Интервью с Андреем Дрониным

Один из мастодонтов российского рынка деривативов рассказал Financial One о том, как он торговал «на полу» Санкт-Петербургской фьючерсной биржи 20 лет назад, и о том, чем живет российский рынок опционов сегодня.

— Андрей, чем вы занимались до торговли на рынке?
— После перестройки я работал в вычислительном центре одного из питерских НИИ. Тогда у меня был доступ к копировальной и множительной технике, и получилось запустить небольшой издательский бизнес-проект. Мы печатали газеты модной тогда тематики — астрология, нумерология, мистика, сборники анекдотов. Я занимался набором текстов и собственно распространением газет, товарищ отвечал за соблюдение авторских прав и распределение зон интересов между нами и другими изданиями.
— Расскажите, как вы пришли на финансовый рынок?
— В начале девяностых отменили валютную статью, и часть моих знакомых стали торговать ваучерами и валютой. Но торговля наличной валютой была криминализована и опасна. Когда я узнал о фьючерсной бирже, то понял, что это идеальное место для меня.


— На какую биржу вы пришли?
— В 1993 году нашел для себя «Санкт-Петербургскую фьючерсную биржу». Это была сразу и торговля с плечом, и торговля в электронной системе без привлечения наличных расчетов. На площадке понравился коллектив, руководство биржи, креативность, отсутствие криминала. Сделки заключались на голосовых торгах с помощью маклера, трейдеры заполняли карточки и потом сдавали их операционисткам. Во время торгов в яме были крики и шум — именно та безумная атмосфера, которую часто показывают в фильмах. Ежедневно появлялось достаточное количество неправильно заполненных тикетов, и трейдеры оставались после торгов, чтобы исправить ошибки до клиринга. Вечерняя компания была очень неоднородна, но интересна: доктор наук, карточный шулер, психолог, фарцовщик и астролог.
— Когда для вас появились опционы?
— Буквально через неделю после прихода на фьючерсную биржу столкнулся с опционами. Если фьючерсами торговали около сотни трейдеров, то на опционной сессии было не более десяти участников. Безумно привлекала мысль, что премия от проданного опциона сразу поступает на счет, а все, что нужно потом, — «просто» постараться ее удержать. Понимание, что это совсем не просто, пришло очень быстро.
— Тяжело было торговать в яме?
— Часто задача психологически выдержать напор толпы была более важна, чем угадать правильное движение рынка.
Было важно успеть первым крикнуть и среагировать на встречную заявку. Если среагировало сразу несколько участников, то привлечь внимание маклера к себе и убедить его, что ты первый. Очень важно было не переступать грань: с одной стороны, стараться забрать себе все, что ты посчитал выгодным, а с другой — не нажить себе массу новых врагов. Личных конфликтов в те времена было более чем достаточно.
— Как выходили из этой ситуации?
— Одни трейдеры брали уроки ораторского мастерства, другие консультировались с психологами. Были те, кто читал книги по всем видам воздействия, НЛП, языку жестов. Был полный запрет на фото- и видеосъемку хода торгов участниками, потому что материалы могли стать предметом изучения специалистов и психологов. Видеозапись торгов для разбора конфликтной ситуаций хранилась в тайне, и спустя время ее стирали.
— У вас был большой счет?
— Суммы, равные цене квартиры, были тогда у многих. Деньги быстро нарастали, но так же быстро и исчезали.
— Правда ли, что вы проиграли свою квартиру?
—В 1994 году мой минус по счету был соизмерим со стоимостью квартиры. Но при этом у меня оставался существенный портфель купленных опционов call на доллар. В знаменитый «черный вторник» я занимался оформлением сделки по продаже квартиры. Сотового телефона в те годы у меня не было, поэтому после завершения сделки я по городскому позвонил на биржу и узнал о череде верхних планок и приостановке торгов. Приехав, я понял, что мои купленные опционы call были глубоко в деньгах, но чтобы зафиксировать прибыль, мне нужно продавать фьючерсы, а торги уже завершены. Я начал искать трейдеров на бирже, в офисах, в баре и заключал внебиржевые сделки. Но чтобы сделка была заведена в торговую систему, нужно было соблюсти два условия: сдать обе карточки сделки с подписью трейдеров и подтвердить наличие денег на счете. С последним пунктом и были проблемы у моих контрагентов. Пришлось скупить все запасы шоколада и алкоголя в биржевом буфете, чтобы уговорить маклера не запускать клиринг, пока я не наберу достаточного количества платежеспособных контрагентов. Но все те, кого удавалось уговорить на сделку, или оказывались разорены, или имели незначительные суммы. Это был потрясающий день: утром я думал, что банкрот, и продавал квартиру, днем я был виртуально богат и ощущал себя владельцем двух квартир. Утром следующего дня руководство биржи осознало, какое количество трейдеров не смогло выполнить свои обязательства по заключенным сделкам, и пошло мне навстречу, так что определенная часть списаний гарантийного фонда была произведена в мою пользу.
— А компании-брокеры тогда были?
— Изначально были только трейдеры. В 1994 году они начали распределяться по создаваемым брокерским компаниям. Была первая система аттестации и выдачи сертификатов трейдера. В 1995–1996 годах я с другом перемещался из одной фирмы в другую. У нас был очень существенный для того времени оборот по опционам, и нас сначала приглашали в различные брокерские компании, а потом просили уйти, так как рисковики брокеров были не в состоянии контролировать наши портфели и риски, а директора компаний опасались становиться заложниками нашего «все будет хорошо».


