К.Сонин - еще раз о карантине

Каждое публичное слово экономиста вызывает множество дурацких комментариев. Экономика же это более простая вещь, чем медицина или футбол — деньгами-то все пользуются, импорт-то все потребляют, как же не считать себя специалистом? Вообще-то когда потребитель или предприниматель начинает объяснять экономисту, как устроена экономика — это примерно как если бы лабораторная мышка объясняла бы биологу, как устроен лабиринт, по которому она бежит. «Сначала направо, там пахнет хорошо, но только держаться подальше от стенки, она бьёт больно и сразу ныряешь на свет…» Нет, конечно, экономисты, как и биологи, бывают и некомпетентными, и глупыми, и ангажированными — но и у малокомпетентного и глупого биолога есть преимущество перед самой умной мышкой.

Самый дурацкий комментарий последних дней — это про то, что экономисты (всего мира) не понимают, что жёсткие ограничительные меры — это удар по экономике, производство и потреблению, снижение уровня жизни людей и т.п. «Опасность умереть от голода, а не от вируса». Совершенно непонятно, во-первых, откуда кто-то взял, что экономисты об этом не думают… Конечно, думают, и, когда говорят о необходимости жёстких ограничений, учитывают и те огромные потери, материальные и моральные, которые эти жёсткие ограничения несут. Это было бы непрофессионально об этом не думать — всё равно что, обсуждая бизнес-проект, говорить только о доходах, не упоминая издержек.

Но главная глупость — это считать, что издержки карантина и вызванного им спада производства и снижения потребления — это что-то большое по сравнению с потерями от эпидемии. Выбор не стоит между «большими потерями» и «маленькими потерями». Выбор сейчас стоит между «большими потерями» и «очень большими потерями». Удар по экономикам нанесён эпидемией — ущерб будет огромным в любом случае. Задача — выбрать вариант, в котором этот огромный ущерб будет меньше, чем при других сценариях.

Вот, например, оценка, сделанная Michael B Greenstone с коллегами в Институте Беккера-Фридмана. Разница между «полужёстким карантином» (соблюдением социального дистанцирования, ведущего к огромным потерям в множестве отраслей) и «ничего не делать» — 8 триллионов долларов, 35% ВВП США. То есть потери от «оставить как есть» сравнимы с самыми тяжёлыми кризисами в новейшей истории. Это очень грубая оценка, но далеко не самая высокая.

Sergei Guriev вчера написал подробную колонку в «Ведомостях» про то, как правильно учитывать экономическую ценность человеческой жизни — ценность не «для себя» или «как человека», а продуктивный вклад человека. (Для желающих писать, не читая, глупый комментарий о том, что коронавирус убивает стариков и больных — конечно, и у Гринстона и у Гуриева учтено, что ценность человеческой жизни падает с возрастом и оценки уже включают эффект этого падения.) Сергей крайне осторожно оценивает жизнь россиянина — всего в 6 миллионов рублей для расчёта в своей колонке и получает потери, аналогичные американским, от «нечегонеделания» в 12% российского ВВП. Его собственные расчёты (грубо, жизнь россиянина — это 100-150 миллионов рублей) дали бы потери, сравнимые с годовым ВВП.

Что это означает? Что спад, аналогичный Великой депрессии в США 1929-33 или российскому спаду 1990-1997 — это меньшие потери, чем сценарий бесконтрольного распространения эпидемии. (Конечно, экономисты опираются на модели, расчёты и оценки эпидемиологов и медиков — если эти модели и оценки ошибочны, то придётся пересчитывать и экономические оценки.) Ещё раз — 8 лет падения ВВП, сокращение потребления и уровня жизни, аналогичное тому экономическому кризису, который вызвал распад СССР — это меньшие, экономически, потери, чем потери от распространения эпидемии без ограничительных мер.

В этой аналогии есть, кстати, и некоторое утешение. Меня в последние дни много спрашивали — что такое, экономически, «пессимистический вариант»? Умрём от голода? Нет, самый мрачный вариант — эпидемия развивается в условиях такого карантина, при котором работают только существенные производства, и это тянется долго. Это не будет хуже — ни через год, ни через два — чем то, через что прошла Россия в конце 1980-х-начале 1990-х. Конечно, разница с 1991 или 1993 годом состоит в том, что в случае долгого жесткого карантина мы попадёт на этот уровень быстро, за несколько месяцев, а не за десять лет, привыкая к всё более низкому уровню жизни постепенно, как тогда. Но это, повторяю, самая мрачная оценка. Что, по-моему, вселяет оптимизм.