в баре всего лишь трех видов виски, лучший из которых — «Гранд». Гигантский отель практически пуст, лишь на выходные приезжают местные бизнесмены с женами и любовницами, да парочка нефтяников из «Роснефти» распугивают участников изредка проводящихся семинаров диковатыми наколками и волосатыми ногами, обутыми в шлёпки. Туристическая отрасль рухнула, и пляжи Венесуэлы, как и ее джунгли с горами и водопадами, мало кого теперь интересуют.

Чавес в городе встречается часто, но фрагментарно: на старых плакатах, на лозунгах-агитках, с которых уже осыпается краска (не подновляют и новых не рисуют), в кабинетах чиновников, где над столом три портрета: Боливар посередине, Чавес и Мадуро — по краям. Или — на многоэтажной высоте жилых домов то тут, то там натыкаешься на его глаза (только глаза — как часть портрета), которые пристально разглядывают окружающее, или — взгляд выхватывает дом с наскальной подписью «Уго». И то, и другое — знак. Значит, жилое здание, помеченное подобным граффити, было когда-то чьей-то (скорее всего, иностранной) собственностью, а затем изъято и, в рамках борьбы с трущобами, передано беднякам. Безвозмездно.

Так в некогда благополучных районах Каракаса и появился размазанный тонким слоем по столице свой парижский «13-й квартал» из забойного боевика: некогда приличные многоэтажки — бывшие доходные дома, офисы и апартаменты людей небедных — теперь набиты разной степени закононепослушным людом, переехавшим из трущоб. Впрочем, люд предпочитает эти квартиры продавать или сдавать внаём, чтобы вернуться к привычному образу жизни — в трущобах фавел (по-местному — «барриос»), потребляя пока не отмененные блага социальных пособий. Однако нынешний президент Мадуро ввел мораторий на подобные сделки, чем чуть-чуть подкосил свой авторитет в скособоченных районах столицы. А фавелы эти, ну или барриос, облепляют склоны долины, они наступают на столицу, как барханы в пустыне, окружая некогда дорогие кварталы.

Оно и понятно.

Жители Венесуэлы — истовые католики, которые лелеют духовные скрепы, что не предусматривают аборты, презервативы и диспансеризацию, зато предусматривают вечную сиесту.

Вот и становятся многочисленные (выжившие, конечно) дети мужского пола маландрос, женского — сами знаете кем, а столичные трущобы, привлекающие подобных же последователей духовных традиций из других регионов страны, пухнут, как взбесившееся тесто.

Потому типичный жилой дом в венесуэльской столице, — если, конечно, не брать в расчет изолированные от человечества кварталы с гольф-полями, закрытыми клубами и компактной инфраструктурой, чтобы очень богатые господа из прежней (до боливарианской) или новой элиты, не дай бог, не столкнулись с реальностью, — так вот, типичный жилой дом Каракаса выглядит, как американское посольство в Кабуле: обнесен двух- или трехметровым забором из толстенных железных прутьев, поверх — наточенные шипы, затем — колючка, венчает конструкцию — проволока под напряжением. И все окна — вплоть до последнего этажа (даже 12-го) — в подобных же украшениях.

На полицию надежды мало, как и самой полиции мало на улицах: профессия, по местным меркам, — отстой: зарплата, как у российского врача в глубинке, плюс понимание: на людей с легальным стволом объявлена охота — оружие можно (многие считают, что просто жизненно необходимо) отнять. Так что полиция в основном сидит на стационарных постах.

Конечно, по фавелам изредка гуляют зачистки (далеко не по всем, о чем — дальше): полиция или нацгвардия ползет в гору, кидая светошумовые гранаты в сторону хлипких лачуг, а в ответ сыплются «лимонки». Как-то так…

Потому, находясь в курсе сложностей подобного социального диалога, где-то после полуночи Каракас предпочитает опустеть — лишь редкие машины мелькают на трассах.

В провинциях с завидной регулярностью вспыхивают продовольственные бунты. Их подавляют жестко: сотни уже в тюрьмах, есть погибшие. Каракас пока еще держится, потому что снабжение столицы в приоритете, и слово «голод» знакомо тут далеко не каждому. Хотя иногда спустившиеся вниз жители фавел добираются-таки до магазинов, чтобы сначала громко — на телекамеры — повозмущаться, а потом успеть пограбить до приезда полиции. Символом же стабильности столичной жизни мне представляется белый БТР на въезде в город, рядом разбита палатка для патруля, который призван не допустить потока излишних потребителей абы откуда.

