23 апреля 2021, 16:55

Царь-освободитель и царь-миротворец. Часть 2.Лекарство для империи. Акунин. История Российск.гос-ва

Борис Акунин. Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец
Купить книгу bit.ly/3tFOtsi
Эл. книга t.me/kudaidem/2164

Рассмотрим, почему Реформы Александра II — Это сильное лекарство таило в себе смертельную опасность для государства.

Подробно рассмотрим Болезнь, погубившую империю — общественное протестное движение.

Разберем Эволюцию революции, ошибки Правительства Александра Второго.

И подробно расскажу про Царскую Охоту, охоту на Царя.

Побочный эффект.

Эволюция революции.

Реформы Александра II оздоровили жизнь страны, дали ей импульс к развитию.

Это сильное лекарство таило в себе смертельную опасность для государства – того, которое исторически сложилось в России.

Причем побочный эффект оказался мощнее и долгосрочнее терапевтических успехов, поэтому он заслуживает внимательного изучения.

Болезнью, погубившей империю, было общественное протестное движение, которое зародилось при Александре Николаевиче как прямое следствие его благотворных начинаний и со временем доэволюционировало до революции.

Архитектура российского государства зиждется на четырех колоннах.

Это предельная централизация власти;

сакральность государства как наивысшей ценности;

соответственно сакральность особы государя;

подчиненность правовой системы.

Судебная реформа, фактически учредила новую форму власти, независимую (или мало зависимую) от исполнительной вертикали.

Идея о том, что решение группы частных лиц, коллегии присяжных, может возобладать над волей государства и самого государя – как это произошло в 1878 году на процессе Веры Засулич – несла в себе смертельную опасность для самодержавной империи.

Но самую большую угрозу для государства несла в себе возможность устно и печатно обсуждать состояние дел в стране. Это была не свобода слова, а всего лишь гласность, но, и такое послабление превратилось в ящик Пандоры.

Не прошло и десяти лет после отмены цензурных строгостей, и в царя полетели первые пули. Особа самодержца утратила свою сакральность.

Деспот Николай спокойно разъезжал по своей столице без охраны, ему и в голову не приходило бояться покушения. Либеральному Александру пришлось со всех сторон окружить себя телохранителями (которые, как известно, его не уберегут).

Эволюция революционных настроений прошла через несколько этапов. Каждый был вполне закономерен и, с некоторыми отклонениями, происходит при всякой «революции сверху», осуществляемой после долгой несвободы.

Началось, разумеется, с эйфории, вызванной первыми либеральными актами нового царя.

(рис i_042 Номер «Колокола»)

Однако этот медовый месяц скоро закончился, потому что эйфория долгой не бывает.

При всякой «революции сверху» быстро выясняется, что правительство вовсе не собиралось заходить так далеко, как мечталось передовой части общества.

Сталкиваются два непонимания, два взаимных негодования.

Снизу кричат: «Сказали А, говорите и Б!»

Сверху отвечают: «Посади свинью за стол, она и ноги на стол!»

В результате правительство решает, что дало смутьянам слишком много воли, и пытается отыграть обратно.

Начинается следующий этап: общественного брожения.

Вот Герцен уже нападает на царя за медлительность и непоследовательность.

Поскольку единственным способом публичного высказывания была печать, голосом общества стали люди пишущие – литераторы.

Сложный баланс между сильным государством и напористым общественным мнением отныне становится константой российской жизни.

Первой ошибкой Правительства Александра Второго была чрезмерно растянувшаяся подготовка крестьянского освобождения.

Во всякой «революции сверху» существует один железный закон. Взяв на себя инициативу перемен, правительство ни в коем случае не должно ее упускать.

Максималисты вознамерились переделать весь уклад традиционной жизни.

Их называли «нигилистами», от латинского nihil, «ничего», поскольку они отвергали все прежние ценности. Верили только в прагматизм, рациональность, утилитарность. Набор в сущности очень простых идей потрясал современников своей новизной.

Тургенев изобразил человека небывалой прежде формации в романе «Отцы и дети», создав образ самоуверенного врача-разночинца Базарова.

