Почему советские граждане не имели права делать мебель?
На фотографии к статье — знаменитая югославская стенка, несколько стоящих впритык друг к другу шкафов. Стоило такое чудо тщеславия начиная от 800 рублей (зарплата классического инженера за полгода). Несмотря на столь высокие цены, мебель была в СССР в дефиците. Иногда она обходилась покупателям в две-три цены: допустим, 800 рублей магазину и ещё дополнительно 1200 рублей заведующей в карман, чтобы та согласилась мебель без очереди отпустить. Грузины, однако, спокойно платили и такие суммы — в Советском Союзе они были на привилегированном положении, так что деньги у них водились (видео).
Впрочем, 800 рублей — это только начало цены на мебельные стенки, были стенки и за 2500 рублей. Полный гарнитур мебели в гостиную мог стоить, к примеру, 4500 рублей. При зарплате в 120 рублей это три года труда, практически ипотека.
Кстати, некоторые на днях заявляли, будто инженеры получали больше, чем 120 рублей. Отчасти это верно, некоторые инженеры получали больше: особенно на руководящих должностях и в нацреспубликах, то есть за пределами РСФСР. Но всё же знаменитая песня иноагента — «Я инженер на сотню рублей и больше я не получу» — была написана в 1978 году, когда её автор работал инженером в НИИ. Про свою зарплату в 120 рублей мне писали в комментариях читатели, которые лично получали в советские годы именно такую зарплату. В народном фольклоре 120 рублей тоже фигурируют как стандарт для инженера. И, наконец, распределение по зарплатам показывает, что 120 рублей были в 1976 медианной, а в 1986 — распространённой зарплатой в СССР:
Обычный обеденный стол стоил в СССР 130-140 рублей (ссылка), то есть как раз стандартную инженерную зарплату. И я отлично помню эти столы: их красота и качество оставляли желать много лучшего. Сейчас такие столы продавались бы по самому низу рынка, где-то рядом с пластиковой мебелью для уличных пивных.
Раньше я увлекался изготовлением мебели и хорошо представляю себе, сколько времени уходит на изготовление обеденного стола. При наличии инструментов и навыка, славный крепкий стол можно с запасом сделать за 8 рабочих часов (разбитых на несколько интервалов, так как клею и лаку надо сохнуть).
Предположим, что нормальное дерево было в СССР дефицитом. Предположим, что мебельную фурнитуру — стальные крепления-стяжки — тоже было не достать. Однако фанера-то в СССР была, и столярный клей тоже был. Из этого комплекта можно смастерить отличный, красивый стол: даже с шуфлядкой.
Сколько стоила фанера, я не знаю, но СССР производил её миллионами кубометров, наверняка можно было как-то купить. Теоретически рукастый инженер мог бы оборудовать себе гараж и делать там по 20 отличных столов в месяц, продавая каждый по 60 рублей. 200 рублей откидываем на материалы, и остаётся 1000 рублей — отличная зарплата для 120-рублёвого инженера. На самом деле, даже больше, так как стенки, шкафы, кровати и тому подобное тоже несложно делать на маленьком производстве, а продавать их можно значительно дороже.
В реальности, однако, открыть столярную мастерскую в СССР было нельзя: моментально нахлобучили бы за нетрудовые доходы, дали бы реальный срок. Желающие заработать занимались чем-то менее приметным: тайно выращивали еду в теплицах, например.
Теперь вопрос.
Объясните мне, пожалуйста, почему изготовление нужной народу мебели — это нетрудовые доходы? Чем вредит обществу мастер, который собственными мозолистыми руками мастерит в своём гараже кухонный стол? Какое преступление он совершает, почему я должен радоваться его заключению в тюрьму?
Одно дело, когда друзья компенсируют расходы и затраты материалов и времени. И другое, когда спекулятивная наценка.
Если ты, к примеру, продавец, и сохранил товар на складе, и потом выкупил для своих, чтобы вывозить на строну — это преступление. Ремесленников не сажали. Моделист конструктор был всегда в почёте. Наказывали перекупщиков. Скупщиков и барахольщиков.
В СССР помимо сделать, главным было выбить фонды — материалы и проч для производства.
И не забывайте, в войну все мебельные фабрики стали авиазаводами.
Сырокопченой колбасы и черной икры не было в магазинах Москвы еще с «голодовки» при Хрущеве (начало 60-х). Это было только в заказах в НИИ и заводах не чаще раза в месяц.