Да, голода в столице нет, но Каракас — город очередей, состоящих из людей разных сословий и возрастов, пытающихся добыть самое необходимое. В ресторанах есть все, они (особенно в выходные) каким-то образом битком, но цены взлетели, поскольку логика рынка здесь искорежена: оптовому закупщику — повышенные цены.

…Очередь начиналась за квартал, вилась вдоль домов и столбов, заворачивалась в мертвые петли, чтобы упереться в узкий лаз магазина. Здесь можно было приобрести масло и что-то еще по мелочи.

Существует и стандартный «социальный пакет» ценой 300 боливаров (примерно 70 центов): чуть-чуть растительного масла, пасты, сахара и риса…

Люди прятались под навесами от солнца, мирно трепались без каких-либо склок и скандалов, которые были присущи советским очередям. Много молодежи, которая воспринимала подобное стояние как разновидность офлайн-соцсети — обмен новостями на предмет того, кто, когда и с кем, — еще больше — пожилых людей и подростков. Короче, на добычу продуктов, что отнимает большую часть светового времени суток, бросают тех, кто не работает, — хоть какая-то польза…

За два квартала от очереди, где я стоял, ситуация выглядела по-другому: вот тут уж точно выдавали соцпакеты, либо какой-то уж совсем дефицит. Платную стоянку, что расположена с тыловой части супермаркета, расчистили от авто, появилась полиция и нацгвардия с автоматами. Очередь упиралась в шлагбаумы на въезде. Пропускали человек по 20, что выстраивались в колонну, как на плацу, затем почти синхронный поворот на 90 градусов, и это — уже шеренга, потом еще одна, еще одна… Так и продвигались шеренгами к подсобной двери магазина, затем опять поворот на 90 — и очередь потихоньку обзаводилась кульками. Все тихо, чинно, заученно, как будто так и нужно, так и правильно.

^{Фото: EPA}

Вообще, потребительский рынок устроен следующим образом: как шутят сами жители Каракаса, мы — город целлофановых пакетиков. Ну, действительно, с сумками не находишься, если ты, например, офисный клерк или хирург, а так — увидел, как «выбросили» что-то и очередь пока не космическая, достал пакетик и стал счастливым обладателем куриных яиц. Потому город кишит людьми с пакетиками: полупустыми, полными, а кому повезло — набитыми под завязку.

Все это способствует семейной терапии: супруги созваниваются по телефону чаще обычного, поскольку необходим обмен информацией: что брать, где брать и кто из семьи успеет это сделать. Инфа добывается в очередях: вот в этой (у хлебного) сообщили: испекут через час, значит — муж на работу, а жена может успеть. Кстати, я как-то не заметил, что жители Венесуэлы переняли передовой опыт СССР — очереди (по крайней мере, те, что не с ночи) живые, накорябанных номерков на ладонях не видно, как и списков на дверях магазинов.

Людям занятым вести подобный образ жизни, во‑первых, влом, а во‑вторых, все это приводит к истощению семейного бюджета: время — деньги, но только не тогда, когда оно тратится в очередях. Так появилась новая профессия. Молодые люди (кто на мотоциклах, кто пешком) берут на обслуживание клиентов, не желающих тратить время: список товаров, деньги — и к вечеру или сутки спустя заказанное доставляется на дом (конечно, есть процент).

Жителям фавел в этом отношении проще: неработающих там много, и по всему городу рассылаются разведотряды. Как где что появилось — фавела на месте в полном составе, к ужасу жителей данного микрорайона, — сметают все подчистую (иногда с благородной целью перепродажи).

Недавно этот стихийный процесс добычи насущного было решено облагородить. Правительство выступило с инициативой: создать общественные комитеты, которые бы ведали распределением накопленных страной продуктов, — за деньги, но по справедливости. Потому запасы еды направляются под защитой нацгвардии на склады для дальнейшей раздачи, туда же стекаются и продукты из выкупленных (за смешные деньги) товаров из магазинов частных. Общественные комитеты состоят из патриотически настроенных граждан (часто из фавел) и чиновников. Но практика показывает, что справедливость избирательна: большая часть продуктов уходит тем, «кому надо», средняя — тем, кто побольше заплатит, маленькая — в фавелы (чтобы не орали), малюсенькая — под контроль, собственно, общественности. Что доходит до потребителя, не знает и сам потребитель.

