Ваше поведение - не Ваша вина. Или Ваша. Разбирайтесь.

Текст ниже — перевод текста автора для ряда западных изданий, ещё не опубликованный. Завтра будет опубликован, кому интересно, ссылки вставлю.


В поведении есть две базовые основы: биология, как внутренний, эндогенный определяющий фактор поведения человека и сообществ, и экология — как экзогенный формирующий фактор поведения и человека и сообществ. Два эти фактора расщепляются на множество составляющих и их групп. Например, биологический фактор включает в себя генетическую конфигурацию, гормональный профиль и пр. Экологический фактор объединяет в себе адаптацию к окружающей среде, социальные процессы, обмены благами и т.д. К тому же оба эти базиса и их составляющие находятся в постоянном взаимодействии, определяя, наконец, человеческое поведение и его вариативность. Это же касается и общества, как социальной общности: упомянутые факторы, в итоге, формируют правила, нормы и процессы в социальном сообществе. Все вышесказанное касается не только человека, но и любых биологических организмов.

Как нормы и правила помогают подчинять себе биологическую предрасположенность? Как S (Sacred) — человеческое — увеличивает свой вес относительно P (Profane) — животное — в модели Маклосски B (Behaviour) — поведение =S+P?

Изначально, именно обмен и добывание благ, то есть экономика триггирует установление общих правил норм. Чем обмен более изощрёнен, а добывание благ требует больших знаний и навыков, тем более сложными и стимулирующими успех становятся правила и нормы.

В итоге такие нормы, правила и обычаи трансформируются в позитивную для членов общества социальную этику и мораль. Любой индивид вынужден подчиняться таким нормам, преодолевая свое биологическое сопротивление. Индивид способен ограничивать свои негативные эмоции и их выражение в физической агрессии, если тому будет веская причина, более сильная, чем желание самовыражения, обусловленного биологическими драйверами. Человек тем более способен купировать биологические триггеры, чем более глубоко он воспринимает нормы и правила и боится последствий их нарушения.

Посмотрим на условного мистера Смита. Его биологическая конституция не удачна: он склонен к агрессии, вспыльчивости и насилию, поскольку у него плохо развита орбит фронтальная кора и нейроны медиаторы недостаточно активны. У него, к тому же, недостаток гормона окситоцина, но повышенный уровень тестостерона. К тому же его мама всю беременность прожила в портовом мотеле в компании грубых моряков, работая уборщицей и, видимо, имела дополнительные неприятные подработки сексуального характера. Соответственно, ещё в утробе матери будущий мистер Смит принимал изрядные дозы материнского кортизола, адреналина и прочих стрессовых гормонов. После рождения мистер Смит попал к тете и дяде, которые были жителями бедной криминальной окраины в Филадельфии. Воспитание мистера Смита носило, преимущественно, насильственно — физический характер, а взросление проходило в сообществе подростковых банд…

В итоге мы получаем крайне неудачный биосоциальный профиль мистера Смита. Мало того, что его биологический фрейм предполагает склонность к агрессивной эмоциональности, насилию и низкий уровень эмпатии, так ещё и социальное окружение, и соответствующие нормы и обычаи способствовали развитию такой персональной биологии.

Означает ли это, что мистер Смит плохо кончит и станет убийцей, насильником, преступником или, в лучшем случае, домашним тираном? Очень, очень возможно. Во всяком случае вероятность такой судьбы крайне велика. Есть ли одновременно с эти вероятность альтернативного жизненного пути? Безусловно. Но это зависит в своей основе не от мистера Смита и это ровно то, о чем говорит Роберт Сапольски, когда утверждает фактическое отсутствие свободы воли и эфемерность понятий вины и заслуги.

Действительно, то, насколько невыбираемые и неизменные биологические предрасположенности мистера Смита получат свое развитие зависит от того, в каких условиях будет дальше жить мистер Смит, как рано эти условия стану для него стационарными, а их драйверы усвоенными, будут ли они вообще стационарными или постоянно меняться.