Не так далеки от базаровских сентенций были призывы модного публициста Дмитрия Писарева (1840–1868), в двадцать один год ставшего ведущим автором влиятельной газеты «Русское слово».

Писарев пугал заявлениями вроде: «Относитесь к базаровщине как угодно – это ваше дело; а остановить ее – не остановите; это – та же холера».

Писарев ратовал за освобождение от религии, «семейных пут» и прочих «предрассудков».

Он писал: «Низвержение династии Романовых и изменение политического и общественного строя составляет единственную цель и надежду всех честных граждан России».

Государство отправило автора в крепость, однако, узник продолжал печататься из заключения, что делало его статьи куда более востребованными, чем если бы он писал их на свободе.

Другой голос эпохи, такой же юный Николай Добролюбов (1836–1861) тоже призывал перейти от красивостей к деятельному труду.

Идейными лидерами вскоре станут революционеры.

Николай Чернышевский (1828–1889) был первым в России социалистом.

Он был врагом капитализма и надеялся, что совместное владение землей приучит бывших крепостных к коллективному труду и естественным путем создаст по всей стране ячейки социализма – что-то вроде будущих колхозов.

В романе «Что делать?» описана коммунистическая утопия будущего, где все добровольно трудятся, вместе предаются возвышенным досугам, дети «делают почти все по хозяйству, они очень любят это», «а стариков и старух очень мало потому, что здесь очень поздно становятся ими».

Русское протестное движение, отныне, делится на два враждующих лагеря.

Либералы и радикалы.

Среди передовых людей происходит решительное размежевание. Даже Герцен для Чернышевского оказывается нехорош, потому что не отвергает эволюционный путь.

Наступают новые времена, когда всем не до компромисса и не до консенсуса.

(Рис. i_043 Передовые люди разных поколений. И. Сакуров)

Главная деятельность смело мыслящих, но робко действующих либералов сосредоточилась на местном самоуправлении и цивилизаторстве. Это была работа очень важная, но рутинная и малозаметная.

Вниманием общества всецело завладели люди прямого действия – революционеры.

Чрезвычайно обеспокоенная расцветом всякого рода собраний, кружков и митингов, власть совершила классическую ошибку: начала «не допущать».

Новый министр просвещения адмирал (!) Путятин запретил любые студенческие организации, ввел обязательное посещение лекций, велел исключать учащихся за нарушения дисциплины.

Университет временно закрыли.

Почти половина студентов была исключена, многие арестованы и высланы под надзор полиции.

Результатом репрессий было то, что с этого момента учащаяся молодежь идейно и эмоционально переходит в лагерь противников самодержавия.

Неумными действиями правительство настроило против себя этот численно небольшой, но очень важный сегмент общества.

Революционные или во всяком случае оппозиционные взгляды утвердятся в университетской среде прочно, навсегда.

Хуже того: возникает противостояние между «старой» и «молодой» Россией, причем первая отныне ассоциируется с установленным порядком, а вторая с его разрушением. Подобная интерпретация политической борьбы была весьма невыгодна для правящего режима.

(Рис. i_044 Николай Гаврилович и Федор Михайлович. И. Сакуров)

Чернышевского арестовали, судили и приговорили к каторге, а перед тем еще выставили на площади прикованным к столбу на всеобщее обозрение – это называлось «гражданская казнь».

Журналы «Современник» и «Русское слово» запретили.

Затем стартовал второй этап преобразований: судебная, земская, городская реформы. Повестку дня опять задавало правительство, увлекая за собой общество. Множество неравнодушных, активных людей, озабоченных общественным благом, занялись живым делом, нашли себя в повседневной работе.

Через некоторое время власти уже могли себе позволить вновь открыть университет и даже возобновить издание запрещенных журналов. Настроение общества переменилось.

Второй период «гражданского согласия» продолжался несколько лет.

Правда, он не был столь единодушным, как первый.

Один из членов кружка «Земля и воля», бывший студент Дмитрий Каракозов, решил, что быстрее всего перевернет общество террористический акт: надо убить царя.

