Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии. Майкл Газзанига

Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии. Майкл Газзанига

Who's in Charge? Free Will and the Science of the Brain.

Электронная книга flibusta.is/b/476881/

Загадка повседневной жизни заключается в том, что мы, биологические машины в детерминированной Вселенной, тем не менее ощущаем себя целостными сознательными субъектами, которые действуют в соответствии с собственными целями и свободно принимают решения. 

В книге “Кто за главного?” Майкл Газзанига объясняет, несет ли каждый человек личную ответственность за свои поступки. 

Майкл рассказывает, как благодаря исследованиям расщепленного мозга был открыт модуль интерпретации, заставляющий считать, будто мы действуем по собственной свободной воле и сами принимаем важные решения.

 Автор помещает все это в социальный контекст, а затем приводит нас в зал суда, показывая, какое отношение нейробиология имеет к идее наказания и правосудию.

Майкл Газзанига (англ. Michael Gazzaniga) (р. 12 декабря 1939) — американский нейропсихолог, профессор психологии и директор Центра по изучению мозга SAGE в университете Калифорнии Санта-Барбара.

Газзанига является одним из ведущих исследователей в области когнитивной нейронауки, занимается исследованиями нейронных основ сознания.

Майкл Газзанига считает, что: 

 Каждый человек несет личную ответственность за свои поступки — несмотря на то, что мы живем в детерминированной Вселенной.

Мы — большие животные, очень хитрые и умные, и зачастую чрезмерно используем свое мышление. 

Нас преследует вопрос: разве мы не часть более грандиозного замысла? 

научная и философская мудрость гласит, что у жизни нет иного смысла, кроме того, которым мы сами ее наделяем. 

Но, большую часть времени мы, похоже, совсем не бьемся над разгадкой смысла жизни. 

Мы хотим не думать о жизни, а жить.

И все же есть одно убеждение, которое господствует в интеллектуальном сообществе, — представление о том, что мы живем в жестко детерминированной Вселенной.

Законы физики управляют тем, что происходит в физическом мире. 

Мы — его часть. 

Следовательно, существуют физические законы, управляющие нашим поведением и даже самим сознанием. 

Детерминизм — как физический, так и социальный — правит бал, и нам остается только признать его власть и жить дальше. 

Эйнштейн и Спиноза с этим соглашались. 

Кто мы такие, чтобы сомневаться? 

а поскольку мы, как верят многие, живем в детерминированном мире, зачастую нас просят не спешить с осуждением других и не требовать, чтобы люди несли ответственность за свои поступки или антисоциальное поведение.

Доминирующая идея современной нейронауки заключается в следующем: 

благодаря изучению мозга мы поймем, как он порождает разум, и окажется, что мозг подчиняется причинно-следственным связям, а значит, все предопределено.

Газзанига намерен доказать, что все не так просто и что современная нейронаука на самом деле не устанавливает ничего такого, что могло бы выразиться в массовом фундаментализме по сравнению с детерминизмом. 

Майкл придерживаюсь мнения, что разум, который каким-то образом порождается физическими процессами в мозге, ограничивает его. 

Как политические нормы разрабатываются конкретными людьми, а в конечном счете контролируют своих создателей, так и возникший разум сдерживает наш мозг.

Когда мозг породил разум, случилось, нечто вроде Большого взрыва. 

Транспортный поток на улицах, порождаемый машинами, в итоге ограничивает их движение. Разве не может разум вести себя так же с мозгом, который пробудил его к жизни?

Важность ответа на вопрос, как соотносятся мозг и разум, — ключевой вопрос для понимания того, что мы, люди, переживаем как чувствующие, задумывающиеся о будущем и ищущие смысл животные, — трудно переоценить. 

Чтобы понять некоторые утверждения о жизни в детерминированном мире, мы обсудим несколько разных уровней научных знаний, двигаясь от микромира субатомных частиц к социальному макромиру.

Такой переход поможет нам осознать, что в физическом мире действуют разные системы законов в зависимости от того, на каком уровне организации материи мы его изучаем, а также какое отношение это имеет к человеческому поведению. 

