Минфин России рассказал, какую поддержку для банков рассматривает государство и что делать с иностранцами на российском рынке

«Докапитализация сейчас вообще не обсуждается»

— По оценке Банка России, чистый убыток банковского сектора в первом полугодии составил 1,5 трлн руб. Насколько убыточными оказались за этот период банки, принадлежащие правительству? Хотя бы на уровне агрегированной информации, учитывая закрытие значительной части банковских данных.

— Эта информация имеет чувствительный характер для людей, которые с этими банками работают, поэтому, конечно, названия я вам не скажу. Что касается того, как повели себя балансы банков с госучастием, то ответ: примерно так же, как в среднем все банки, — нельзя сказать, что они были в целом лучше или в целом хуже. Но я считаю, что мы реально поймем, что происходит с банковским балансом, по итогам третьего квартала. Если помните, то в пандемию COVID во втором квартале 2020 года банки создавали колоссальные резервы, но потом выяснилось, что это совершенно было не нужно. Те банки, про которых клиенты считали, что они умрут, выжили.

Второй квартал 2022 года был антикризисный, а третий квартал будет первым, в котором экономика работает в новых условиях, — по его итогам уже можно будет сказать, как себя чувствуют банковские клиенты. Поэтому мы и говорили в правительстве, что любые меры возможной поддержки будут рассматриваться по итогам либо отчетности за девять месяцев, либо вообще за год.

— То есть пока преждевременно говорить о том, что кому-то из госбанков может понадобиться докапитализация?

— Во-первых, докапитализация сейчас вообще не обсуждается, ни на какой площадке — во всяком случае, насколько мне известно. Во-вторых, вопрос достаточности капитала в отдельных банках может решаться при помощи так называемых надбавок. Они не являются обязательным нормативом — по сути, банку только запрещено платить дивиденды, если он «пробивает» эти надбавки выше 8%.

Мое личное мнение: чтобы сейчас стимулировать кредитование (а нам надо обеспечивать замещение западных банков), я бы вообще отказался от надбавок надолго, например на десять лет, и дал возможность банкам нарастить кредитование и заместить те кредиты, которые сейчас западные банки не будут рефинансировать.

— А если по итогам третьего квартала выяснится, что банкам необходима поддержка, смогут ли на нее рассчитывать частные банки? И на каких условиях?

— Очевидно, что любая потенциальная поддержка не будет избирательной: опыт 2015 года показывает, что тогда поддерживались банки независимо от формы собственности. Однако сейчас никакие программы докапитализации вообще не обсуждаются. И не факт, что они понадобятся.

Вопрос ваш был из разряда «что будет, если». Я считаю, что в принципе надо рассматривать все меры, в том числе по управлению нормативами достаточности капитала. Мы помним, что в некоторых странах, в частности в Японии, начали вступать в «Базель» с [нормативом] 4% достаточности капитала и поставили очень длительный горизонт по накоплению капитала. Понятно, что все это должно сопровождаться отказом от дивидендов. И здесь мы признаем, что при любой проблеме с капиталом и при любом ее решении надо будет, конечно, отказываться от дивидендов и дать возможность банку направлять свою прибыль на повышение капитализации.

Подчеркну, что это вопрос Банка России. Это мое мнение как бывшего аналитика, а Банк России сам решит, как правильно сделать.

— Правильно ли я понимаю, что государство в 2023 году и дальше не рассчитывает на дивиденды от государственных банков? Они заложены в бюджет?

— Заложены. Но, естественно, бюджет — не скрижали Моисея. Говорить о том, что государство возьмет и просто целиком откажется от дивидендов банковского сектора… я не вижу такого. Я допускаю, что отдельные банки окажутся в ситуации, когда они не смогут платить дивиденды или это будет нецелесообразно. Потому что есть ряд банков, в которых надо резко наращивать кредитование. Это будет рассматриваться индивидуально, но наш базовый подход, конечно, что дивиденды будут заложены.

— Потребность может возникнуть в том числе из-за кредитования ВПК?

— Да, но не только, надо и замещать западные кредиты.

— Через Промсвязьбанк?