Мне также ничего не досталось (в очереди стоял честно): во‑первых, нет венесуэльского ID (без него и к прилавку не пустят), во‑вторых — отсутствуют боливары: у меня были евро — а это проблема.

Проблема, потому что Венесуэла — это страна победившего советника президента РФ по фамилии Глазьев. Официальное хождение валюты — запрещено. В гостиницах ее поменять невозможно. Зашел в три банка — вышел с хвостом из неприятных типов, желавших отнять всё, вплоть до трусов, но поход все равно был бессмысленен: не меняют. Говорят, есть особые обменные пункты, но туда стремиться желания не было, потому что, как в СССР, курса два: официальный (прогоришь) и реальный (на черном рынке). В поисках неофициального можно попасть на навязанную услугу «экспресс-похищение» — результатом обычно становится обмен твоей наличности на тумаки или же требование выкупа (новелла последнего времени: более или менее состоятельных по внешнему виду людей выслеживают на улице, запихивают в подъехавший джип, а в то, что с ними происходит далее, — не стоит и углубляться). Если менять у знакомых, то лучше иметь мелкие банкноты: даже 50 евро — неподъемная сумма.

Наличность держат для чаевых и зажигалок. Все расплачиваются карточками. Но — для того, чтобы расплатиться пластиком, перед тем, как ввести ПИН-код, — необходимо набрать номер ID (в итоге — минус какой-то налог), в случае туриста обыкновенного — номер загранпаспорта с дополнительным налогом за валютную конвертацию.

Еще Чавесом было сообщено: валюта — зло. Конечно, но… Оплата междугородних телефонных разговоров — за валюту, и потому родственникам, живущим за границей, не позвонишь; билет на самолет за пределы страны — это валюта, и потому лайнеры летают пустыми, если только не понаедут непонятно откуда берущиеся здесь китайцы. Многие авиакомпании (например, «Люфтганза») отказались от полетов в Венесуэлу из-за слишком больших долгов принимающей стороны, по причине долгов никуда уже не летают и местные авиалинии.

К банкоматам — очередь (выдача наличности ограничена), хоть там и не может быть валюты, но местные деньги тоже иногда нужны. Для проезда на транспорте или для того, на чем держится весь местный маленький бизнес, — ларьки. Ларьки! Слово это забыто и в сердце отдается печалью. Там продаются прохладительные теплые напитки и — снеки столетней выдержки (чипсы, сникерсы, орешки, печенюшки и прочее). Снеков полно — это последнее счастье уходящего благополучия, которым, кажется, забиты все склады Венесуэлы и мини-бары гостиниц. То, что никто никогда не жрал, теперь имеет шанс быть употребленным.

Из последних сообщений: правительство Венесуэлы все-таки берет кредит у Латиноамериканского резервного фонда на полмиллиарда долларов — для закупки товаров первой необходимости.

Тут надо разъяснить. В Венесуэле, как уже было сказано, существует Нефть. Моисей, в отличие от Чавеса, знал, что нефть это — зло, потому и водил народ Израиля 40 лет по пустыне в поисках места, где нет этого полезного ископаемого. Умница. Потому что 95% валютных доходов Венесуэлы — это продажа Нефти.

Ничего, кроме Нефти, эта страна больше не производит — практически вообще: ни лекарств, ни туалетной бумаги, ни высокотехнологичных продуктов, ни сырья.

Если не считать плантации того, что растет само, типа манго, что сыплется жителям столицы на голову. Да — маленьких рынков, на которых продается то, что само выросло, в Каракасе достаточно, но, в отличие от Робинзона с его неизбирательной диетой, житель Венесуэлы на манго и арбузах вряд ли долго протянет.

Так вот. Пока была Нефть в ценовом тренде, все остальное производство в Венесуэле сдохло настолько, что производство чего-нибудь своего было много дороже, чем покупка чужого. Плюс к тому — широкомасштабное наступление на буржуев из числа иностранных заводчиков вынудило бизнес уйти, оставив заводы и пароходы, но забрав технологии и своих высококлассных специалистов.