Мы отвечаем за свое поведение. 

Глава 1. Какие мы.

Ричард Докинз излагает мнение просвещенной науки, что все мы — детерминированные механические машины.

интерес людей к тому, что мы и кто мы, стар как мир. 

На стенах Храма Аполлона в Дельфах, построенного в 7 веке до нашей эры, был высечен призыв “Познай самого себя”.

Но, невозможно понять, как работает крыло птицы, изучая ее оперение. 

По мере накопления фактов нужно давать им функциональный контекст, а затем анализировать, какие ограничения он может накладывать на составляющие его элементы, которые обеспечивают выполнение конкретной функции. 

Итак, начнем. с Развития мозга.

Эквипотенциальность означает, что каждая часть мозга способна выполнять любую задачу, а значит — нет никакой специализации.

Согласно этой теории различные участки мозга не специализируются во время развития, и придумал известную фразу: “Функция предшествует форме”.

и в нервной системе все сгодится, что нет никакой структурированной системы нейронов. 

Но, нейроны, которые возбуждаются вместе, связываются вместе”. 

Этот принцип лежит в основе предположений Хебба о процессах обучения и памяти. 

Он предложил называть группу нейронов, которые возбуждаются вместе, клеточной ассамблеей. 

Нейроны ассамблеи могут продолжать активироваться и по окончании запускающего события. 

Хебб считал, что такое устойчивое сохранение эффекта — разновидность памяти, и полагал, что мышление есть последовательная активация разных ассамблей. 

Иными словами, Хебб указал на ключевое значение взаимодействия между нейронами. Это и сегодня остается центральной темой исследований нейронауки.

Хебб сосредоточил свое внимание на нейронных сетях и на том, как они работают, чтобы запоминать информацию.

По мнению другого нейробиолога Сперри, рост нейронных сетей был результатом высокоспецифичного генетического кодирования нейронных контактов. 

Сперри проделал десятки хитроумных экспериментов, чтобы это продемонстрировать. 

В одном из них он хирургическим путем просто перевернул лягушке глаз вверх ногами. 

После этого, когда ей показывали муху, ее язык двигался в противоположном направлении. 

И даже спустя несколько месяцев после операции лягушка продолжала искать муху не там, где нужно. 

Система обладала специализацией: она не была пластичной и не могла адаптироваться.

Эта фундаментальная идея породила представление о специфичности нейронов, до сих пор преобладающее среди нейробиологов. 

Исходная модель роста нейронов Сперри претерпела изменения, в нее внесли определенные поправки и уточнения, однако в целом она осталась актуальной.

Сперри продемонстрировал, что верно обратное: большинство нейронных сетей мозга детерминировано генетически с помощью какого-то химического или физико-химического кодирования определенных путей и контактов. 

Значит, дифференциация, миграция и ориентация аксонов нервных клеток находятся под генетическим контролем. 

Но с таким представлением возникала одна проблема — получалось, что ум содержит только врожденные, а не почерпнутые еще и извне идеи. Подобные ограничения предчувствовал Хебб.

Опыт.

Вероятно, тело с рождения снабжено всеми различными типами антител, которые ему когда-либо могут понадобиться. 

Антигены — это просто молекулы, которые одно из этих врожденных антител распознает или выбирает. 

Не происходит никакого обучения, просто отбор. 

Иммунная система исходно обладает такой встроенной сложностью, а не становится сложнее с течением времени. 

Идеи Ерне стали основой того, что сегодня называют гуморальным иммунным ответом, и клонально-селективной теории (клонирования, то есть увеличения числа, белых кровяных клеток — лимфоцитов, — несущих на своей поверхности рецепторы, которые связывают вторгающиеся в организм антигены). 

обучение на самом деле может быть процессом целенаправленного отбора предсуществующих способностей, которыми мы обладаем от рождения — чтобы применить их в ответ на конкретные задачи, встающие перед нами в определенные моменты времени. 

Иными словами, эти способности представляют собой генетически обусловленные нейронные сети, предназначенные для специфических типов обучения. 