Попытка цареубийства, совершенная членом маленькой организации, по сути дела была жестом отчаяния: приверженцы революции видели, что они потеряли общественное влияние.

Устроить покушение на повелителя великой империи в те невинные времена было нетрудно. Александр II, как и его отец, передвигался по Петербургу почти без охраны, любил прогуляться по Летнему саду.

Там, у решетки, Каракозов, вооруженный дешевым двухствольным пистолетом, царя и подстерег в 1866 году. Успел выпустить одну пулю, не попал.

Каракозова повесили, его товарищей по кружку сгноили в тюрьмах.

(рис i_045 Каракозовское покушение на картине В. Гринера)

Репрессии обрушились на эволюцию. Государство само повернуло на путь, который в конце концов приведет монархию к гибели.

Получилось, что Каракозов все-таки не промахнулся.

Окончательно закрыли «Современник» и «Русское слово» – просто потому, что эти журналы читал несостоявшийся цареубийца.

Сменился весь курс внутренней политики. Министры-либералы были скопом отправлены в отставку, уцелели только военный министр Милютин и министр финансов Рейтерн.

За короткий срок после каракозовского покушения более половины губернаторов либерального периода потеряли свой пост. Их заменяли назначенцы из числа консерваторов.

Граф Петр Шувалов возглавил Третье Отделение, граф Дмитрий Толстой – министерство просвещения. Вместе они взялись за исправление нравов молодежи.

Привлечь ее на свою сторону государство не умело, да и не пыталось. Методы были в основном запретительно-карательные. Из-за этого раскол между «молодой» и «старой» Россиями всё увеличивался.

Собрания и диспуты переместились из аудиторий на частные квартиры.

Многие, особенно девушки, которым в России негде было получить высшее образование, поехали учиться в Европу – и возвращались оттуда, увлеченные социалистическими идеями.

Весной 1869 года опять происходят студенческие беспорядки в Петербурге.

Русским студенткам приказано вернуться из-за рубежа на родину под угрозой лишения подданства. Большинство возвращаются.

Высланные из столиц и вернувшиеся из Европы студенты и студентки разъезжаются по всей стране, разнося семена вольнодумства.

Татищев сокрушенно пишет:

«Вся Россия покрылась густою сетью «кружков самообразования», в которых учащаяся молодежь, пропитывались учением анархизма, жадно прислушивались к голосам вожаков из товарищей, исключенных из университетов и гимназий или из тех, что побывали за границею».

Закон 1871 года предоставил жандармам право без суда отправлять любого человека, заподозренного в политической неблагонадежности, в административную ссылку.

В результате этой бессудной расправы, фактически дезавуирующей все правовые принципы юридической реформы, тысячи совсем молодых людей попадали в такую среду и в такие условия, что даже самые смирные становились убежденными врагами режима.

Болезнь, именуемую общественным недовольством, полицейскими методами излечить невозможно. От жестких мер она всегда уходит внутрь организма и начинает разъедать его изнутри, невидимая снаружи и потому неконтролируемая.

Еще на первом этапе гонений против студентов эту стадию движения предугадал Герцен.

Он писал: куда же вам деться, юноши, от которых заперли науку? В народ! к народу! – вот ваше место, изгнанники науки.

Сначала высланные из столиц молодые альтруисты попадали в глушь поневоле, затем потянулись в глубинку, «в народ», уже сознательно.

Смысл народнического движения был прост: если не получается построить новую Россию с помощью верхов, будем действовать с помощью низов.

В революционно настроенной среде распространялись «народнические» настроения. Споры шли лишь о том, как и куда «вести» массы.

Касательно окончательной великой цели разногласий, в общем, не было. Все народники были против капиталистического пути и расходились лишь в том, что лучше – социализм или анархизм.

(рис i_046 Демонстрация у Казанского собора. 1876 г. Гравюра)

Поначалу преобладала относительно умеренная, просветительская платформа, которую сформулировал П. Лавров (1823–1900).