Допустим, что в 12 лет, из окраин Филадельфии, мистер Смит попадает в совершенно другую среду, например, оказывается в доме обеспеченных ученых-литературоведов, преподавателей Гарварда, где живут еще трое подростков — детей этих ученых. В доме царит достаток, дружелюбие, доверие, уважение, эмпатия, забота друг о друге, свобода выбора и ценность личностных прав, принята соответствующая этика поведения, либеральные правила и нормы. Маленький мистер Смит на развилке, и никто заранее и никогда не сможет точно спрогнозировать: смогут ли новые стимулы и нормы глубинно поменять поведение мистера Смита и нивелировать его биологические триггеры? Победит биология или нормативное давление и гуманная среда, стимулирующая усилия по ограничению агрессии и желания применить насилие?

Возможно, новая гуманная этика и бытовые процессы, в которых окажется мистер Смит смогут стимулировать мистера Смита им следовать и обусловят у мистера Смита стремление к взаимному действию, то есть к тому, чтобы отвечать эмпатией на эмпатию или же осознанно ограничивать негативные последствия реакций, вызванных персональными биологическими особенностями. Случится ли это, зависит от множества дополнительных переменных, таких как прочее окружение мистера Смита вне дома, частота ситуаций, благоприятных для проявления агрессии или иного преступного поведения (например, буллинг в школе, или необходимость своровать вазу взамен разбитой). Это процесс неконтролируемый и случайный. Однако если таких нежелательных ситуаций будет мало или их не будет вовсе, мистер Смит, очень вероятно, усвоит новые правила, нормы и будет следовать новой для себя этике, поскольку это будет максимально эффективным и выгодным поведением в такой среде.

Необходимость и рациональность выражать эмпатию, толерантность, заботу войдет в привычку и станет важным фактором снижения уровня агрессии и соответствующих непроизвольных поведенческих реакций: мистер Смит научится сдерживаться или, по крайней мере снижать остроту и насыщенность проявлений своей агрессивной биологии.

Усвоение гуманной и человеколюбивой морали (напомню, исключительно и полностью исходя из рациональности адаптации вначале) будет способствовать позитивной рефлексии в будущем. Мистер Смит будет анализировать свое поведение и отношение к людям, сравнивать его с поведением других людей и отношением к себе, сообщая своим поведенческим проявлением все большую осознанность. Такая осознанность сможет все больше предупреждать биологические проявления, нежели снижать градус уже случившихся реакций.

Будущее мистера Смита при таком развитии событий может быть весьма и весьма солнечным, с отличной семьей, любящей женой и прекрасными детьми. Безусловно, биологическая конституция будет давать о себе знать, однако ее проявления могут быть осознанно или наитивно направлены в незатратную для окружающих форму: мистер Смит станет завзятым охотником, посетителем тематических сексуальных клубов, игроком в пейнтбол, спецназовцем, полицейским, или еще кем-то в области, где насилие законно, а его регулярное применение желательно или необходимо.

Но все может случиться по-другому, и случится это может еще тогда, в 12 лет, все в том же прекрасном доме преподавателей Гарварда. Буллинг в школе, ненависть пятилетнего сводного брата, необходимость совершить насилие даже во имя благой цели, например, затупиться за того же сводного брата — любой драйвер, поощряющий проявление персональной «неудачной» биологии будет держать эту биологию на поверхности. Регулярные ситуации подобного рода будут так или иначе нейтрализовывать снижение врожденной биологической агрессии и позитивное влияние правил гуманизированной среды. В итоге мистер Смит будет бить жену, жестко обращаться с детьми, возможно он начнет пытать задержанных, если станет полицейским или сдирать шкуру с ее не умершего подстреленного оленя. Этика и нормы не смогут стать ведущим адаптационным драйвером, меняющим поведение и реакции, идя вслед за индивидуальными биологическими особенностями.

Мы знаем, что дополнительные инъекции тестостерона бодибилдерам не делают их агрессивными — они делают еще агрессивнее тех, кто уже был склонен к агрессии. Солдаты, воющие на чужой территории, не становятся склонными к зверству, поскольку тому способствует ситуация – звереют те, кто и так был зверем. Мы можем назвать это «ошибкой Ханны Арэнд», автора «Природы Зла», сделавшей неверные выводы на очень интересном материале – разговорах с начальником концлагеря. Это важный момент для понимания того, как может сложиться судьба нашего мистера Смита.

Верно ли утверждение Роберта Сапольски о том, что свободы воли не существует, поскольку любая наша реакция и поведенческий акт обусловлены биологией, как внутренней — персональными биологическим профилем, так и внешней — окружающей средой и сложившейся адаптации к ней?

