Очень интересное интервью с молодым и успешным венчурным инвестором

Источник

Николай Давыдов — один из самых молодых и успешных российских венчурных инвесторов. В 2016 году он уехал со 100$ в кармане покорять Кремниевую долину, а затем вместе с партнёром Михаилом Тавером организовал собственный фонд Gagarin Capital.

Среди нашумевших сделок, например, продажа Facebook белорусского приложения MSQRD. Сейчас Gagarin Capital фокусируется на стартапах, связанных с технологиями, в частности, с искусственным интеллектом, компьютерным зрением, медицинской диагностикой.

Давыдов рассказал о том, что раздражает его в русских стартаперах, как работают американские инвесторы, и почему люди, ненавидящие свою работу, отравляют жизнь всего общества.

Вы, наверное, знаете, что мы все будем жить до 100 лет и больше. Но вопрос — как жить? Ответ лежит в плоскости технологий, компаний, сервисов. Это большая тема: она начинается с еды, связана с агротехнологиями (выращиванием здоровой продукции) и продолжается в области здравоохранении.

Медицине предстоит огромное количество изменений. Какие-то связаны напрямую с американским рынком — ведь американская медицина работает из рук вон плохо с точки зрения оптимальности бизнес-процессов, издержек.

Но большинство изменений связаны с тем, что диагностика перестаёт быть тем, чем она есть сегодня – я пришёл в клинику и прошел check-up, — а становится мониторингом в режиме 24/7.

Пока это начинается со стариков, потом это будет у всех. У старика случился сердечный приступ, ему ставят имплант, который постоянно делает кардиограмму.

Эти данные получает врач, смотрит на них, принимает решения. Завтра это будет AI, решающий вместо врача. А послезавтра это будут уже данные с камер, которые тебя окружают и анализируют, как это пытается делать наш стартап CherryHome. Эти данные собираются в большую картину твоего здоровья, которая сразу будет у лечащего врача.

Задача врача изменится: он будет не диагностикой заниматься 90% своего времени, пытаясь понять, правильно ли ставит диагноз, а сосредоточится на выборе стратегии лечения, мотивации пациента на правильный, способствующий выздоровлению образ жизни, сопереживании больному. Это те вещи, которые не автоматизируются.

Еще одна важная тема – это самоуправляемый транспорт и робототехника. И то, и другое — сферы применения искусственного интеллекта. То есть искусственный интеллект – новое электричество, новая паровая машина, которая заменит лошадь. В робототехнике, например, понятно, что роботы должны как-то думать, как-то воспринимать информацию, осознавать.

Мы тоже над этим работаем. Например, недавно инвестировали в стартап Sterblue (основан аэрокосмическими инженерами, выходцами из Airbus).

Эта компания сделала софт для того, чтобы дроны летали и проверяли линии электропередач, ветряные турбины, крупные объекты инфраструктуры. К примеру, только в штате компании РЖД трудится большое число обходчиков путей. Но вопрос не в том, чтобы лишать их работы, а в том, что эти технологии создают еще больше рабочих мест, гораздо более высокооплачиваемых.

То есть вы не верите в то, что роботы заменят людей, и те потеряют рабочие места?

Зависит от того, насколько быстро это происходит и насколько общественные институты позволят людям правильно переориентироваться. Плюс, конечно, от самих людей.

Я испытывал тяжелые угрызения совести, когда несколько лет назад мы в фонде ITech Capital инвестировали в проект United Art Ticket, а позже — Tiсket Land, который сначала продавал театральные билеты через киоски, а потом через сеть.

Но оказалось, что технология не лишает бабушек-кассиров работы! Наоборот, электронная продажа сняла с них нагрузку и дала возможность получше поговорить с клиентами, которые пришли не за конкретными билетами, а за советом, на какой хороший спектакль стоит пойти. И бабушки-кассиры стали продавать намного больше: их стал мотивировать бонус от продаж, они стали лучше зарабатывать.

Но, конечно, это редкий случай. Если кассиров в метро заменить на терминал, то кассиры ничего от этого не выиграют. Но для общества польза будет больше, чем ущерб. Ведь если мы двигаем при помощи технологий всю планету вперед, то в итоге безусловный базовый доход сможет стать реальностью.