Лавров считал, что сначала нужно внедрить в сознание русского крестьянина социалистическую идею, а уж потом звать к революции.

Последователи другого идейного вождя, М. Бакунина (1814–1876), так долго ждать не соглашались.

Михаил Бакунин участвовал во всех европейских революционных движениях, причем повсюду примыкал к самому радикальному крылу; дважды приговаривался к смертной казни, выступал против любого государства.

Романтическая биография этого титана, его анархистский максимализм были, конечно же, очень привлекательны для молодых людей пассионарного склада (а таких среди народников было много).

Бакунин утверждал, что тянуть с революцией незачем, русский мужик по своей природе стихийный бунтарь, и нужно всего лишь эту могучую энергию выпустить на волю.

«Бакунинцы» вели совсем уж зажигательные беседы, призывая убивать «господ», жечь усадьбы.

Крестьяне лекции «лавровцев» слушали без интереса, а призывов «бакунинцев» пугались, частенько сдавая агитаторов полиции.

Мужик не желал иметь дела с явившимися его спасать студентами-идеалистами. он либо игнорировал их, либо передавал их уряднику.

Особенно непопулярна была пропаганда против самодержавия. Крестьяне считали своим врагом не царя, а помещика. И хотелось им побольше земли.

Лев Толстой писал: «Русская революция не будет против царя и деспотизма, а против поземельной собственности».

(i_047 На картине В. Маковского «Вечеринка» изображены «типические образы» тогдашних революционеров)

Тактика народников переменилась. Они стали работать в сельской местности фельдшерами, учителями, волостными писарями.

Власти устроили ряд показательных судебных процессов, каждый из которых превратился в пропаганду народничества.

Получилось, что власть сама спонсировала это шоу.

На «Процессе пятидесяти» и «Процессе ста девяносто трех» звучали революционные речи, потом ходившие по рукам.

Подсудимые были молоды, воодушевлены и прекрасны.

Прокуроры тусклы, казенны и зловещи.

Более удачной рекламной кампании в пользу революции не придумали бы и Лавров с Бакуниным.

Противникам самодержавия стало ясно, что нужно лучше конспирироваться. И что пропагандой, словами, тупого монстра не победишь.

Болезнь ушла еще глубже – в подполье, а затем и в терроризм. Эта тенденция зародилась несколькими годами ранее, но вплоть до разгрома народнического движения оставалась маргинальной.

«Революционер – человек обреченный»

Этой фразой начинается «Катехизис революционера», моральный кодекс непримиримого борца за новый мир, составленный 22-летним Сергеем Нечаевым (1847–1882).

В значительной степени благодаря Достоевскому, выведшему Нечаева под именем пакостного Петруши Верховенского в романе «Бесы», за этим революционным деятелем укрепилась репутация мелкого беса – бессовестного, коварного интригана и манипулятора.

Это совершенно неверное представление – Сергей Нечаев был фигурой исторически очень крупной.

Нечаевский постулат о том, что герои, жертвующие собой во имя Великой Цели, получают право приносить ради нее в жертву кого угодно и что угодно, обрел долгую жизнь и нисколько не потускнел и в двадцать первом веке.

Именно этой моралью вооружались и продолжают вооружаться экстремисты всех направлений, когда затевают теракты, мишенью которых становятся не отдельные враги, а невинные люди.

Если это нужно для Высокой Цели, всё прочее не имеет значения. Идейный родоначальник подобного терроризма – Сергей Нечаев.

Знаменитый роман Хорхе Семпруна (1987), посвященный современному экстремизму, так и назывался: «Нечаев вернулся». Книгу можно найти под видео.

(рис i_048 Сергей Нечаев. Фотография)

Нечаев взялся за организацию идеальной революционной партии со зловещим названием «Народная расправа».

Чтобы связать всех круговой порукой, инициировал убийство одного из участников, обвинив его в предательстве. Всех арестовали, Нечаев сбежал за границу и через некоторое время был выдан России. Окончил свои дни в каземате Петропавловки.