— В части ВПК да. По-моему, это очевидно.

«Высаживают наших управленцев, сажают каких-то непонятных людей»

— Вы в июле заявляли, что профильная подкомиссия Минфина не будет больше одобрять продажу «дочек» иностранных банков. В начале августа вышел президентский указ, который формально запретил такие сделки в финансовом секторе. Можете раскрыть, вообще на момент этого указа были ли какие-то на рассмотрении предложения о продаже?

— Нет, не было.

— За все время вообще много ли было таких заявок твердых от иностранцев?

— Твердая заявка была только одна — это Росбанк (принадлежал французской Societe General, куплен «Интерросом» Владимира Потанина. — РБК).

— А если такими «дочками» иностранных банков заинтересуются, например, не российские инвесторы, а инвесторы из дружественных государств? Была информация, что «Юникредит» ведет переговоры с китайскими, индийскими, турецкими инвесторами. Возможно ли одобрение таких сделок?

— Указ это запрещает и относит к решению президента, поэтому здесь не могу комментировать. Но что касается нашей повестки — это было связано не с тем, кто покупает, а с тем, кто продает, потому что наши банки за границей не то что продать нельзя, ими вообще даже управлять нельзя. То есть высаживают наших управленцев, сажают каких-то непонятных людей, совершенно не связанных с акционером. Поэтому и были приняты ответные меры, хотя на права управления этими банками никто не посягал и не посягает.

— На балансах международных банков (например, Unicredit) российские активы находятся в статусе held for sale (выставлено на продажу. — РБК).

— Да. Причем даже spin off (отделение дочерней компании от материнской. — РБК) некоторые думали сделать. Но если одни действительно активно ищут покупателей, другие, похоже, просто делают вид под воздействием политического давления, при этом понимая, что основная маржинальность их бизнеса генерируется именно в России.

— Штаб-квартиры продолжают управлять «дочками» или все-таки они как-то дистанцировались?

— Естественно, не дистанцировались. У нас все управленческие механизмы сохранились. Мы никак им не препятствуем.

«Там все идет по плану»

— Про «Открытие»: ЦБ настаивает, что оно должно быть не передано, а именно продано по рыночной цене. За счет каких средств ВТБ может приобрести банк? СМИ писали, что ВТБ может получить 100% акций «Открытия» в обмен на ОФЗ, который держит на балансе со времен санации Банка Москвы.

— Сделка еще не закрыта, идут переговоры, поэтому не хотел бы раскрывать детали. Действительно, Банк России исходит из того, что они получат [при передаче «Открытия»] рыночную или близкую к рыночной стоимость. И структура сделки строится вокруг этого требования со стороны ЦБ.

— А есть ли в рамках подготовки этой сделки какая-то предварительная оценка «Открытия»?

— Точно не скажу.

— В СМИ фигурировали цифры от 100 млрд до 150 млрд руб. Близко к этому?

— Официально я не могу раскрывать оценку.

— Еще одна банковская сделка, которая обсуждается, — это слияние СМП Банка и Промсвязьбанка. На какой стадии сейчас оно находится, рассматривается ли сделка правительством? В какие сроки она может быть завершена?

— Там все идет по плану. Сейчас ведутся переговоры вокруг оценки и механизма. С учетом того что в СМП Банк входит и Мособлбанк, сделка сложнее. Но тем не менее работа над ней идет.

— А в этой сделке есть предварительная оценка?

— Не могу сказать.

«Компании должны будут разработать план по валюте»

— Банк России в августе опубликовал доклад о новых направлениях регулирования финсектора в условиях санкций. Там был сделан акцент на дедолларизацию банков, и ЦБ предложил идею о директивной дедолларизации балансов госкомпаний, а Минфин сказал, что ее не поддержит. Почему Минфин не поддержал такую идею?

— Мы исходили из того, что предлагается заставить компании кому-то эту валюту продать. Вопрос: кому и не получится ли так, что в ситуации отсутствия спроса на валюту это только укрепит дополнительно курс? Поэтому мы посчитали такое решение достаточно малоэффективным.