— Какой был оборот?
— В 1997 году трейдеры нашей компании совершали до 50% биржевого оборота фьючерсной биржи.
— Расскажите, когда вы стали маркетмейкером?
— Маркетмейкерство в Питере возникло где-то в 1996 году. Я с парой активных трейдеров подошел к руководству биржи и спросил: «Не слишком ли много мы платим биржевых сборов?» Руководство биржи пошло на переговоры и предложило нам организовать институт маркетмейкеров. У меня был первый контракт на опционах на рубль — доллар. Требования были достаточно жесткие: после совершения сделки давалось всего 30 секунд на паузу, после этого надо было снова выставить котировки по пяти страйкам. Так как торги фьючерсами и опционами велись одновременно в двух разных биржевых ямах, то появился новый вид арбитража — «ловля синтетики». Я был одним из первых, кто принес компьютер в биржевую яму. Exсel стал моим помощником и в расчете опционных премий, и в рисовании профилей портфелей на многие годы. Я знаю, что этот файл с некоторыми доработками используется многими трейдерами в ряде компаний до сих пор.
— Как вы впервые начали работать у брокера?
— В 1997 году биржа проводила очередной тендер на получение статуса маркетмейкера. Это был не первый тендер, и во всех предыдущих удавалось победить мне. Но в этот раз победила компания «Четвертое измерение». Руководство биржи объяснило свое решение и свой выбор тем, что организация надежнее одного человека. Мне не оставалось ничего другого как убедить директора компании, что только я смогу приносить ему прибыль, и устроиться к ним на работу трейдером. По сути, я выполнял те же самые функции, что и раньше, но теперь меня окружили помощники и я мог пользоваться денежными и человеческими ресурсами компании.
— Тогда вы перестали торговать на свои?
— Финансовые ресурсы компании были в разы больше, ее портфель превышал мой на несколько порядков. Я просто не имел права отвлекаться на свои деньги. С тех пор отношение к своим деньгам консервативное — только облигации и банковские депозиты.
— После вашего перехода как раз и наступил кризис?
— В 1998 году срочного рынка фактически не осталось. Почти все биржи закрылись, нам не удалось снять даже четверти денег со счетов. Мне пришлось начать торговать акциями на ММВБ.
— Куда вы перешли из «Четвертого измерения»?
— В 2000 году меня позвали на «Санкт-Петербургскую фьючерсную биржу» в качестве тестера новой торговой платформы. Я сходу выявил ряд недоработок и недочетов в системе и убедил собственников переписать платформу с нуля. Меня назначили директором по развитию биржи, около года мы создавали новую торговую платформу и сертифицировали ее.
— Примерно тогда команда Романа Горюнова (экс-глава биржи РТС) переехала в Москву...
— Да, но они работали на конкурирующей бирже «Санкт-Петербург». В то время многие мои знакомые-трейдеры переехали в московские компании.
— А вы почему не переехали?
— Я — «сова», а возможно, просто ленив, московская жизнь «жаворонка» меня не прельщала. В 2001 году меня позвали в питерскую «Элтру»: после административной работы я снова вернулся торговать опционами. Мы провели ряд встреч с Горюновым: согласовывали требования и условия к маркетмейкерству на опционах на РАО «ЕЭС». В 2001 году в «Элтре» был запущен первый робот, который торговал через Quik. Но программисты, как часто с ними бывает, сорвали сроки, поэтому первые пару недель я котировал опционы вручную, через Quik, используя для расчета премий свой любимый Exсel.
— Для разработки роботов вы нанимали людей?
