Зачем создавать то, что невозможно контролировать? Зачем делать то, что разрушает заданные рамки? Это логичные вопросы доминирующих агентов любой закрытой социальной системы, соответствующие их желанию максимального продления жизненного цикла “режима”. Если компоненты системы, какими бы «плохими» и преступными они не были, соответствуют концепции системы и не противоречат ей — то они принимаются системой как законная ее часть. Напротив, если компоненты системы ей не соответствуют и находятся в идеологически — конструкционном противоречии с ней, то несмотря на их потенциальную эффективность и полезность (а в случае социальной системы — высокую индивидуальную развитость и высокий уровень самоорганизации и самосознания агентов), они не принимаются системой (очевидно, поскольку указанные факторы присущи открытым системам). В частности из этого посыла родилась сущностно ошибочная концепция суверенной демократии (подчеркну — в ее российской трактовке, поскольку термин был заимствован из американской политологии, в которой он означает нечто совершенно иное ). Отсюда же рождаются большинство так или иначе закрытых социальных режимов.
В целом, закрытость любой системы говорит о ее консерватизме и высокой степени реакционности. Говоря о социальной системе, чем она более открыта — тем она более конкурентно-ориентирована и не идеологизирована (а значит более дифференцирована и плюралистична), более этична и свободна, а значит более рациональна с точки зрения как участвующих в ней агентов, так и сточки зрения позитивности угла наклона ее прогрессивной медианы.
Как это не странно звучит, понятие справедливость — в общепринятом, а не научно-детерминированном смысле — архаично и соответствует закрытым примитивным социальным системам: участник девальвирует значение существующего общественно-гражданского правила в зависимости от обстоятельств, собственной оценки, зависящей от уровня и способа его понимания действительности, уровня его личного самосознания. Соответственно личная оценка, как конечный само признаваемый факт, дающая такому агенту субъективное моральное право на действие, является приматом над общественным консенсусно установленным правилом. С другой стороны, равнозначные и безусловные, консенсусно одобренные нормы законоподчинения и милосердия — это понятия, соответствующие открытым и конкурентным системам: разнородные агенты с разным уровнем самосознания и даже способом мышления могут сосуществовать вместе только на основе этики, правил, процедур и институтов — единых для следования всеми участниками и равно законных для любых проявлений этих участников, несмотря на обстоятельства и личную оценку.
Соответственно: консеквенциализм и утилитаризм — это идеология закрытых социальных систем, характерная для “естественного государства”, также необходимая для расширения этатизма. Такая идеология сопровождается низким уровнем альтернативной гражданской самоорганизации, при этом превалирующей является концепция справедливости, в рамках которой результат может быть достигнут форсированием или прямым нарушением общественно-консенсусных правил. Деонтология — это базисный принцип открытой социальной системы, в рамках которой разнородные агенты могут конструктивно и девелоперски сосуществовать, подчиняясь консенсусным общепринятым правилам, несмотря ни на что: обстоятельства, личные оценки, эмоциональные искажения и пр. Это концепция, безусловно эластична, поскольку эндогенно-реактивный поведенческий и экзогенный аспекты могут нарушать эталонность, но чем более уважаемы правила и институты, чем более они консенсусные и чем больше доверия к непреложности их действия — тем менее существенны девиации и тем быстрее возвращение к условному балансу.
Догмат «инклюзивности, справедливости и равенства», индактринируемый современными международными элитами в качестве новой идеологии — движение в сторону «закрытия» порядков открытого доступа, с потенциалом постепенной деградации в новую форму “естественного государства” — и, как следствие, постепенное закрытие открытой системы. Фактически это дискурс доминирования идеологии над этикой, что по сути свойственно архаичным социальным организациям. В практическом преломлении это иллюстрируется расширением этатизма, концепцией «безопасность и удобства в обмен на свободу, идеологическими формулярами Клауса Шваба, (основанными, конечно, на теориях постиндустриальных трансформаций ребят из 70-хх, типа Ингланда и пр)… и их поддерживающие практические заявления акционеров и топ-менеджеров крупнейших компаний всех ключевых индустрий о приверженности концепции GR, ESG и социально-ответственного инклюзивного капитализма, растущая привязка агентов к государственному монетарному донорству и одновременная девальвация ценности эволюционной конкуренции, индивидуализма и меритократии и пр и пр...