Через несколько лет нечаевское представление о настоящих революционерах как о рыцарях некоего тайного ордена, наделенного особыми правами, многим уже казалось не просто актуальным, а единственно возможным.

Революционное движение входит в новую, «нечаевскую», заговорщическую фазу.

После ареста Нечаева идеологом перехода к подпольным методам борьбы стал один из членов «Народной расправы» Петр Ткачев (1844–1886). Арестованный и сосланный, он бежал в Швейцарию и излагал свои «подрывные» идеи в эмигрантской прессе.

Ткачев предлагал полагаться на деятельность хорошо организованной, дисциплинированной партии, способной разрушить государственную машину и захватить власть в стране.

Целью объявлялась диктатура, «сосредоточение материальной силы и политической власти в руках революционной партии».

Именно этот путь, проведенный в жизнь В. Лениным, окажется самым действенным.

В 1876 году, когда в столице была создана уже вполне серьезная организация «Земля и воля».

Ядро партии состояло из оставшихся на свободе народников, но вскоре пополнилось новой генерацией революционной молодежи.

Целью деятельности объявлялась «народная социалистическая революция».

Основным методом борьбы оставалась пропаганда среди крестьян – дань прежним народническим верованиям. Началась и агитация среди «мастеровых», то есть рабочих.

Всего в организации состояло около двухсот членов.

Крестьяне упорно не желали бунтовать, казаки тем более.

Загнанная внутрь болезнь дала себя знать. Нарыв прорвался. Конфликт перешел в террористическую фазу.

Роковой поворот осуществила хрупкая молодая женщина – Вера Засулич (1849–1919).

Она прошла обычный для тогдашних русских интеллигентных девушек путь: поработала переплетчицей, учительницей, акушеркой, «ходила в народ», распространяла запретную литературу, была в ссылке – одним словом, приносила себя в жертву ради народного блага.

В 1878 году Засулич пришла на прием к петербургскому градоначальнику Трепову, известному «держиморде», и тяжело ранила его двумя выстрелами в живот. Это была месть за уже довольно давнюю историю: полугодом ранее Трепов приказал высечь арестованного студента.

Согласно новым судебным установлениям, процесс был гласным и вердикт выносили присяжные.

Тут-то и выяснилось, что независимый суд и «ордынское» государство совершенно несовместны.

Растроганные видом подсудимой, ее благородством и несомненным альтруизмом, а также возмущенные произволом градоначальника, присяжные объявили Засулич невиновной. Это стало настоящим шоком для правительства и дало невероятный толчок революционным настроениям самого радикального свойства. Полиция попыталась задержать террористку невзирая на вердикт – студенты ее отбили и помогли скрыться.

(Рис i_049 Выстрел Веры Засулич. А. Доденард)

Террор вошел в моду.

В центре Петербурга, землеволец Кравчинский кинжалом заколол шефа жандармов и начальника Третьего отделения Мезенцева, после чего благополучно скрылся.

Безнаказанное убийство руководителя имперских спецслужб стало настоящей пощечиной для репрессивной машины, гордившейся своим всемогуществом.

Машина ответила так, как умела – еще бóльшими репрессиями.

Притом не точечными, а массовыми, то есть наиболее бездарным и опасным образом.

Постановили: подлежащих бессудной «административной высылке» (то есть кого угодно, по одному лишь подозрению полиции) отправлять «преимущественно в Восточную Сибирь»;

за вооруженное сопротивление предавать военному суду с немедленным исполнением приговора;

построить специальные тюрьмы и колонии для содержания политических.

Государство решило ответить на террор террором.

В самой главной борьбе – за умы и сердца – правительство безнадежно проигрывало.

Всякий передовой человек счел бы низостью помогать полиции и достойным поступком – помочь революционерам, даже если не разделял их взглядов.

Так Достоевский писал, доносить на революционеров стыдно. Даже если они собираются взорвать Помазанника Божия.

Полиция свирепствует, но пожар разгорается лишь сильней.

В 1879 году убийства, покушения, перестрелки становятся чуть ли не обыденным явлением.

В 1879 года, через тринадцать лет после каракозовской попытки, в государя опять стреляли.