Курс на вставание с колен привел к тому, что в сельском хозяйстве было национализировано почти все и передано коллективам патриотически настроенных масс из числа бывших бездельников. Латифундисты, конечно, тоже были не подарок, но их все же могла привести в сознание опасность разорения, крестьян же не приводит, поскольку есть внятная социальная политика государства, основанная на щедрых пособиях… Но, кура, конечно, она и сама несется, но вот для того, чтобы изо всего появляющегося на свет был создан, к примеру, яичный порошок, нужен был мозг, труд, технологии и капиталовложения. А были — те же социальные пособия миллионам нуждающимся из фавел, которые с каждым годом нуждались все больше и больше.

Придя к власти, Уго Чавес решил, что все дело в Ней, в нефти, а Ее сосут коварные империалисты. Нужно, чтобы Нефть принадлежала нации, не фиг делиться с чужаками — и будет всем счастье и процветание. Идея национализации обернулась казусом выкупа, государство осталось должно — и должно в валюте — крупнейшим мировым нефтяным гигантам. Создание монструозной нефтегазовой госкорпорации (как наша «Роснефть» или «Газпром», но только больше) — PDVSA — проблему не решило. Потому что проблема была в другом. Во-первых, добыча венесуэльской нефти дорога, но какой-нибудь Shell не нес потерь, поскольку он — Shell не только в Венесуэле (был). Во-вторых, внезапно обнаружилось, что добыть нефть недостаточно — с ней нужно еще и что-то делать. Нефтепроводы и НПЗ, танкеры и прочее обслуживаются западными компаниями и во многом западными специалистами за валюту. А своего — нет.

И вся валюта (ту, которую не разворовали и не пустили на циклопические социальные проекты в медицине и образовании, типа — вай-фай в каждую сельскую школу) шла вот сюда: на долги от национализации и обслуживание Ее Величества Нефти. Ну и на закупку всего того, чего Венесуэла не производит.

А потом цены на нефть рухнули. Напомню: 95% валютной выручки государства дает именно черное золото. Но ведь долги никуда не делись. Соответственно, на закупку того, чего Венесуэла не производит (а именно — всего), валюты оказалось маловато.

^{Фото: EPA}

Стало голодно, опустели полки в супермаркетах — ввели госконтроль за ценовой политикой, и государство стало доплачивать правильным фирмам, во главе которых стояли правильные люди, понимающее, что такое благодарность, некие деньги за сохранение цен на определенные категории товаров. Это казалось выходом из ситуации, однако все, что производилось вне страны (а это все, кроме манго), почему-то (венесуэльские правительственные экономисты так и не смогли ответить на вопрос «почему?») все равно стремительно подорожало, а деньги обесценились.

Был введен жесткий административный контроль за валютными сделками — то есть за импортом. Чиновники, которым было поручено его осуществлять, в народе получили определение «воткнутые». Эти добрые люди стали играть на курсах валют в свою, естественно, пользу, проводить по накладным фиктивные закупки, покупать за валюту те же снеки, а в сопроводительных документах указывать, что ввозится, к примеру, мясо. Зато их дочери получили право танцевать на крыше моего отеля на лабутенах, мешая мне спать.

Конечно, в начале 2000-х было создано какое-то подобие резервного фонда или фонда будущих поколений. О нем говорили долго — года три. Потом перестали. А в сознание продвинутого обывателя внедрились понятия «семья» и «новые коммунисты». Вот где-то там растворились следы резервного фонда; по оценкам западных экспертов, состояние «семьи» из числа особ, особо приближенных к Чавесу, составляет 4 млрд — и не боливаров.

По официальному замыслу, деньги фонда должны были тратиться — конечно же! — на инфраструктуру. Итог: запущены ж/д для пригородной столичной электрички (больше железных дорог в огромной стране практически нет — чуть больше 400 км) и фуникулер, что везет счастливых отдыхающих на гребень хребта (должна была быть еще и вторая линия — та, что ведет к морю, — но деньги кончились). Плюс к тому — пара мостов, покрытые новым асфальтом старые трассы, новое здание аэропорта, новая ветка и несколько станций метро (в Каракасе и Сули). Все остальное — из прошлого века: и жилые дома, и дороги, и гостиницы, и даже ларьки.

Когда прижало совсем, подумывали было воспользоваться опытом российского премьера Кириенко и объявить дефолт. Но оказалось, что золотой запас страны под залогом у крупнейших мировых банков (Сити, Дойчебанк), — а это чревато. Инвестиции, конечно, предлагают — американские страны, но — под гарантии структурных и политических реформ (что, конечно же, не позволит Венесуэле успешно закончить боливарианскую революцию), предлагают и китайцы — без всяких гарантий (что пока вызывает обеспокоенные сомнения — но, думаю, ненадолго).