Машины для населения были только в очередях на 3-5 лет даже несмотря на появление Жигулей.
Так что не надо ля-ля и обобщать.
Я про сырокопченую. В Москве ее там не было. А вареная всегда была в магазинах до хозрасчета и кооперативов при Горбачеве, как и сосиски и мясо с костями. Это варенокопченая была, но не всегда, но минимум 2-3 раза в неделю.
А очереди на перечисленные Вами машины уже были во второй половине 60-х, когда не было никаких Жигулей. С появлением Жигулей да, очереди на иж и запорожцы сильно сократились.
Ну так и на квартиры были очереди больше 10 лет, даже на кооперативы не меньше 5 лет, которые тоже давали только при меньше определенного количества квадратных метров на живущих.
Варёная в обычных гастрономах была, кроме может совсем голодных регионов, по 2-20 и 2-80. А копченая была в кооперативных магазинах около 5 рублей, на рынках было все, кролик 10 рублей.
Сырокопченая была в заказах на работах в 70-е по 6 руб. за кг. Почему цена то на рынках была дешевле? Или это не сырокопченая, а варенокопченая? Ну последнюю в Москве и магазинах до 1987-го можно было «поймать» 2-3 раза в неделю за 3-50 и 4-10 за кг.
Как тогда говорили, кроме икры, крабов и тресковой печени ничего там и нет. Я помню, что при Хрущеве ненадолго исчезал белый хлеб, пшеничная мука. Но появились разные продукты из кукурузы. Яйца массово появились в самом конце его правления. В 1959 году он побывал в США и индустриальное производство яиц, птицы и свинины после этого начал развивать очень мощно.
А кроме зарплаты были и премии, и 20 руб. в месяц за секретность работ, и удвоенные тарифы за работы свыше 8 часов в 5 рабочих дней. Ну еще можно было и научные статьи или изобретения делать. В первом случае 50 руб. за статью, во втором 100 руб.+маленький процент от доходов от цены производства, если изобретение реализовывалось в рамках серийного производства.
А вот когда я в 1986-м получил старлея и самую высокую неруководящую должность старшего научного сотрудника, то моя зарплата выросла до 360 руб. А кроме 12 зарплат в декабре у нас была и тринадцатая, равная оклад+звание. Для тех, кто отслужил больше 5 лет она была меньше ежемесячной не только на 20 руб. за секретность, но и на проценты за выслугу, которые были с 10 лет и увеличивались через каждые следующие 5 лет. Но нам и засчитывались туда 5 лет учебы в ВШ КГБ и потому мы эти доплаты за выслугу начинали получать через 5 лет после выпуска. Ну и ещё были 20 руб. за кандидата наук и 40 руб. за доктора наук, но я то первым стал только в 1993 и это были уже совсем другие деньги. СНСы+подполковники (звание этой должности)+кандидаты на 14 лет старше меня (36 лет) в 1984-м уже имели чуть больше 500 руб. в месяц в сумме, без учёта 13-й.
Хоть по водке 2.87 — 4.12 — 6.20, чем далее, тем круче, хоть по золоту, хоть по бензину, хоть по картошке на базаре.
Ясно, что военпреды получали у нас раза в 2 больше, чем старший инженер, а это была самая массовая инженерная ставка. 150 в начале 80-х.
И, кстати, получается, что должность младшего сотрудника у нас была в 1984-м с окладом 130 руб.
270-120(звание лейтенанта)-20(секретность)=130.
«С незапамятных времен (с начала 60-х годов) действовали единые криптографические и инженерно-криптографические требования, по которым опасной считалась оценка стойкости ниже, чем 10^25.
....
Одну старую «балалайку» в НИИ автоматики проанализировали по новым требованиям. Как там считали коэффициент a — не знаю, скорее всего откопали все старые отчеты и разделили общее количество сброшенных порядков на время, которое эта «балалайка» эксплуатировалась. В итоге общая оценка стойкости получилась 100 лет, эту цифру официально записали в отчете. На следующий год в 5 отдел пришел молодой парень, свежим взглядом нашел статаналог и по старым, добрым требованиям «уронил» оценку стойкости до 10^21. Больше старых «балалаек» по новым требованиям не анализировали, так спокойнее будет жить.»
Он, правда, спутал мой «срок». На преддипломную и дипломную практики я пришел в сентябре 1983-го, на работу в сентябре 1984-го, а то, о чем он пишет, это лето 1986-го.