Но сейчас это обсудили в правительстве, и правительство поддержало [идею] в несколько другом формате. Мы в итоге готовим директиву, но там формат будет такой, что компании должны разработать план. Не просто взять и продать валюту всю, а разработать план действий, который будет направлен на то, чтобы что-то с этой валютой сделать.

— А что, например, можно с ней сделать?

— По-разному. Кто-то, может, импорт закупит, кто-то облигации погасит.

— Насколько выросли активы банков в альтернативных валютах — юанях и других? И могут ли эти активы стать проблемой для банков из-за недостатка ликвидности или высокой волатильности отдельных альтернативных валют?

— Есть валюты, которые, конечно, очень волатильны, и все их избегают. Не буду называть эти валюты, не хочу наших партнеров обижать. Валюта, на которую в первую очередь сейчас все смотрят, это, конечно, юань, потому что там и рынок большой, и курс стабильный, во всяком случае по отношению к курсу доллара.

Но юань — не единственная валюта, которая рассматривается. Рассматриваются и дирхам (валюта Объединенных Арабских Эмиратов), и ряд других валют более мелких рынков. Но действительно самая главная проблема, которая есть, связана с нестабильностью этих валют. Те валюты, которые были бы очевидны, как раз имеют эту проблему нестабильности.

И вторая проблема, конечно, это проблема с валютным контролем. Если мы посмотрим те же самые рупии, возможность их использования очень ограничена из-за достаточно жесткого валютного контроля внутри Индии. Там есть достаточно серьезные ограничения в отношении того, что с этой валютой можно делать. В Китае тоже существенные валютные ограничения, но они не так препятствуют использованию валюты.

Вопрос ликвидности — это вопрос курицы и яйца. Посмотрите, как у нас изменился объем [торгов] валютной парой рубль/юань — с февраля вырос в 50 раз. Все расторгуется, если есть спрос и предложение. Но для ввода новых валют сама экономика стран [чью валюту планируется использовать] должна быть достаточно крупной. Если мы возьмем какую-нибудь валюту, которая, может, нам будет подходить по всем характеристикам — тот же самый дирхам, — все равно объем будет ограниченный, потому что рынок достаточно узкий.

А с Китаем целевой товарооборот — $200 млрд. Поэтому, я думаю, что это все расторгуется. И самое главное, экономические агенты привыкнут использовать эту валюту. Потому что это неизбежно, и потому что сейчас на этом этапе в этом заинтересована и та и другая сторона.

— Вы несколько раз упомянули дирхам. Он интересен, потому что дает косвенную экспозицию на доллар в связи с долларовой привязкой?

— Ни у кого нет задачи иметь косвенную экспозицию на доллар. Просто задача есть, чтобы валюта справлялась с возложенными на нее функциями. То есть это как способ расчета, но еще и способ хранения стоимости.

Просто есть валюты в том регионе (на Востоке), которые, может быть, и были бы нам удобнее с точки зрения использования. Но там волатильность настолько высокая, что никто их не рассматривает, кроме как для проведения однодневных операций. Дирхам же стабилен в этой связи.

«Нет необходимости копить активы в долларе»

— Недавно Bloomberg написал, что российские банки наводнены мягкими валютами, юанем в частности, в то время как наши торговые партнеры не горят желанием получать эти валюты в торговых расчетах с нами. Есть ли какое-то расхождение в этом плане? Несоответствие между нашим экспортом, который все больше идет за дружественные валюты (в балансах банков это все отражается), и импортом, который дружественные страны хотят все равно поставлять нам за доллары и евро.

— Да, есть такая проблема. Во-первых, это сильно зависит от ситуации со стабильностью валюты в конкретной стране. Соответственно, чем нестабильнее валюта, тем больше местных поставщиков товаров и услуг, экспортеров к нам готовы продавать за доллар и евро. Но тут есть целый ряд решений, которые мы рассматриваем, начиная от простейшего клиринга, достаточно успешного по целому ряду стран. Это клиринг, начиная со времен биржи «Алиса» и МТСБ (первая товарная биржа, основанная бизнесменом Германом Стерлиговым, и Санкт-Петербургская международная товарно-сырьевая биржа. — РБК) — когда рублевая инфляция достигала 10 000%, то биржа просто делала клиринг в течение одного дня, — заканчивая токенизацией с использованием относительно стабильного базового актива, например золота.