Я слежу за всеми экспериментами по базовому доходу. В нём есть много классного. Это похоже на компьютерную игру. Представьте, есть два типа валют: условно, золото и кристаллы. Кристаллы можно купить за реальные доллары, а золото можно только заработать в игре.

То есть если сделать два типа валют, то одну ты можешь получать просто за то, что ты человек, а не робот, а вторую ты можешь получать, только зарабатывая её, делая какой-то бизнес, инвестируя средства, вкладывая время и т.п. При этом кристаллы свободно конвертируются в золото, а только на золото ты можешь купить большинство вещей, оплатить жильё, купить еду, в отпуск съездить — это потрясающе стимулирует людей.

Во-первых, люди перестанут париться, что им нечего жрать, негде жить: это базовые вещи, условная «пирамида хлебоу, маслоу, икроу» (смеется).

При этом какой-то процент людей, конечно, не делает ни хрена, получая доход, лежит на диване: у них нет необходимости быть больными на всю голову и начинать бизнес.

При этом, уверен, гораздо больше людей начнёт заниматься бизнесом и делать инновации, что-то новое создавать, творить. Они не переживают, что если фенечки, которые они плетут, не будут продаваться, то они умрут с голоду через месяц. А начинают делать одни фенечки, другие, третьи. Потом понимают, что надо не фенечки делать, а что-то другое, и у них есть достаточный резерв времени для того, чтобы всё пробовать.

Самый ужасный бич современного общества — люди, занимающиеся работой, которую ненавидят. Они делают жизнь хуже всем, страдают сами и заставляют других страдать. Потому что они отвратительно оказывают свою услугу. А если они ненавидят свою работу, то не могут достигать нормальных результатов.

Возникает обуза на шее бизнеса и общества. В госсекторе огромное количество таких примеров: они рождают коррупцию просто потому, что не любят то, чем занимаются. Может быть, на самом деле они талантливые художники или пекари. А может быть, люди, которые создадут свой институт и будут других людей учить?

Какое позитивное отношение к людям…

Да, люди хорошие, добрые. И они генетически не изменились со Средних веков, когда женщин жгли на кострах — и в некоторых странах до сих пор жгут. В России перестали жечь, в США тоже. А что же изменилось? Прогресс, изменилась ментальность за счет прогресса. И эти процессы продолжатся, люди станут ещё лучше.

В Долине модно голодать и следить за здоровьем ради долголетия. Вы увлекаетесь этим?

Я не очень люблю все эти новомодные диеты. Сначала все ругают холестерин. Потом — нет, холестерин не зло, самое зло — хлеб, давайте перестанем жрать хлеб, глютен. Потом перестанем жрать глюкозу, потом перестанем жрать вообще! И будем кетодиетами страдать.

Слушайте, мы не эволюционировали серьёзно за последние 40 тысяч лет. То состояние эволюции, в которое нас привела природа, это охотники-собиратели. Охотники-собиратели питались разнообразно: тем, что духи земли и леса пошлют. Просто надо стараться не уходить в крайности, не питаться одним сахаром, не питаться одним мясом.

За последнее время насколько в США изменилось отношение к русским стартаперам?

Отношение изменилось к России и к российскому рынку, а не к российским стартаперам. Есть, конечно, какие-то факторы, которые немного усложняют жизнь.

У меня была смешная история, когда мы с Женей Невгенем (сооснователь MSQRD) сидели в кафе, соседка услышала, что мы говорим по-русски, спросила, можем ли мы помочь её начальнице, которая сейчас в России в командировке, цветы заказать через российский сайт, а потом долго выясняла, а не хакеры ли мы и не хакеры ли сделали онлайн-магазин цветов.

Медиа любят все раздувать. Новые скандалы, русские шпионы везде… Вот это мешает. Сейчас и арабы, и китайцы тоже по полной получать начали. Это тренд, который мне очень не нравится. Мир долго становился более глобальным, а теперь все идет по пути изоляции. Это меня расстраивает. Что касается русских стартаперов, то если у тебя бизнес, от которого сквозит погонами, тогда тебе действительно будет сложно его делать в США. Суть в происхождении денег и людей, команды — это важно.