Часто это иллюстрируют таким примером: нам легко научиться бояться змей, но трудно научиться испытывать страх при виде цветов.

У нас есть встроенный шаблон, вызывающий реакцию страха, когда мы замечаем определенные виды движения, скажем, скольжение в траве, но нет подобной врожденной реакции на цветы. 

Тут, как и в случае иммунной системы, сложность уже встроена в мозг, как и специфичность.

Знаменитый пример отбора в действии из мира популяционной биологии наблюдали в естественной лаборатории Дарвина — на Галапагосских островах. 

В 1977 году из-за засухи погибло большинство кустарников, дающих семена. 

В результате резко выросла смертность взрослых особей средних земляных вьюрков. У этих птиц клювы были разных размеров. 

Пищу земляных вьюрков составляют семена, и потому клюв для них — средство существования. 

Вьюрки с мелкими клювами не могли расколоть жесткие плоды якорцев (растений из рода Tribulus) и твердые семена, которых оставалось немало и после засухи, а вьюрки с более крупными клювами — могли.

Скудные запасы семян помягче быстро исчерпались, так что остались лишь твердые и большие семена, которыми могли питаться только птицы с более крупными клювами. 

Популяция вьюрков с мелкими клювами погибла, а с крупными — пережила бедствие. 

Это был отбор из предсуществовавших возможностей. 

В следующем году выжившие птицы дали потомство — и птенцы вылупились крупнее и с более крупными клювами.

Процесс, зависящий от активности.

изучая рост нейронов в оптическом тектуме мозга лягушки, обнаружили, что стимуляция светом позволяет увеличить скорость роста и количество ветвящихся выростов — дендритных шипиков — на кончике нервной клетки.

 усиленная визуальная активность лягушки способствовала росту ее нервов. 

В данном случае активность самого нейрона, его опыт, стимулирует его рост и влияет на взаимосвязи с другими клетками. Это называют процессом, зависящим от активности.

На самом деле совершенство любого моторного навыка зависит от времени, потраченного на его отработку. 

Практика не только меняет эффективность синапсов— недавно было показано, что синаптические связи у мыши быстро реагируют на обучение моторным навыкам и устойчиво меняются. 

Согласно современным представлениям о мозге, его крупномасштабный план обусловлен генетически, а вот специфические связи на локальном уровне зависят от активности, а также от эпигенетических факторов и опыта. 

Важны как наследственность, так и среда, что подтвердит вам любой наблюдательный родитель или хозяин домашних животных.

При рождении человеческого младенца его мозг примерно в три раза больше мозга новорожденного шимпанзе, но зато менее развит. 

По сравнению с другими приматами мы рождаемся как бы преждевременно — на один год раньше. 

На протяжении многих лет высказывалась масса идей о том, какие силы обеспечивали неустанное увеличение объема мозга гоминид. 

Сейчас, похоже, все они свелись к двум факторам, управляющим процессами естественного и полового отбора: 

пищевому рациону, который давал лишние калории, необходимые для того, чтобы снабжать метаболически затратный бóльший мозг, 

и социальным вызовам, возникающим из-за необходимости жить большими группами ради безопасности.

Объясняются ли наши отличия от других животных тем, что наш мозг больше?

Ральф Холлоуэй, профессор антропологии Колумбийского университета, бросил вызов этому представлению. 

Он предположил, что эволюционные изменения когнитивных способностей стали результатом реорганизации мозга, а не просто изменения его размера.

Сурикаты не планируют и не изготовляют орудий в природных условиях, зато обучают свой молодняк единственному навыку — как есть ядовитых скорпионов, чтобы не оказаться ужаленным. 

Ни один вид не может взять и адаптировать свой навык под другие нужды. 

Сурикат учит свое потомство лишь тому, как питаться скорпионами без вреда для себя. 

Что же касается людей, то они обучают молодое поколение всему, причем усвоенные знания обычно распространяются и на другие навыки. Словом, преподавание и обучение у человека обобщены.

Физические особенности человеческого мозга.

Неандертальцы имели мозг больше человеческого, но никогда не демонстрировали такой размах способностей, как мы. 