— А как в целом вы можете оценить изменение роли доллара, которое произошло за последние полгода? Он вообще нужен российской экономике, российскому финсектору?

— Нет, доллар однозначно стал токсичной валютой, вне всяких сомнений, как, впрочем, и евро. Я считаю, что он не нужен. Я поддерживаю тех экспертов, которые считают, что нет необходимости копить активы в этой валюте. Собственно, это и невозможно. Даже если говорим про неподсанкционных лиц, это абсолютно бессмысленно. Проблема, конечно, в том, в чем копить, но ответ очевидный — эти самые валюты, о которых мы только что говорили.

Приведу личный пример. Я, как бывший аналитик, учел, что происходит, и за день до закрытия Nespresso пошел купил себе 1 тыс. капсул. И поэтому я спокоен, мне хватит еще на некоторое время. Шутки шутками, но я думаю, что многие так и делают сейчас, если есть возможность покупать какие-то запчасти, какое-то оборудование раньше времени, не по расчетному графику поставок — вместо того чтобы хранить деньги.

— Правильно ли мнение, что западные банки всем нашим крупным банкам уже закрыли корсчета, за исключением, наверное, Газпромбанка и НКЦ?

— Это, конечно, не так. То есть их [корсчетов] становится все меньше и меньше. Причем некоторые банки потеряли корсчета без всяких объяснений. Просто их уведомили по email: дорогие товарищи, мы что-то подумали, решили вам закрыть. И закрывали банкам, достаточно далеким от государства.

— Неподсанкционным?

— Неподсанкционным. Даже в тех случаях, когда и банк неподсанкционный, частный, и акционер неподсанкционный.

Но в целом пока у нас, скорее, есть неудобства, связанные с тем, что крупнейшие банки, которые традиционно рассчитывали обслуживание внешнеэкономической деятельности, лишились корсчетов. Но при этом говорить о том, что у нас дефицит корсчетов, сейчас на этом этапе я бы не стал. Но допускаю, что он возникнет.

«Довольно глупо хранить наличные»

— Рынок ипотеки начал восстанавливаться, и драйвером, естественно, стала льготная ипотека. В мае вы говорили, что продление программы на следующий год не планируется. Поменялась ли эта позиция?

— Нет. Мы считали и считаем, что программа носила антикризисный характер. Соответственно, как любые антикризисные меры, она должна закончиться.

— То есть в этом году закончится?

— Исхожу из того, что да.

— У вас на Московском финансовом форуме запланирована сессия под названием «Поведенческая модель розничных и институциональных инвесторов». Как эта модель вообще изменилась? Теряют ли инвесторы интерес к фондовому рынку, учитывая высокую волатильность?

— Люди хранили деньги по большому счету в трех местах. Это ценные бумаги, российские и иностранные, это депозиты, рублевые и валютные, это наличка. Наличную валюту сейчас не найдешь, да и в принципе это довольно глупо до сих пор хранить наличные. Депозиты в иностранных валютах, если мы говорим про наиболее распространенные токсичные валюты, то это и глупо, и опасно с учетом всей нашей предыдущей дискуссии. В рублях депозиты — вещь хорошая, но мы понимаем, что там доходность 20% и даже 10–15%, конечно, уже не светит. Мы видим, что сейчас идет жесткая тенденция на снижение ставок по депозитам. И в любом случае нам все учебники говорят, что хранить деньги на депозитах на длительный период времени неправильно.

Теперь ценные бумаги. Большое количество людей, конечно, пострадало за счет заморозки их вложений в иностранные ценные бумаги, и поэтому я точно не советовал бы сейчас никому покупать никакие иностранные ценные бумаги. Поэтому остается наш фондовый рынок, покупать акции.

«Выпускать иностранцев нужно так, чтобы деньги нельзя было вывести»

— В начале марта вы говорили о том, что Минфин рассматривает возможность выкупа акций российских компаний у недружественных нерезидентов. Прорабатывался ли этот сценарий более детально? Рассматривается ли он сейчас?