А самим русским, которые приезжают, труднее сейчас в чем-то?

Труднее получать визу — процесс дольше. А тем, кто уже приехал, нет, не труднее. В Долине меньше 30% американцев, меньше 13% калифорнийцев. Там неважно, откуда ты приехал. Русских в долине примерно столько же, сколько калифорнийцев, которые тут родились. Здесь важно, кто ты, что тобой движет, чего ты хочешь добиться, что ты знаешь, что ты можешь привнести полезного в этот мир.

Кремниевая долина — это такой академгородок, не похожий на остальную Америку. Можно посмотреть, как предпринимателей из Долины приглашают в Конгресс, потом смотрят на них как на диковинных зверьков.

Мы здесь, в Долине, пытаемся вопреки всему этому делать мир лучше. Мы сами над этим ржем. Сериал «Кремниевая долина» на самом деле документальный – все, что показано, реально происходит здесь.

Паранормальных способностей я за собой не наблюдал. Просто тренировка. То же самое, как если нейронной сети показать миллион фото кошек, то она станет классно находить на любой фотке кошку, даже если от этой кошки видно только хвост.

И как же вы натренировали внутренний «искусственный» интеллект?

На самом деле венчурный бизнес — он про что? Он про асимметрию информации. Мы на инсайде торгуем, но мы не как на фондовом рынке за счёт простых ребят зарабатываем деньги, а за счет других фондов, за счет других инвесторов — поэтому мы за это в тюрьму не можем сесть. А так — чем больше ты знаешь, тем лучше зарабатываешь. И мы очень много потенциальных сделок смотрим.

Вы как-то отметили, что формальных критериев успешного стартапа нет, и что люди принимают большинство решений эмоционально и только потом подводят под это рациональную основу. А на что вы первым делом обращаете внимание, когда встречаете фаундеров?

Есть несколько вещей, которые реально важны. Дело в том, что венчурный рынок работает не так, как кажется предпринимателям. Они думают: инвестор вкладывается в бизнес-модели, которые могут зарабатывать деньги. Это правда, но отчасти.

На деле инвесторских денег существует гораздо больше, чем проектов. Но инвесторам сложно масштабировать бизнесы, равно как и интуицию управляющего партнёра: он такой один, фонд на миллиард и работает в нём всего 50 человек, а проектов всегда гораздо больше.

Поэтому подход становится формализованным. То есть если мы хотим найти компанию, в которую мы проинвестируем и которая потом без проблем поднимет 4-5 раундов и выйдет на IPO, то нам приходится мыслить так, как мыслят другие фонды, то есть по шаблонам.

То есть что они сделали? Нарисовали гигантскую карту всех индустрий, отраслей, бизнесов, бизнес-моделей, разделили её на четыре квадранта — high risk, high reward, low risk, low reward. И когда ты им рассказываешь про какой-то бизнес, они пытаются найти его место на этой карте.

Если у тебя фаундер из одного квадранта, продукт из другого, а бизнес-модель — из третьего, и все это не состыковывается в единственную точку на этой карте, то они просто этот проект выбрасывают из своей головы, потому что не могут к нему применить определенный шаблон.

Дальше, на инвесторов оказывает огромное влияние харизма. Она и на предыдущих раундах важна, но умение основателя стартапа привлекать деньги становится чуть ли не самым важным инвестиционным фактором.

Вокруг инвестора много стартапов, и ему важно ответить для себя самого на вопрос: основатель, который нам сейчас презентует этот проект, сможет преподнести его и следующим инвесторам так, чтобы они повысили нашу капитализацию, а потом и следующим, чтобы в итоге мы заработали.

Вот эта фанатичная уверенность в силах, в продукте, в команде, умение вести за собой людей, как в религиозной секте, становится настолько важным фактором, что появляются такие компании, как Theranos.

Элизабет Холмс могла красиво презентовать, а люди давали ей деньги. При этом у Холмс была определённая точка на этой глобальной карте всех бизнесов, которая находится в правильном сегменте этой карты. Она успешно и легко вписалась в шаблоны инвесторов.