На протяжении веков размер мозга Homo sapiens уменьшался. 

После хирургической операции, изолированное левое полушарие перестает получать сигналы от правого (по существу, теряет половину объема мозга), однако остается столь же разумным, как и весь мозг целиком. 

Если бы количество мозговой ткани было так важно, потеря половины мозга отражалась бы на способности решать задачи и строить гипотезы, однако это не так.

Лобные доли и в их составе префронтальная кора содержат намного меньше нейронов, чем зрительные области, другие сенсорные зоны и моторные области коры.

Чего больше в лобных долях по сравнению с остальными структурами мозга, так это древовидных разветвлений отростков нейронов (дендритов), благодаря чему нервные клетки могут образовывать больше связей.

Итак, анатомам, изучающим мозг, облегчили работу. Если количество нейронов у человека просто пропорционально увеличено по сравнению с шимпанзе, значит, отличия надо искать во взаимосвязях нейронов или в самих клетках.

изрядная доля возросшей массы человеческого мозга объясняется увеличением пространства между телами клеток и объема того, чем оно заполнено. 

А заполнено это пространство, называемое нейропилем, всем тем, что создает связи: аксонами, дендритами и синапсами. 

мозг человека содержит миллиарды нейронов, собранных в так называемые модули — локальные, специализированные сети для выполнения конкретных функций. 

когда мы слышим слова, реагирует одна область мозга, когда видим их — другая, а когда произносим — третья, причем все три могут быть активны одновременно

размер самой молодой с эволюционной точки зрения части, неокортекса, увеличивался непропорционально. 

Шестислойный неокортекс образован нейронами (“маленькими серыми клеточками”, как называл их месье Пуаро) и покрывает кору подобно большой складчатой салфетке.

Самые наружные слои, супрагранулярные (слои II и III), созревают в последнюю очередь и связываются преимущественно с другими участками коры.

Увеличение размера неокортекса позволило бы перестроить локальные кортикальные сети и повысить число связей.

Латерализованные (то есть присутствующие только в одном из двух полушарий) локальные сети очень распространены в человеческом мозге. 

В последние годы  изучают нейроанатомические асимметрии у многих видов животных, но, похоже, у человека латерализованных сетей гораздо больше

У нас просто разные нейронные сети.

Итак, число доказательств, указывающих на отличия — анатомические, в связности и по типам клеток — мозга человека от мозга других животных, растет. 

Поэтому, я думаю, мы вправе заявить, что мозг человека по сравнению с остальными животными организован иначе. 

И когда мы по-настоящему это осознаем, то сможем разобраться, что делает нас такими особенными.

Вот какие мы — рожденные с бурно развивающимся мозгом, который находится под мощным контролем генетики и совершенствуется под влиянием эпигенетических факторов (негенетических, заставляющих гены организма вести себя по-разному) и обучения, зависящего от активности.

Мозгом, который обладает структурированной, а не случайной сложностью, производит автоматическую обработку информации, имеет особый набор навыков со своими ограничениями и универсальными способностями, — и все это возникло в ходе естественного отбора.

наш мозг имеет несколько систем управления, не только одну. 

Именно он, а не какие-то вынуждающие его внешние психические силы создает нашу личную историю, рассказ о нас самих.

Глава 2. Параллельный и распределенный мозг.

мы осознаем, что обладаем автоматическим мозгом, чрезвычайно распределенной и параллельной системой, у которой, по-видимому, нет начальника, как его нет у интернета. 

Таким образом, большинство из нас рождаются полностью оснащенными и готовыми к работе. 

Подумайте, например, о кенгуру валлаби. 

В течение последних девяти с половиной тысяч лет кустарниковые валлаби, или таммары, живущие на острове Кенгуру у побережья Австралии, наслаждались беззаботной жизнью. 

Все это время они жили без единого хищника, который бы им досаждал. 

Они даже никогда ни одного не видели. 

Почему же, когда им показывают чучела хищных зверей — кошки, лисицы или ныне вымершего животного, их исторического врага, — они перестают есть и настораживаются, хотя не ведут себя так при виде чучела нехищного животного? 