Фундаментально – да, и с этим невозможно спорить, поскольку современная нейропсихология, нейробиология и биология в целом обладают однозначными тому доказательствами. Современный эндокринолог может разобрать все ваше поведение до простейшей химической реакции, а нейробиолог даст вам картину ваших базовых перспектив и даже вероятностей их реализации, изучив ваш биологический профиль до молекул.

Сапольски совершенно прав, когда говорит о фундаментальном отсутствии свободы воли, поскольку персональная биология — это лотерея, на которую мы никак не можем повилять. Собственно, как и биология внешняя, поскольку, в основном, человек, тем более в детстве, не выбирает среду, в которой он будет существовать, и уж тем более не оценивает ее, исходя из степени устойчивости и перманентности гуманных норм и этики. Это все случайный процесс.

Доводя эту логику до предела, Сапольски утверждает, что можно винить, но нельзя обвинять склонного к насилию серийного убийцу, или агрессивного домашнего абьюзера, поскольку каждое их действие уже предрешено не ими самими, как личностями, еще за несколько секунд до действия. Оно предрешено их биологическим устройством. Вы не можете обвинить — вынести обвинительный приговор — эпилептика, сбившего насмерть пешехода, когда у него случился приступ за рулем. Также, как и бессмысленно хвалить нобелевского лауреата за то, что он умный и великий, его успех – это выигрыш в биологической лотерее и позитивная внешняя среда с процессами, которые благоприятствовали развитию его «удачной биологии».

Действительно, то, каким рождаться и где расти не может быть активным и волевым выбором человека, и в этом смысле никакой свободы воли действительно нет. Однако существует еще и внешняя биология, о которой я упоминал — среда, определяющая адаптационные процессы и формирующая поведенческие реакции в том числе. И здесь я вижу очень важный вопрос.

Человек, усвоивший нормы и правила гуманитической среды, начинает вести себя рационально: он следует этим нормам, поскольку это наиболее выгодный и эффективный способ существования в такой среде — максимизации полезности и снижении издержек. Выросший в Осло сомалиец не станет резать своего оппонента, просто потому что базовым стимулом будет нерациональность такого поведения в Норвегии для победы в споре. Но персональной мотивацией спорить неагрессивно будут уже сформированные из базовых стимулов этика и мораль. Со временем, адаптационные признаки становятся нормой поведения и первичным фактором поведенческих проявлений.

Например, мистер Смит, будучи очень раздраженным и свирепым в отношении своей милой жены имеет первичную биологическую реакцию — избить ее и попрыгать на ее спине, как это делают рассерженные самцы шимпанзе. Такая интенция — следствие физиологической реакции на внешний раздражитель в соответствии с персональным биологическим профилем, который, как мы знаем, у мистера Смита не очень удачный. Однако мистер Смит, прочно усвоил правила гуманистической этики за много лет, с момента своей жизни в Гарвардском доме. Он научился проявлению эмпатии и сдержанности агрессии, как константного рационального поведения, выливающегося в привычку, и теперь он имеет силы и навыки подавить в себе первоначальный позыв.

Во-первых, это также рационально: побитая жена может его бросить, может забрать детей, может его пристрелить ночью, может рассказать об этом знакомым или дать интервью местному таблоиду, может посадить мистера Смита в тюрьму. В конце концов она просто может его разлюбить. Это будет для мистера Смита будет большим ударом, поскольку любовь близкого человека — весьма благоприятный субстрат для развития и укоренения эмпатии, а это важный сдерживающий фактор неудачной биологии нашего героя.

Во-вторых, мистер Смит, практикуя доброжелательность, заботу и сдержанность, как норму рационального поведения в окружающей его среде, научился предотвращать свои реакции, а не просто делать их менее масштабными и концентрированными. А это означает, что решение о том, прикладывать или не прикладывать усилия к тому, чтобы ограничить себя в действенной агрессии — это решение личности мистера Смита. И тут мы уже можем сказать о подобии свободы воли, поскольку у мистера Смита есть альтернатива, есть выбор и есть силы и наработанные навыки для принятия гуманного решения, накопленные и развитые за время «гуманизационной адаптации».

