Россияне работают больше, но будет ли от этого толк или рост экономики?

Теперь россияне на работу тратят 38 часов в неделю. Это исторический максимум.

Можно подумать: круто, хотят зарабатывать больше, работают больше. То есть есть где работать.

А с другой стороны: в Екатеринбурге курьеры заболели какой-то инфекцией, а со смены не отпускали, и к гибели человека это в итоге привело.

Видимо, это не та производительность труда.

Она ориентирована на идеал, на некое воплощение в будущем.

А реальность вот такова: работают больше и умирают, собственно, на рабочем месте.

Буксуем на месте?

Это экстенсивная формулу производительности труда.

Экстенсивная тоже имеет значение: ты либо дурака валяешь весь рабочий день, либо ты работаешь — уже будет рост производительности труда.

Но, для развития экономики — необходима, интенсивная, конечно.

Технологический суверенитет связан с интенсивной производительностью труда, с интенсивностью и производительностью, вытекающей из применяемых технологий.

Еще Маркс закон стоимости описывал: ты производишь 2 пары сапог… 

Предположим, ты увеличиваешь интенсивность труда и работаешь вот так вот, как Чарли Чаплин в своих фильмах — быстро двигаешься и производишь не 2 пары сапог, а 4 пары сапог. У тебя производительность увеличилась в 2 раза и стоимость увеличилась в 2 раза.

Поскольку стоимость — это затраты абстрактного труда, то есть психофизическая энергия, вот это дерганье. А потом кто-то придумывает станок какой-то, и он производит не 2 пары сапог, а 102 пары сапог.

И у тебя стоимость одного сапога резко падает, общественно необходимого труда ненужного, и менее производительный труд уходит с арены. Остается на рынке только тот труд, который признается общественно необходимым.

В этом суть капитализма, что не всякий труд признается обществом необходимым. Ты можешь трудиться, но если твой труд никому не нужен, то есть он не обладает какой-то меновой стоимостью…

А меновая стоимость — это способности обмениваться, потому что в тебе есть какая-то потребительная стоимость, а потребительная стоимость — это способность удовлетворять какую-то потребность человека.

Вот если ты просто трудишься с утра до вечера — не знаю, кидаешь сено, из одной горы сена создаешь другую, — никому это не нужно, никто тебя не оценит.

Поэтому задача у России сейчас понять: в этом технологическом суверенитете кроется рост производительности труда, а производительность труда ведет к снижению общественно необходимых затрат на производство единицы продукции.

И здесь кроется основа для более выгодного международного обмена. Если ты будешь все время продавать тот продукт, на который ты мало потратил производительности труда, то тебе придется большее количество этого примитивного продукта обменивать, условно говоря, за один айфон какой-то. И в этом айфоне воплощено так много производительности труда, что все большая и большая часть твоих ресурсов будет ко мне уходить.

И это, по Марксу, является справедливым. Когда говорят: «Это несправедливо, это колониализм», — нет, с точки зрения марксистской теории, обмен происходит по стоимости.

Просто у вас, чтобы стоимость были эквивалентными, мне нужно дать вам один айфон, а вы мне должны вылить 100 цистерн топлива, или какао бобов, или сахара.

В этом-то смысл: мы исходим из того, что весь обмен происходит справедливо — ну, за исключением каких-то вопиющих случаев. Но в этой справедливости и заложена разница в производительности труда.

Так вот технологический суверенитет — это не самоцель на самом деле. Просто в создавшихся условиях, когда мы оказались отрезанными от доступа к технологиям, это лозунг, чтобы мы начали что-то делать. Но ни одна страна не обладает технологическим суверенитетом, поскольку даже глупо рассчитывать, что у нас будут созданы все школы любого производства от А до Я и на конкурентоспособном уровне. Этого не было и не будет.

Всегда Россия для того, чтобы двигаться вперед, на большие рывки, пользовалась технологиями, которые были на Западе. Так было и у Петра I, так было у Сталина.

В советской индустриализации участвовали сотни американских компаний, которые, даже несмотря на отсутствие дипломатических отношений, поставляли продукцию для индустриализации, для создания вот этих заводов.

Как «ГАЗ», например — Ford, и вместе с ним приходили все эти линии. И когда у нас «Лада» была, «Жигули» были созданы, это тоже итальянский Fiat поставил все это оборудование, точно такое же, как оно было в Турине. И мы начали производить, потом портить тот исходный Fiat в наши «Жигули».

Задача понятна, но это означает, что нужна переориентация студентов, молодежи. Нужно откуда-то брать компетентных преподавателей. Нужна более тесная связь этих преподавателей с производством и с инженерами, которые там знают, что им нужно.

Нужны конкретные задачи, шаг за шагом выходить на какой-то приемлемый уровень.

Но как это будет делаться, не до конца понятно.

Возьмем, китайский опыт 1990-2000-х годов. Их выход на те параметры, на которых они сейчас находятся как крупнейшая экономика мира вместе с американцами — они шли осмысленно через привлечение прямых иностранных инвестиций.

Прямые иностранные инвестиции всегда означали покупку какого-то контрольного пакета акций в компании. И вместе с этим контрольным пакетом акций в эту компанию с Запада приходили управленцы, приходил технологический капитал, приходили все прочие технологии производства и сбыта. Они, собственно, и показывали, что они столько лет со времен Дэн Сяопина шли по пути, активно используя западные знания для того, чтобы выйти на какой-то уровень.

Какая страна обошла это в последнее десятилетия, мне неизвестно. Поэтому неужели мы захотим все с нуля начинать, если никто с нами по высокотехнологичным проектам сотрудничать не собирается — ни Китай, ни Индия?

P.S. Подпишись на канал ГлавИнформ —  ГИБбон  — о том как экономика, политика и технологии влияют на нашу жизнь.