Идеология — суть экзогенна. Этика — суть эндогенна. Идеологический дискурс очень важен для несвободного общества, поскольку именно он определяет нормальность и допустимость самого мнения — окно Овертона в таком обществе уже, чем в свободном. Для свободного общества идеология per-se вообще не важна — важна этическая риторика, которая формируется эволюционно и эндогенно, а это совершенно другая история. Возможна трансформация этики в идеологию, но это и есть этическое вырождение существующего консенсуса и начало образование новой этики: предшествующая этика деградирует в идеологию, а на ее месте рождается новая. Этика и идеология эталонно противоречивы. Ad-hoc они сосуществуют, однако для социально-экономического прогресса — in the long run — этика ( читай: развитое гражданское общество и институты) всегда должна доминировать над идеологией (читай: государство и ограничение прав и свобод) — эмпирика свидетельствует об этом однозначно и безапелляционно. В противном случае мы можем получить благостную утопию, но на очень короткий срок. Однако всегда следует помнить: любая утопия имеет только две полосы развития: жесткая (как правило революционная, реже эволюционная, но всегда шоковая) элиминация - и антиутопия. Обе — регрессивны.
но из текста непонятно чей Крым и чьи Мальвины
Радует понимание, поэтому интересно, есть ли ощущение, что экономисты поспособствовали углублению и ускорению этих процессов, хотя бы пассивно?
И многочисленные публикации и все знакомые лично и френды ФБ говорят, что левая идеология пышно расцвела в академической среде на поколение раньше, когда Кругман с Мэнкью учились читать и писать.
В известных работах Klein & Stern, например, приводились распределения полит. предпочтений 2003 года, с отношениями до 30:1 (социологи, антропологи). То есть, к началу века рост местами закончился. Похоже, что внутри общества уже не осталось сильных естественныых идеологий-конкурентов, при этом экономическая наука настолько слаба, что не может даже однозначно сказать, чего делать нельзя ни в коем случае и какое возмездие обязательно постигнет нарушителей табу. Из позитивных сценариев видится только появление экономистов, способных раскопать и промоделировать в общих чертах понятные трейдерам настоящие причины пузыря и обвала 1929 г., чтобы побудить истеблишмент действовать.
Paul T, да какой тут жар… печаль и тоска... отозвался потому, что Вы представились работающим в BR, т.е. имеющим практический опыт.
У меня нет больших претензий к философскому позиционированию экономикс, недовольство касается преимущественно чрезмерной уверенности в непроверенных теориях и основанных на них разрушительных действий.
Апепеляция к Попперу — стандартный костыль, требование какого-либо метода обеспечения минимального рационализма и признаков научности, тех же прогнозов.
У трейдеров с верификацией теории значительно проще: заблуждения по части прогностической ценности торгуемой модели достаточно надежно рассеиваются финансовыми результатами (много смайликов).
Умудренному опытом заблуждений и обладающему работоспособными моделями трейдеру намного заметнее и некоторые результаты деяний экономистов и ущербность соответствующих теорий и отсутствие критицизма. Трансмиссия таких трейдерских знаний в академическую науку — нулевая или даже отрицательная.
В свою очередь предложу ссылочку, если пожелаете.
Российскую культуру [гос]преследования некоторые уподобляют лайт-версии узаконенных классических эскадронов смерти, но и отличия заметны. Она лупит по зачаткам политической самодеятельности, но практически не трогает (или пока не трогает) ни выражающих свое частное маргинальное мнение, ни специалистов, все это обсуждающих и осуждающих. Поскольку традиционный идеологический напор отсутствует и у народа сохраняется высокий уровень недоверия, варианты развития пока не столь очевидны.