— У нас была команда программистов, которых я собрал еще в 2000 году на фьючерсной бирже. Большинство из них потом перешло за мной в «Элтру». А основной костяк работает до сих пор. В «Элтре» удалось собрать хорошую команду, которая позже разошлась по рынку. Встречаясь в Москве, мы часто сталкивались с тем, что из десяти человек, сидящих за столом, семь представляют Питер.
— Помните, как вы перешли в «Олму»?
— В 2004 году Андрей Белинский ушел из биржи РТС в «Олму», и мы с ним и с собственником компании договорились, что для торговли на срочном рынке, разработки арбитражных и котировальных роботов создается питерское отделение компании.
— У «Олмы» стоят прямые подключения в Москве? Быстрые ли роботы?
— Разумеется, все роботы стоят на серверах в дата-центре биржи. Возможно, в пятерку по скорости мы входим, но не могу быть уверенным, что входим в тройку лидеров. Продукты и сервисы наших программистов настолько различны и специфичны, что интегрировать их в единое целое не представляется возможным. Правда, меня иногда обвиняют, что трачу много денег на разработчиков.
— Сколько их сегодня?
— У нас три команды программистов. С одной из них подписан стратегический договор и они реализуют арбитражных и котировальных роботов по опционам только для нас. Они создают удобный интерфейс, а при торговле большим количеством инструментов очень важна визуализация. Другая компания обслуживает еще с десяток брокерских компаний, они делают стратегии по арбитражу с фьючерсом. Их задача — скорость. С третьей — партнерские отношения: мы предлагаем свои стратегии, а они детализируют техзадание и предоставляют программистов. С ними быстро внедряются любых новые идеи алгоритмов. Права на использования программного продукта — совместные.
— Какие стратегии для роботов вы применяли в начале пути ?
— Одной из основных задач роботов в то время было анализировать, где в стакане появляется крупный объем и начинается активизация торгов или где происходят сделки по ценам, сильно отличающимся от расчетных. В 2002 году мы сделали презентацию робота-перехватчика, но не хотели сами его создавать. В старые времена было очень много ошибочных заявок, и на их перехвате можно было зарабатывать больше, чем любой скальпер. Мы не стали реализовывать «перехватчика», так как количество негатива и обид было бы запредельным. Но после нашей презентации несколько человек его реализовали и гордились тем, что зарабатывают огромные деньги практически на безрисковых стратегиях. Перехватчик не занимался управлением опционных портфелей, купив ниже рынка, он сразу выставлял встречную заявку близко к расчетным ценам, чтобы зафиксировать свою прибыль и закрыться. Поэтому мы, видя, что и где он купил, могли выставить заявку по ценам, близким к расчетным, и зарабатывали на перехватчиках свою арбитражную разницу.
— Существовала ли вероятность того, что попросят возвратить средства при ошибке?
— Перехватчики 2004–2006 годов были клиентами одной из брокерских компаний и никому ничего не возвращали. Разумеется, их очень не любили. Если же ошибка совершалась крупным участником рынка и контрагентом был тоже профучастник, то существовало джентльменское соглашение о возврате половины суммы убытка.
— А вы когда-нибудь совершали ошибки?
— Разумеется. Ошибки бывают у всех. Создавая в «Олме» опционного робота, программисты некорректно реализовали формулу расчета опционных премий. Расчет времени до экспирации был сделан с точностью до дня, и, стартовав в последний день обращения контракта, робот посчитал количество дней до экспирации равным нулю. В итоге все премии опционов превратились в ноль. За несколько секунд, пока ошарашенный трейдер выключал робота, мы продали огромное количество опционов по минимальной цене. 

Продолжение...