Исходя из собственного опыта, они не должны даже знать, что существует такое понятие, как животные, которых следует остерегаться.

Подобно валлаби, у нас есть тысячи (если не миллионы) встроенных склонностей к разным действиям и решениям. 

Не стану ручаться за кенгуру, но мы, люди, полагаем, что сами, сознательно и намеренно, принимаем все свои решения. 

Изучение пациентов с помощью рентгеновского излучения и первых сканирующих устройств показало, что поведенческие расстройства любого рода вызываются поражениями определенных областей мозга. 

Например, повреждение специфического участка теменной доли может вызвать странный синдром редуплицирующей парамнезии, когда у человека возникает галлюцинаторная убежденность в том, что данное место в точности копирует какое-то другое или что одновременно существует несколько таких же точно мест. 

Одна пациентка Газзанига, которую он принимал в моем кабинете в нью-йоркском госпитале, утверждала, что мы в ее доме во Фрипорте, штат Мэн. 

Майкл начал с вопроса: “Где вы сейчас находитесь?” Она ответила: “Во Фрипорте, штат Мэн. Знаю, вы в это не верите. Доктор Познер, когда зашел осмотреть меня утром, сказал, что я в Мемориальном онкологическом центре. Прекрасно, но я-то знаю, что нахожусь в своем доме!” 

Майкл спросил: “Хорошо, если вы во Фрипорте у себя дома, с каких это пор у вас лифты за дверью?” 

Она невозмутимо ответила: “Доктор, знали бы вы, во сколько мне обошлась их установка!”

благодаря клинической медицине мы видим, что конкретные части мозга связаны с определенными аспектами когнитивной деятельности.

У нас нет врожденного знания, что тигр это тигр, зато есть врожденное понимание того, что большое крадущееся животное с острыми зубами и обращенными вперед глазами — хищник, и мы автоматически настораживаемся. 

Подобным же образом мы автоматически получаем небольшую дозу адреналина и отскакиваем в сторону, заметив скользящее движение в траве.

белки росли в изоляции и никогда в своей жизни не видели змей. 

Впервые столкнувшись с этими пресмыкающимися, белки их избегали, хотя не сторонились других новых объектов. 

Получается, белки обладают врожденной настороженностью по отношению к змеям. 

Фактически исследователи смогли доказать, что для исчезновения “змеиного шаблона” требуется десять тысяч лет существования без змей.

 Это объясняет и поведение валлаби на острове Кенгуру. 

Они реагировали на какие-то визуальные сигналы, характеризующие чучела хищников, а не на поведение или запах. 

Таким образом, действительно существуют крайне специфичные модули (в данном случае для распознавания), работа которых не зависит от предшествующего опыта или социального контекста. 

Эти механизмы врожденные и встроенные: часть из них мы разделяем с остальными животными, какие-то есть у других видов, но не у нас, а существуют и исключительно человеческие.

Расщепление мозга.

С 1961 года появилась новая возможность исследовать работу мозга благодаря пациентам, которым разъединили полушария, — так называемым пациентам с расщепленным мозгом.

операции по рассечению мозолистого тела проводили в тех случаях, когда уже были опробованы все другие методы лечения стойкой эпилепсии. 

После операции, судорожная активность пациентов снижалась в среднем на 60-70%, некоторые полностью избавлялись от припадков, и при этом все чувствовали себя прекрасно — никаких расщепленных личностей, никакого расколотого сознания. 

Большинство пациентов совершенно не осознавали никаких изменений в своих психических процессах и выглядели абсолютно нормально.

Оказалось, что любая зрительная, осязательная, проприоцептивная, слуховая или обонятельная информация, которая предъявлялась одному полушарию, обрабатывалась только в нем, а другая половина мозга об этом совершенно ничего не знала. 

Левая половина не представляла, над чем работает правая, и наоборот.

у пациента с расщепленным мозгом левое полушарие и его речевой центр не имеют доступа к информации, которая предъявляется правой половине мозга. 