Мы инвестируем на очень ранней стадии. Часто на этой стадии ничего не понятно про перспективы стартапа. Поэтому у нас подход немного другой. Мы смотрим на то, можно ли сделать из этой компании ту, которая сможет потом беспроблемно поднимать дальше деньги.

И какие критерии важны для вас?

В отличие от большинства крупных фондов Долины, мы как маленький фонд нередко выходим из компании через продажу стратегам на раннем этапе. По местной классификации ранний этап — это выход за 300 миллионов долларов. Для нас это хороший вариант.

Они считают это типа so so результат, потому что для них главный KPI — сколько денег они смогли вложить в эту компанию и сколько вернуть.

Если компания может вложить $150 млн, а потом вернуть в 15 раз больше, то это хорошая штука. Но это значит, что компания должна стоить $30 млрд. Мы не гоняемся за такими единорогами, нас вполне устраивает, если мы входим в компанию исходя из оценки $5-8 млн и выходим при оценке в $200 млн.

Скорее всего, опыта в чём-то не хватает, но основатель своей презентацией показывает, что команда способна собрать недостающие части пазла. И самое главное — они знают, каких именно кусочков не хватает.

Лучше скажу о том, что меня бесит – во-первых, изобретательство велосипедов, когда люди не узнали, что что-то уже существует, и заново это сделали своим уникальным способом. Американцы намного реже русских велосипеды изобретают.

Второе — когда берутся за то, что пытаются делать всё одновременно, всё подряд. Это вообще связано с ментальностью.

Например, сделаем онлайн-кассу, в ней будет магазин приложений, в магазине приложений будут платежи, а еще там будет казино. Все пытаются играть в платформу в любом бизнесе. Это как побеги за тремя зайцами — поймаешь полтора.

Проблема в отсутствии специализации. Американцы всегда чётко говорят: мы делаем вот эту штуку. А у нас каждый немножко хирург, каждый немножко учитель, и все пытаются делать всё.

Но влияет не только разница в образовании. Еще один фактор — это насыщенность американского рынка разного рода компаниями. Когда ты делаешь какой-то бизнес, ты понимаешь, что ты можешь с этой стороны подключить этого партнёра, с той стороны подключить того партнёра, и у тебя цепочка ценности сходится.

В России ты не можешь рассчитывать на то, что есть кто-то, кто это уже сделал. И каждый успешный бизнес в России — это такая империя, мир в себе. Вспомните 90-е годы: во времена дикого русского капитализма у каждой крупной компании был обязательно свой банк, юрфирма и др.

Почему так?

Честно, не знаю, в чём причина, но вижу следствие и симптоматику: все бегут сразу за всем, а потом довольствуются маленькими результатами. Вот мы сделали стартап в России, он начал зарабатывать 3 млн рублей с одной услуги, сейчас мы тем же клиентам продадим ещё другую услугу, а потом ещё одну услугу и будем зарабатывать 12 млн рублей!

Правильный стартап в США сосредоточился бы на одной услуге, но продал бы её миллиону клиентов. А потом пошёл бы масштабироваться по миру, продавая это ещё 2 млн клиентов.

И только после, имея 5 млн клиентов, они бы задумались, какую вторую услугу предложить. Это следствие того, что они довольствуются малым, а продавать для них тяжелее, чем создавать новый продукт. Плюс они мыслят локально и ориентируются на собственный, местный рынок.

Что ещё раздражает?

Суперкритичное отношение ко всему, что делают другие люди. Русский человек обязан раскритиковать чужую идею. Он считает, что делает людям огромное одолжение, несёт им свет знания, рассказывая о том, что у них ничего не получится, что вот здесь они прогорят.

Когда ты в России кому-то даже из близких друзей рассказываешь про стартап, они тебе найдут двадцать два слабых места. Конечно же, эти люди считают, что думали о твоей компании намного больше тебя, хотя ты её строишь каждый день уже год или больше. Все как будто пытаются тебя демотивировать. Это страшно бесит.

Русский стартапер, который добирается-таки до Долины — он вообще кто такой?

Мечтатель, сумасшедший. Психически здоровый человек не может делать бизнес. Само по себе начать свой бизнес — абсолютное сумасшествие. Потому что шансов на успех намного меньше, чем шансов на поражение. За исключением госоткатных историй, к которым я стараюсь даже близко не подходить.