— Нет, выкуп не рассматривается. Там есть несколько сценариев. Рассматривается в том числе вариант, связанный с использованием этих денег на счетах типа С, для того чтобы закрыть обязательства перед российскими резидентами. То есть если у кого-то есть обязательства перед российскими физлицами, юрлицами, чтобы эти деньги можно было использовать. Второй вариант — это запустить отдельный стакан (таблица заявок на продажу или покупку активов на бирже. — РБК) либо с какого-то момента кусочками выпускать их в торговлю основную, но момента довольно далекого. Но так, чтобы деньги нельзя было вывести. Пока никаких решений по этому поводу нет.

— Белоруссия с 2019 года размещает свои облигации на Мосбирже. Рассматриваете ли вы размещение госдолга других стран, помимо Белоруссии, — стран СНГ и, возможно, Ирана? Иран высказывал интерес в размещении облигаций — сохраняется ли этот интерес сейчас?

— Заинтересованность сохраняется у большого количества, причем не только эмитентов госдолга, но и корпоративных эмитентов тех стран, которые вы назвали, и некоторых других. Мы, естественно, со своей стороны всячески приветствуем такой интерес, во-первых, для того чтобы диверсифицировать портфели, во-вторых, потому что для нас Международный финансовый центр в Москве не пустой звук. Мы считаем, что в принципе у нас все для этого создано.

Но сейчас у нас рынок фактически замер. И до размещения бумаг крупнейших эмитентов, в первую очередь ОФЗ, все сидят, наблюдают, потому что не понимают, какой объем может рынок переварить. То есть надо, чтобы ОФЗ начали размещаться, это задаст новый уровень кривой [зависимости доходности от сроков облигаций] и покажет, какие объемы высококачественных долговых обязательств в принципе доступны.

Второе — здесь надо понимать, что инфраструктура все-таки пострадала. И если раньше у нас все работало бы через мостик Euroclear, то сейчас у России доступа к нему нет. Поэтому если с теми же белорусами система отношений двусторонняя, то со многими другими странами эти отношения еще предстоит выстраивать.

— У нас произошел делистинг российских бумаг с западных бирж. Рассматривают ли наши компании листинг своих бумаг на каких-то других биржах в тех же дружественных государствах?

— Я такого не слышал, чтобы кто-то хотел. Я знаю, что сейчас в поиске находятся те, кто торгует биржевыми товарами и производит их, чтобы заменить Лондонскую, Чикагскую и другие товарные биржи. В первую очередь идут на Шанхайскую биржу и на некоторые другие.

А что касается именно последствий листинга, то я в основном вижу, что компании редомициллируются и получают регистрацию в специальных административных районах. Я слышал, что уже большой проблемой стало получение юридического адреса в САРах (в России таких районов два, на Дальнем Востоке и в Калининградской области. — РБК).

— Но информация о компаниях в САРах закрыта. Как они смогут инвесторов привлечь?

— Нас, конечно, поставили в такое положение, когда мы должны были информацию закрыть, сами того не желая. И мы прекрасно понимаем, что для того, чтобы люди инвестировали в фондовый рынок, они должны получать информацию о состоянии эмитентов, ценные бумаги которых они покупают. Чтобы аналитики могли писать отчеты, чтобы люди могли отчетами этими пользоваться или свое мнение напрямую составлять по этой отчетности. Задача, которую нам предстоит решить, — найти баланс между закрытием информации, чтобы не подставить, не подвести никого под новые ограничительные меры, а с другой стороны, чтобы достаточно информации об эмитенте раскрывалось, чтобы и финансовое положение можно было оценить. На самом деле это само по себе, конечно, является проблемой. Я пока даже сейчас не могу сказать, что мы будем делать. 
minfin.gov.ru/ru/press-center/?id_4=38089-zamministra_finansov_aleksei_moisyeev_v_intervyu_rbk_rasskazal_kakuyu_podderzhku_dlya_bankov_rassmatrivaet_gosudarstvo_i_chto_delat_s_inostrantsami_na_rossiiskom_rynke