представилась совершенно уникальная новая возможность — изучать способности одного полушария, отделенного от другого, а не просто нарушение функций в результате повреждения.

Майкла стали звать “тот парень, который открыл феномен расщепленного мозга у людей”.

 

:--) теперь у нас есть две системы, которые мы не понимаем.

Казалось, операция по расщеплению мозга создавала два независимых полушария, каждое из которых обладало сознанием. 

Поэтому тогда мы думали, что есть две системы сознания: ум левый и ум правый.

Они сосуществуют как две полноценно сознательные единицы, подобно тому как сиамские близнецы — две совершенно отдельные личности”

Что есть сознание?

Проблема с сознанием в том, что оно окутано тайной. 

Мы почему-то хотим обращаться с ним иначе, чем, скажем, с памятью или интуицией, хотя это тоже достаточно расплывчатые понятия. 

Мы пока не видели физических проявлений ни одного из них в мозге и тем не менее постепенно приближаемся к разрешению загадки. 

Поэтому нет никаких проблем в том, чтобы заниматься сознанием, не имея его точного определения. 

Нейробиологи в этом не одиноки.

современное представление о гене имеет мало общего с исходной концепцией.

наука продвигается вперед, и мы оставили идею о раздвоении психической системы далеко позади (хотя она все еще занимает важное место в популярной прессе, что раздражает). 

мы пришли к представлению о множестве систем — как распределенных между полушариями, так и работающих в пределах одного из них. 

Мы больше не считаем мозг организованным из двух систем сознания, но воспринимаем его как множественную динамичную психическую систему.

Теория раздвоенного мозга гибнет.

Мы поняли, что левое полушарие — это такой вундеркинд, способный говорить и понимать речь, тогда как правое не говорит и очень ограниченно понимает речь. 

Вероятно, мозг обладает разнообразнейшими локальными системами сознания, комбинация которых и обеспечивает привычное нам сознание.

Как это работает?

Как мы стали такими децентрализованными, зачем обрели все эти параллельные системы? 

По мере увеличения мозга, числа нейронов и размера их сети относительная связность уменьшается. 

Количество нейронов, с которыми связан каждый из них, остается примерно одинаковым: нервная клетка не подключается к бóльшему числу нейронов, когда их общая численность растет, по нескольким практическим и нейроэкономическим причинам. 

Во-первых, если бы всякий нейрон связывался с каждым другим, мозг был бы гигантским. 

если бы наш мозг был полносвязным (все нейроны соединялись бы друг с другом) и имел форму сферы, его диаметр равнялся бы 20 километрам! 

:--) Вот что значит по-настоящему большая голова. 

Во-вторых, энергетические затраты были бы тоже слишком большими

Представьте, сколько энергии уходило бы на обслуживание мозга 20 километров в поперечнике! 

:--) Но, по крайней мере, проблема ожирения точно была бы решена.)

Мозг сохранял локальную связность, используя наикратчайшие соединения. 

 

Так аксоны, которые протягивались во все стороны, занимали меньше места, на поддержание связей уходило меньше энергии, а сигналы передавались быстрее, поскольку распространялись на короткие расстояния. 

 

Это заложило основу для разделения и специализации локальных сетей, формирующих многочисленные кластеры модулей для обработки информации. 

 

Несмотря на такое разделение функций, разным частям мозга все-таки нужно было обмениваться информацией, а потому…

 

☛ Не все соединения минимизировались — некоторые весьма длинные связи между удаленными зонами сохранялись. 

 

Мозг приматов развил так называемую архитектуру тесного мира: 

 

множество коротких и быстродействующих локальных связей (высокая локальная связность) 

с небольшим числом дальнодействующих связей для обмена обработанной информацией (так что для связи между любыми двумя зонами мозга требуется небольшое количество шагов). 

 

Такая структура обеспечивает и высокоэффективную локальную обработку информации (модульность), и одновременно — быстрое сообщение с глобальной сетью. 

 

Так устроены многие сложные системы, в том числе человеческие общественные отношения.

