Кухня из прошлого

— Кругом одно ворье, — заливался ненавистью Герман, — сидят на госконтрактах и пилят наши деньги. Я что, им, что ли, свои налоги плачу?
— Утомил ты меня, — ответил Жорик, — в край утомил. Ну вернут, допустим, весь распил в Россию. Равномерно распределят между гражданами. Но через год уже будет все по старому. Кто умел работать — продолжит зарабатывать, кто не умел — все потратит и опять начнпт виноватых искать. 
— Это я, чтоль, виноватых ищу? — начал угрожающе трясти нижней челюстью Герман.
— Тише, Гермушка, — успокаивал его Жорик, — я к тому, что имей ты познания С++, или «питончик», тебе чужие госконтракты были б пофиг. Что, Путин тебе запрещает изучать новую профессию?
— Я говорю о воровстве! — успокоился Герман,  - воруют же, а пенсионерам жить не на что!
— Слушай, ну заработай денег побольше и корми пенсионеров. Кто мешает?
— Это дело государства.
— Так иди с плакатом на Красную площадь: «Долой коррупцию»
— Ага, чтоб меня приняли тут же.
— Конечно примут. Они что, идиоты? Всем подряд эдак захочется.
— Не, ты совсем изменился, — расстроено заключил Герман, — раньше был другим. 
— Я всегда таким был, — ответил Жорик, — а, впрочем, что ты имеешь в виду?  Я не возмущаюсь воровству? Возмущаюсь. Только вот мои полномочия и возможности тут же и заканчиваются. Что ж, ходить в благородном негодовании и трубить на всех кухнях,  что я оскорблен? Что власть продажна? Я лучше в футбол поиграю, да девок помну. Пусть их, воруют. Я бы не стал руки марать, но кому мое мнение интересно? Жорик с Чертаново чист душой и совестью! Кому, кроме меня это важно?
— Я не про это, — заторопился Герман, — просто обидно за Родину.
— Родину?
Жорик расхохотался.
— Родина, — продолжил он, наливая стопку себе и Герману, — это когда в Швейцарии всей толпой взяли, да отказались от 2000€ в месяц. Ибо для государства и будущих поколений. А у нас, дай волю, всю осетрину выловят, всю тайгу выкосят, все оборудование продадут ради частной наживы. Ты — крокодил Гена, чтоль?
Жорик выпил и долго таращил глаза от сильного градуса.
— Считаешь, нам п**ец? — грустно спросил Герман.
— Считаю, что точка невозврата пройдена.
Разошлись через час. А на завтра был понедельник с его неповторимым унынием.