От России отличает вот что: в этой нефтедобывающей стране бензин, действительно, самый дешевый в мире: 1 литр — 2 цента. И это — после повышения, которое вызвало бурное недовольство масс. Обещали больше такого не делать — оно и правильно: глядишь, если не делать, так можно еще лет десять не делать ничего.

Каракас красив, как артефакт застывших 70-х, как продукт машины времени, унесшей людей в эпоху первых бетонных небоскребов и только-только понимающих свою ценность дорожных развязок. Да, при Чавесе строили метро. Но им лучше не пользоваться — впечатлениями будете делиться с фельдшером «скорой», который постарается зажать вашу колото-резаную рану.

Центр города для туристов малодоступен, к музею национального героя Боливара (давно обещали отремонтировать, но — увы) не пройдешь без риска быть заболтанным попрошайками или ограбленным.

В деловом квартале цветущего круглый год Каракаса газон прикрыт искусственной травой, как на дешевом футбольном поле.

У гостиницы работает генератор размером с фуру. Беда с водой и электричеством. Людям объясняют что-то про небывалую двухлетнюю засуху, что обрушилась на страну. Избранные знают: дело не только в ней — деньги на замену турбин местной ГЭС банально скрали, и турбины работают не все и не на полную мощность, что в совокупности с засухой к коллапсу и привело.

Народ пытается подстроиться под причудливый график подачи воды: тут либо мыться с утра, либо стираться. Вечером, впрочем, тоже что-то бывает. Частные дома обзавелись одинаковыми синими бочками, что разместили на крышах. Туда заливает воду еще один новый вид успешных мелких бизнесменов — водовозы. А вот на многоэтажку бочку не поставишь, потому относительно богатые — в пролете. Настоящие богатые имеют дома на склонах. К ним не добраться. БТРов, конечно, нет, но как-то все понимают: лучше не соваться под перекрестье прицелов видеокамер: чуть что — приедет вовсе не полиция.

…В городе радость: пересмотрен график работы госучреждений и школ по причине того, что уровень воды в водохранилище чуть поднялся, и электричество можно экономить не столь усердно. Теперь будут работать не три дня в неделю с 8 до 13, а пять, а дети смогут посещать школу по пятницам.

…С холмов, на которых фавелы, тянет вонючим дымом. В стране — лихорадка Зика. В принципе — ничего страшного, если, конечно, мыться и принимать антибиотики. Но с тем, чтобы мыться, проблема техническая, а с антибиотиками — существенная: их просто нет. Потому по фавелам ходят люди в масках и распыляют из некоего подобия обратно работающего пылесоса какую-то дрянь. Комаров — переносчиков Зика, говорят, отпугивает. Может быть…

^{Фото: Reuters}

Главный подарок для венесуэльца — лекарства и средства гигиены, именно их, как россиянам сыры, везут родственники и знакомые, которым удалось вырваться за рубеж. Нет элементарного: помимо антибиотиков — нет таблеток от давления, нет сердечных, инсулина, обезболивающих,  — нет 80% жизненно важных медикаментов. Ординатор одной из столичных больниц рассказывала мне, что в клинике нет даже физраствора, крови и плазмы, и люди умирают от этого. Операции — только экстренные, потому что больница работает на генераторе, диализ по этой причине не делают тоже давно.

В чем причина всех этих бед? Официальные власти считают, что это — происки зарубежных врагов, которые ставят кредиты и инвестиции в зависимость от прав человека и каких-то выкладок МВФ, пытающихся объяснить Венесуэле: то, что там построили — не экономика. И потому Мадуро в каждом своей речи ставит происходящему точный диагноз — «нам объявлена экономическая война». И народ склоняется к подобному выводу.

Оппозиция полагает, что во всем виноваты Чавес с Мадуро, требуют отставки последнего и категорически отказываются садиться с ним за стол переговоров, несмотря на предложения президента.

С оппозицией считаться приходится — демократия, чтоб ее, довела страну до того, что антиправительственные партии и группы смогли-таки объединиться (тут остается лишь мечтательно закатывать глаза) и захватить парламентское большинство.

Президент отбивается: требует перепроверить каждую подпись под петицией по поводу референдума об импичменте, вещает народу про фашистов, пробравшихся в законодательную власть, и грозится подать на них в суд. Пока — пат.