Один из землевольцев, бывший студент, потом учитель, кузнец (обычная для народника биография) Александр Соловьев попросил у «центрального кружка» разрешения на цареубийство. Большинством голосов предложение было отвергнуто.

Тогда молодой человек решил действовать самолично.

Он подбежал к гулявшему по Дворцовой площади Александру с револьвером и открыл огонь. Помазанник же кинулся бежать зигзагами, увернулся от четырех пуль и остался цел. Соловьев принял яд, но его откачали и публично повесили.

И снова правительству показалось, что проблему можно решить административными методами, как в 1866 году.

(рис i_050 Покушение Соловьева. Гравюра)

Назначения в земские и городские органы самоуправления ставятся под контроль начальства.

верховная власть пребывала в полной растерянности и, плохо понимая природу кризиса, боролась не с его причинами, а с его проявлениями.

Тем временем в революционном движении окончательно возобладала линия на вооруженную борьбу.

Летом 1879 года «Земля и воля» разделилась на две организации.

Меньшинство продолжило заниматься пропагандой среди крестьянства. Эта группа называлась «Черный передел» (термин означает всего лишь деление земли поровну).

Большинство же бывших землевольцев создали боевую партию «Народная воля», во главе которой стоял Исполнительный комитет.

Он сразу же заявил, что пойдет каракозовско-соловьевским путем и обозначил свою главную цель: убить Александра Второго. Логика была очевидна: раз вся система держится на одном гвозде, то надо этот гвоздь уничтожить, и тогда конструкция рухнет.

Началась настоящая охота на императора – вся Россия и весь мир напряженно следили, удастся народовольцам исполнить свое намерение или нет.

Эволюция полиции.

Политическая полиция приобретала в России первостепенное значение всякий раз, когда верховная власть желала «закрутить гайки».

Иван Грозный, боровшийся с боярством и тешивший собственную паранойю, учредил Опричнину.

Петр проводил свои непопулярные реформы при помощи грозного Преображенского приказа.

Суровая Анна Иоанновна наводила страх кнутом и дыбой Тайной Канцелярии.

Николай Первый после декабристского восстания держал империю в ежовых рукавицах Третьего Отделения и Жандармского корпуса.

Но все эти сменявшие друг друга «органы госбезопасности» главным образом выполняли функцию устрашения.

Они исправно собирали слухи и вылавливали говорунов, однако с настоящими заговорами справляться не умели.

Подпольное революционное движение потребовали создания полицейской системы, способной к настоящей оперативной работе.

И оказалось, что это совсем другая профессия, которую еще нужно изобрести.

Реформа тайной полиции проводилась поэтапно и связана с именами двух людей (обоих современники называли «вице-императорами») – графа Шувалова и графа Лорис-Меликова. Толчком к преобразованиям в обоих случаях стали попытки цареубийства.

Введенные графом Шуваловым новшества состояли в следующем.

Во-первых, в Санкт-Петербурге было учреждено «Отделение по охранению порядка», зародыш будущей Охранки.

использовались тайные агенты, внедрявшиеся в антиправительственные кружки.

Во-вторых, в 1867 году появились губернские жандармские управления, которым предписывалось заниматься пресечением антигосударственной деятельности.

Вводились и уездные жандармские управления.

(рис i_051 Синие мундиры. П. Губарев)

Граф Лорис-Меликов, возглавивший в 1880 году новое чрезвычайное правительство (оно получило название «Верховной распорядительной комиссии»), стал бороться с революцией двумя способами:

дальнейшим усовершенствованием работы спецслужб

и приручением общества, то есть и кнутом, и пряником.

Суть его политики состояла в том, чтобы помирить власть с теми, кто согласен мириться, а непримиримых психологически изолировать и уничтожить.

Миролюбивые заявления сопровождались смягчением полицейских строгостей, направленных против широкой публики. Повальные аресты, обыски и ссылки прекратились, кого-то даже вернули из Сибири.

Земствам правительство благоволило, городским думам выказывало почтение, открывались новые газеты, и цензура вела себя весьма умеренно.