Порадуемся: мистер Смит принимает рациональное решение, выгодное и в итоге низкозатратное: он подходит к миссис Смит, целует ее, извиняется, шутит, дарит ей цветы и кольцо Тифани в придачу. Вместо варианта намять ей бока, разбить нос и назвать шлюхой, он не дает волю своей подлежащей биологии. Кто-то остроумно определил такую «модель» так: пять минут счастья – годы страданий. Емко и точно показана нерациональность и затратность неэмпатического агрессивного поведения.

Безусловно, такие решения даются мистеру Смиту значительно сложнее, чем, условному мистеру Джонсу, который родился с достатком окситоцина, всю беременность его мама жила на вилле в Монако с обожающим ее красавцем мужем и слушала Шуберта, а маленький мистер Джонс получал потоки белка и минимум стрессовых гормонов матери. Потом маленький мистер Джон купался в материнской любви, жил в достатке родителей и пошел в лучшую школу, и так далее. Все эти факторы, помимо генной конфигурации, влияют на формирование мозга и общей физиологии мистера Джонса, начиная с его внутриутробного формирования и заканчивая социальной средой его взросления. Таким образом мистеру Джонсу значительно легче справляться с агрессией, чем мистеру Смиту, а его эмпатия широка и концентрирована.

Безусловно, представленные модельные персонажи, факторы и процессы — это номинальное упрощение и обобщение. Разумеется, вариантов поведенческих исходов, факторов и переменных, формирующих как биологический профиль, так и адаптационные признаки, в десятки если не сотни раз больше, а путей их взаимодействия друг с другом вообще едва ли возможно сосчитать. Однако, обобщения, способные объяснить основы любого поведенческого действия, можно рассматривать как фундаментальные концепции, на базе которых разрабатываются и дифференцируются конкретные тематические модели и теории.

Напоследок, я напомню об одном концептуальном эксперименте, который много раз повторялся с различными изменениями в зависимости от целей наблюдателей. Однако базовый сценарий был более или менее одинаковым.

В помещении с четырьмя обезьянами — как правило это были макаки резус — с потолка свисала веревка, к которой был привязан банан. Каждый раз, когда какая-нибудь из четырёх макак прыгала и хватала банан, с потолка обрушивался поток холодной воды, обдававшей всех обезьян в помещении. Постепенно, раз за разом, обезьяны усвоили, что лучше за бананом не прыгать, иначе будет плохо, причем всем сразу: когда одна из обезьян все-таки решила еще раз прыгнуть и схватила банан, ее как следует побили сожительницы после неизбежной водной процедуры.

Затем, одну из обезьян вывели из клетки и запустили новую. Разумеется, новая сожительница старых макак прыгнула за бананом, и разумеется, получила по шее. После некоторой череды подобных попыток и с намятыми боками, новая макака тоже перестал прыгать за бананом — во-первых, ей надоело мокнуть, но что, важнее, она получала трепку от своих страдающих из-за нее сожительниц.

Далее, заменили еще одну старожилку на новую, с которой произошла та же самая история. И так заменили всех прежних, изначально находящихся в помещении обезьян новыми. В помещении не осталось ни одной прежней обезьяны, однако все четыре новых обезьяны чётко усвоили правило — не хватать банан.

Когда решили приступить к замене второго поклонения обезьян на третье, то новой обезьяне даже не дали прыгнуть — как и всем последующим. В итоге третье поколение также усвоило, что за этим бананом прыгать не надо, даже не понимая почему.

В конце концов поменяли около 6 поколений макак в этом помещении, и все они ни разу не прыгнули за бананом, пока не нашёлся один преступник и не прыгнул.

Вот так создаются институты и так может нейтрализоваться подлежащая биология.

Подобие свободы воли и физической возможности выбора у человека могут быть действенными нейтрализаторами неудачного биологического профиля – излишней агрессии и прочих искажений, обусловленных персональными биологическими особенностями — только в обществах, где этика, мораль и институты дают максимальные стимулы к сотрудничеству, эмпатии и толерантности. Это общества развитого гуманизма, и они представлены либеральными демократиями с развитым рынком.

При изначальной пугающей вариативности и случайности вступающих переменных, не позволяющих рассчитывать на высокую вероятность персональной гуманизации какого-то конкретного индивида, либеральная этика и демократические институты все же дают надежду на достижение общего позитивного результата, и надежду основательную: гуманизация западного общества не вызывает сомнений, в отличии от обратного движения в обществах нелиберальных: автократиях и диктатурах.

Однако это уже совсем другая история…