Адам Смит о финансовом кризисе
Количественное смягчение? Плохая затея!
Устали от поверхностных людей, пререкающихся по поводу финансового кризиса и его последствий? От экономических потрясений, которые всего лишь приводят к созданию нечестных политических кампаний? Интересно, что могли бы сказать по этому поводу великие мыслители? Попытки проконсультироваться у гениев экономической науки осложняет один неприятный факт: многие из самых важных представителей науки не только мертвы, но и умерли задолго до того, как правительства и центральные банки начали выдумывать такие нетрадиционные политические инструменты как количественное смягчение. Это объясняет, почему они не участвуют в споре – пока что.
Не далее как 21 января в Гарвардском клубе Нью-Йорка состоялась лекция Джеймса Оттесона, профессора политической экономии Университета Wake Forest и редактора новой книги «Что знал Адам Смит, нравственные уроки капитализма от величайших мастеров и самых неистовых противников». И у него спросили, что мог бы сказать великий шотландский экономист о последнем кризиса.
Г-н Оттесон был достаточно любезен и в ответ процитировал некоторые поучительные утверждения Смита. Не удивительно, что человек, который ввел в обращение термин «невидимая рука», не поддержал бы открытое вмешательство государства. Его несогласие можно выразить тремя переплетающимися между собой категориями: стремление правительств вмешиваться в жизнь общества за счет долгосрочных расходов; опасность бумажных денег; и перенос доходов из будущего в настоящее из-за проблем, связанных с долгом и деньгами. Это, думал он, своего рода кража. Стремление вмешиваться затрагивает основной аспект философии Смита, наиболее ярко описанный, как говорит г-н Оттесон, в первой книге великого экономиста «Теория нравственных чувств». «Человек, пристрастный к системам» допускает ошибку, думая, что может играть людьми, как шахматными фигурами, но в человеческом обществе «каждая отдельная часть целого двигается по свойственным ей законам, отличным от движения, сообщаемого ей законодателем». Если правительства будут насильно навязывать обществу свои идеи, это может вызвать непредвиденные последствия, что в свою очередь приведет к постоянным разногласиям.
В более известной работе Смита «Богатство народов» он часто обсуждал уязвимость и нравственную опасность бумажных денег, отмечая, что они могут маскировать рост долга и обеспечить появление «ложного» богатства; это разрушительная «уловка фокусника». Не трудно представить, что если бы Смит вернулся и представил переработанную редакцию, он мог бы привести в качестве примера балансовые отчеты центральных банков.
Чрезмерный контроль, установленный после финансового кризиса, в основном был обусловлен необходимостью защиты людей, но Смит с недоверием отнесся бы к подобной иерархии. «Действительная дисциплина налагается на работника его потребителями и заказчиками, — писал Смит. Не что иное, как боязнь потерять их заказы или лишиться работы, удерживает его от обманов и ограничивает небрежность». Отсюда следует, что финансовый кризис лучше было бы представить в двух компонентов, первоначальные волнения и реакция, пагубные последствия которых еще впереди. Помимо огромного государственного долга, образовавшегося во время кризиса, сам факт спасения затронутых институтов разрушает тот страх, который Смит считал необходимым для предотвращения обмана и небрежности в будущем. Но если следует избегать все возрастающей зависимости от «человека, пристрастного к системам» и его пороков, какая остается альтернатива? Если бы Смит увидел результаты, его простили бы, если бы он задал очевидный вопрос: как могли его идеи и имя сохранить такую популярность, если на их смысл никто не обращает внимания? Предоставим читателю самому решить, может ли Смит ответить на все вопросы современности.