Потерял пост министра просвещения ненавистный либералам и студентам Дмитрий Толстой. Главное же – власть опять завладела общественной повесткой: пошли толки о готовящейся конституции.

Лорис-Меликов взял себе портфель министра внутренних дел, а заодно прибрал к рукам и главное учреждение политического сыска.

В семи больших городах появились перлюстрационные пункты, где работали специалисты, в том числе умевшие «читать между строк».

Перехват и расшифровка корреспонденции помогут полиции разгромить «Народную волю».

Началась систематическая работа заграничной резидентуры по сбору информации, слежке, налаживанию контактов с европейскими полициями.

Но во всей этой громоздкой системе было и слабое звено – причем именно в том месте, в которое целили народовольцы. Личная охрана самодержца министру не подчинялась. Она была устроена довольно допотопным образом.

Существовала особая «Дворцовая полицейская команда», служившая при царских резиденциях, и «охранная стража», следовавшая за государем в поездках и на прогулках.

Этих людей обычно отбирали из бравых и видных полицейских унтер-офицеров. Специального обучения они не проходили. Например, сопровождая царя, телохранители имели обыкновение смотреть на него, а не на публику.

Соловьева горе-телохранители подпустили к Александру на десять шагов.

В «Народной воле» же состояли люди хладнокровные и обстоятельные.

(«Царская охота».)

Давайте познакомимся с этими (как к ним ни относись) яркими личностями ближе, ведь они определили дальнейший ход отечественной истории.

23-летний Степан Халтурин, в отличие от большинства товарищей, образования не имел.

Он вырос в крестьянской семье, выучился на краснодеревщика и до ухода в революцию зарабатывал на жизнь физическим трудом. Относил себя к рабочему классу, попробовал создать первую русскую рабочую партию, а когда ее разгромила полиция, стал мечтать о том, что тирана-царя убьет именно рабочий.

Очень важной фигурой в организации стал талантливый химик-самоучка Николай Кибальчич. В 1879 году ему было 26 лет, но он уже отсидел три года в тюрьме за распространение нелегальной литературы. Выпущенный под надзор полиции, ушел в подполье.

Кибальчич в домашней лаборатории производил динамит и нитроглицерин, разработал переносные взрывные снаряды собственной конструкции. Эти «адские машины» работали безупречно.

После нескольких неудачных попыток террористы все же своего добились.

К этому времени Александр II уже трижды становился объектом покушения.

Кроме Каракозова и Соловьева в царя еще стрелял польский эмигрант – в 1867 году, во время визита в Париж.

Пятифранковый пистолет разорвался в руке стрелявшего, девятнадцатилетнего Антона Березовского, поэтому французы несостоявшегося цареубийцу не казнили, а всего лишь отправили на каторгу.

«Народная воля» действовала по-другому.

Было решено, что проще всего убить царя в дороге – когда он осенью будет возвращаться из Крыма. Техники приготовили три бомбы – для подстраховки.

Три тщательно законспирированные группы заложили динамит под рельсы близ Одессы, Александровска и на подъезде к Москве.

Московский заряд в 1879 году взорвался и пустил состав под откос, но это был поезд, в котором ехала свита. Заговорщики были неправильно информированы о порядке следования кортежа.

И сам факт покушения, и новаторский метод, и масштаб потрясли всю страну.

полиция не имела ни малейшего понятия, как разыскивать злодеев, осуществивших столь сатанинский замысел. Не вызывало сомнения только одно: виновата какая-то молодежь.

народовольцы сразу же начали готовить следующую акцию – прямо в главной царской резиденции. Расчет был на то, что силам охраны и в голову не придет искать злоумышленников в дерзкой близости от императора.

Степан Халтурин под чужим именем нанялся в артель плотников, которая работала в подвале под дворцом. В течение нескольких месяцев небольшими порциями он приносил с собой динамит и прятал его в комнате, которая находилась под столовым залом (тем самым, что был помечен крестиком). Накопилось почти 50 килограммов взрывчатки.