Но для СМИ — мат. Отдельные представители прогрессивной пишущей общественности, как и оппозиции, обретаются за решеткой, часть СМИ разорена, часть закрыта под предлогом нашествия тех же фашистов. Газетных киосков по городу особо не заметно, а что касается интернета, то есть такое подспудное ощущение, что маленькие маландрос в фавелах, как и их родители, как и большинство электората, большей частью гоняют на телефонах порнуху.

Оппозиционеры в очках иногда выходят на митинги. Тогда их бьют. Ну или бывает так, что особо активные до места выражения гарантированного конституцией свободного протеста просто-напросто не доходят.

Тут есть некая тонкость во внутренней политике, вернее — очень толстый аргумент, который называется «коллективос».

Это — такие молодые дружинники, что решили придать своим фавелам почти автономный статус, поставив их на полное самообеспечение, включая охрану от неприятностей. Оружия у них достаточно, как и связанных с ним способов сделать свою фавелу богаче, но полиция к «коллективосам», по странному стечению обстоятельств, не заглядывает. Во-первых, наверное, потому, что, согласно устойчивым слухам, оружие у молодых патриотов венесуэльской нации появилось не само по себе, а во‑вторых, когда случается какой-нибудь выплеск свободы на улицах Каракаса, члены «коллективос» моментально наводят конституционный порядок. Своими методами. Такими же методами они могут отрегулировать и деятельность фашистских общественных организаций.

Обыватель же смотрит на все эти баталии со стороны и пока стоически переносит свалившиеся на него трудности, повторяя, как мантру, что-то похожее на бессмертное «никогда такого не было, и вот опять».

Венесуэла всегда была одной из самых богатых стран Южной Америки, не воевала никогда, не голодала. Обыватели жили неплохо, но всегда ведь хочется жить еще лучше, особенно если яркий и убедительный человек — такой, как Чавес, — сообщает, что от них, обывателей, для этого, собственно, ничего и не требуется — только голоса на выборах. А там мы поделим все, что отняли у нас иностранные корпорации. Поделим — это хорошо, вот и поверили.

Увы, халява, как это обычно бывает, не прошла и в национальном масштабе. Но, не имеющий в мышечной памяти ничего особо трагичного, венесуэльский народ по-прежнему воспринимает все происходящее как временную неприятность или легкую простуду: денек-другой, и все пройдет, внукам будем рассказывать про очереди и нехватку всего.

Объяснить же, что они ошибаются, что пришло совсем иное время, в принципе некому, как и поставить на место всех, кто заигрался в песочнице. Современные боливарианские элиты — необразованные и коррумпированные — до сих пор ищут ту птицу, в которую воплотилась душа их Чавеса. Элиты прежние, со скучающим видом отдавшие страну левакам, полагая, что политика не их аристократичное дело, живут во Флориде или Панаме, без особого интереса наблюдая за тонущей родиной.

… А новый президент — не тот, он — не Чавес. Мадуро — он так себе. Да, он тоже часами рассказывает о заговоре американцев, но — не цепляет. Совсем. Харизма какая-то тусклая. Не смотрится бывший водитель на фоне государственного флага. И в итоге он так и не смог удержать тяжелое бремя культа чужой личности в качестве сакральных подпорок собственной власти, как это удалось в своей время Сталину провернуть с именем Ленина. Остался лишь спутный след, на котором, кажется, и держатся все еще идеи великой боливарианской революции, как и власть держится лишь на горстке говорливых леваков, стаде пугливых чиновников и безбрежном море нищих лачуг, окружающих города. Армия? Но это, как известно, очень непостоянная субстанция. Особенно в Латинской Америке…

Вот такая эта страна — страна наивных, живущих с ленцой обывателей, страна безответственных элит, что предпочли офшоры спасению страны, а еще это — страна истинных патриотов — маленьких маландрос из «коллективос», которые очень скоро станут взрослыми. И тогда они придут к власти.

…А Чавес, кстати, больше не продается. Почти. Нет в сувенирных магазинах ни маек с его изображением, ни чего иного, разве что в аэропорту обнаружил единственную статуэтку в генеральском мундире, да страшненькую майку на старом развале… Всего три года прошло, но длинные очереди за хлебом укорачивают память народа до неприличия.

Сергей Соколов. Картахена — Богота — Каракас.