Давайте теперь про то, что вам нравится.

У нас очень сильная математическая школа. Есть старая притча о том, что если тебе надо сделать просто софт, который работает, найми американских сотрудников, если тебе нужно отладить 20 млн строк кода, найми азиатов. Это стереотипы, и я их не одобряю, но в отношении русских они работают.

И вот если тебе нужно собрать синхрофазотрон из деталей с помойки, тогда тебе нужны русские инженеры. Это их огромный плюс и конкурентное преимущество.

У нас в Gagarin Capital Partners сейчас 16 портфельных компаний (без учёта тех, из которых мы вышли). И в 11 из 16 есть русские CTO или сооснователи. Да и вообще, если посмотреть на Долину, во многих её успешных компаниях есть или русские сооснователи или высокопоставленные инженеры.

Очень сильная математическая школа, очень сильная смекалка. Да, иногда это всё отчасти связано с изобретением велосипеда, но это круто.

И при этом без хорошего английского, да?

Знаете, это не проблема. Есть такие персонажи типа Стэна Чудновского (вице-президент Facebook Messenger), который с ужасным акцентом говорит по-английски, над ним все ржут, но его все очень любят.

Проблема-то глубже — в неумении объяснять. Наши инженеры считают, что объяснять очевидные вещи низко, подло и аморально. Поэтому они никогда так не делают и в итоге ни с кем не могут найти общий язык. Говорящий инженер — это вообще в мире редкость. А русский говорящий инженер — это уникум.

Мы опять сползли на негатив. Что-то ещё из сильных сторон?

Смекалка, математическая и техническая база перевешивают все минусы. Ты можешь пойти в Стэнфорд, нанять себе трёх постдоков собирать нейронные сети и платить им по миллиону долларов в год.

И они тебе сделают очень хреново работающий проект, потратив кучу ресурсов. А можешь взять троих смекалистых парней-физтехов, которые за месяц соберут классно работающую штуку. Такое тяжело найти. Зачем какие-то еще плюсы?

Может быть, русские фаундеры немного более сумасшедшие, чем американские. Ведь тем, кто добрался до Долины, проще выходить из зоны комфорта, потому что они уже максимально не в ней. Они более голодные.

И всегда лучше проинвестировать в стартапера, который оставил хлебное место в российском Google, приехал в США и делает что-то с нуля, чем в какого-нибудь мальчика из американской семьи, который делает с папой бизнес.

Вы сидите в Долине, постите красивые фоточки в Facebook с веранды. Жизнь удалась. Вокруг люди и общество, с которыми вам комфортно. Вы на вершине. А бывает так, что всё надоело, потому что все и так хорошо?

Наверное, каждый эмигрант через это проходит. Есть такой период разочарования, что цены уже задушили. Дом не купишь нормальный — это начинает бесить. Но ты просто делаешь своё дело, и оно приносит удовлетворение и деньги.

У меня вообще есть миссия. Я хочу делами снижать влияние человеческой глупости на качество жизни людей, приближать тот прогресс, который делает жизнь всего общества лучше.

А это у вас откуда?

Хорошо быть хорошим, плохо быть плохим. Это важно, карма — это важная штука. Я думаю, что негативные стороны характера затрудняют жизнь. Плохо завидовать — это разрушающее качество. Плохо причинять боль и неудобства другим людям.

Нужно стараться максимально дать людям вокруг тебя знания, помощь, какую-то пользу. Даже если она не возвращается. Но тот моральный эффект, который она тебе принесёт, сделает тебя здоровее, сильнее и лучше.

Вы как инвестор жалеете о чем-то: может, о проектах, в которые не вложились?

Жалеть о проектах, в которые не вложился, глупо. Было много проектов, в которые я не вложился, которые очень сильно выросли. Но мы всё делаем правильно. Если что-то не делаем, то не делаем по какой-то причине. Зачем жалеть? Это разрушающее качество. Жалость к себе испытывать — это вообще ужасно. Не получилось — делай еще раз, делай лучше. Снова не получилось — снова делай.