Однажды произошел эпизод, ярко показывающий, что за люди были народовольцы.

Степана вызвали произвести починку в царском кабинете.

В разгар работы туда вошел император. У Халтурина в руке был топор. Всю громоздкую операцию по подрыву дворца с неизбежными посторонними жертвами можно было не устраивать. Хватило бы одного удара, и самодержавие осталось бы без самодержца. Но разрубить человеку голову ужасный террорист не мог. Он ведь был не мясник, а революционер…

Взрыва не хватило, чтобы пробить два перекрытия (столовая находилась на втором этаже). караульное помещение, расположенное на первом этаже, между подвалом и столовой, было разнесено в щепки. Находившиеся там солдаты охраны все были убиты или ранены. Но в царской столовой лишь треснул пол.

(рис. i_058 Взрыв в Зимнем дворце. Гравюра)

Тогда-то Александр и ввел чрезвычайное правление, наделив энергичного Лорис-Меликова диктаторскими полномочиями.

Весной 1880 года удалось «расколоть» активного участника организации «Народная воля» Григория Гольденберга.

Он составил список из 143 членов партии с именами и характеристиками.

Показания Гольденберга нанесли тяжелейший удар по «Народной воле».

Когда товарищей начали арестовывать, благонамеренный предатель понял, что его обманули, и повесился.

Теперь полиция знала, кого ищет. Но вместо того, чтобы бежать или затаиться, народовольцы развили лихорадочную активность.

В 1880 году они еще дважды пытались убить императора при помощи заранее заложенных мин. Сначала в Одессе, когда царь по пути в Ливадию будет пересаживаться с поезда на корабль.

Группа Софьи Перовской делала подкоп на Итальянской улице, между вокзалом и пристанью, но не успела в срок.

Потом заложили бомбу в Петербурге, под Каменным мостом, на дороге между Зимним дворцом и Царским Селом. Опять не получилось. Кортеж проехал раньше ожидаемого времени.

Талантливый Кибальчич изобрел компактные, но мощные «снаряды».

Первого марта, император должен был посетить Михайловский манеж.

Каким бы маршрутом царь ни поехал, повсюду его поджидала смерть.

На углу Невского и Малой Садовой под мостовую была заложена мина. Четверо бомбистов стерегли экипаж на углах. Сама Перовская расположилась у площади, чтобы подать сигнал, куда повернет кортеж.

Александр поехал вдоль Екатерининского канала.

Перовская взмахнула платком. Первым из «метальщиков» на пути царя оказался 19-летний Николай Рысаков. В цареубийцы он вызвался по мальчишескому задору.

(рис i_059 Убийство Александра II. И. Сакуров)

Рысаков кинул бомбу раньше, чем подъехала карета. Были пострадавшие, но император уцелел. Охрана хотела немедленно увезти государя из опасного места, но Александр полагал, что угрозы уже нет. Ему хотелось ободрить раненых.

В толчее и сумятице другой террорист, 24-летний Игнатий Гриневицкий, имевший ласковую партийную кличку «Котик», сумел подобраться к самодержцу вплотную.

Гриневицкий бросил бомбу прямо под ноги императору – и самому себе.

Оба были смертельно ранены. Убийца скончался тем же вечером, не назвав своего имени. Александр умер не на глазах у толпы, а в своем кабинете.

Народовольцев, еще остававшихся на свободе, в ближайшие несколько дней арестовали, отдали под суд. Пятерых – Михайлова, Желябова, Перовскую, Кибальчича, Рысакова – повесили.

Они чувствовали себя героями и надеялись, что цареубийством «подтолкнули историю».

Они действительно ее подтолкнули, только не туда, куда рассчитывали.

Народ поахал, что «баре» убили царя (наверно, за то, что он крестьянам дал волю).

Либералы разделились на тех, кто ужаснулся и кто втайне аплодировал.

Государственное здание не развалилось, а принялось со всех сторон укреплять свои стены контрфорсами.

На смену оттепели в очередной раз пришли заморозки. Наступило ледяное время Александра Третьего.