Итак, наша децентрализация — результат обретения большого мозга и действия принципов “нейроэкономии”, позволивших ему работать:

 уменьшение плотности связей заставило мозг специализироваться, создавать локальные сети, автоматизироваться. 

В итоге наш мозг имеет тысячи модулей, каждый из которых выполняет свою собственную задачу.

Наше сознательное понимание — всего лишь верхушка айсберга бессознательной обработки данных. 

Ниже нашего уровня осознания находится очень активный, напряженно работающий бессознательный мозг. 

эволюция вылепила наш мозг, со всеми протекающими в нем процессами, чтобы позволить нам принимать оптимальные решения, повышающие репродуктивный успех.

 Должностные обязанности нашего мозга — передать наши гены следующему поколению.

 Годы изучения расщепленного мозга ясно дали понять, что этот орган — не универсальная вычислительная машина, а устройство, состоящее из неимоверного количества последовательно соединенных узкоспециализированных электросхем, которые работают параллельно и распределены по всему мозгу. 

Такая структура позволяет различным бессознательным процессам протекать одновременно, а вам — осуществлять такие действия, как, например, вождение машины.

Мозг  — это открытая, самоорганизующаяся система. 

Но как все-таки система может работать без старшóго и почему нам кажется, что у нас он есть? 

Ответ на первый вопрос, по-видимому, заключается в том, что наш мозг функционирует как сложная система.

(Сложные системы).

Сложная система состоит из множества различных систем, порождающих эмерджентные свойства, которые больше суммы своих частей. 

Классический и понятный пример — дорожное движение. 

Глядя на детали машины, невозможно предсказать схему организации дорожного движения. 

Этому не поможет и исследование следующего, более высокого уровня организации — самого автомобиля. 

Только взаимодействие всех машин, их водителей, общества и его законов, погоды, дорог, случайно попавших на них животных, времени, пространства и бог знает чего еще создает дорожное движение.

Примеры сложных систем повсюду: погода и климат в целом, распространение инфекционных заболеваний, экосистемы, интернет и человеческий мозг. 

характерный признак сложной системы — “многообразие возможных исходов, наделяющее ее способностью делать выбор, анализировать и адаптироваться”.

“Общее свойство всех сложных систем в том, что они проявляют организованность без применения какого-либо внешнего организующего принципа”. 

Это означает, что нет никакого старшóго, никакого гомункулуса.

Чтобы убедиться, что может существовать система, которая только выглядит так, будто кто-то всем управляет, достаточно разобраться, как работает рекламный аукцион в поисковой системе Google. 

Поисковая система хочет быть уверена в том, что показываемая пользователю реклама имеет высокий уровень качества. 

О нем судят по трем характеристикам. 

Самая важная из них — кликабельность. 

Всякий раз, “кликая” по объявлению, пользователь голосует за него. 

Вторая характеристика — релевантность. 

Google отслеживает, насколько хорошо ключевые слова и контекст отвечают поисковому запросу. 

 Третья характеристика — качество целевой страницы рекламодателя, которая должна быть релевантной, удобной для навигации и “прозрачной”. 

Рейтинг рекламы определяется предложенной ценой, умноженной на показатель качества страницы. 

в результате происходит наиболее продуктивное взаимодействие. 

Хотя кажется, что системой управляет единственный начальник, она работает без него, опираясь на алгоритмы.

Почему же люди чувствуют свою цельность? 

Глава 3. Интерпретатор.

Как только мы разберемся, почему чувствуем себя главными, хотя и знаем, что мозг просто с небольшой задержкой транслирует нам запись о том, что делает, мы поймем, как и почему совершаем мыслительные ошибки и ошибки восприятия. 

Сознательные процессы — медленные, равно как и то, что мы считаем осознанными решениями.

Когда человек идет, сенсорные сигналы от зрительной и слуховой систем поступают в таламус, нечто вроде станции ретрансляции. 

Затем импульсы посылаются к зонам обработки в коре головного мозга, а потом передаются лобной доле.

 Там они интегрируются с другими высшими психическими процессами — и, видимо, информация попадает в поток сознания, то есть человек начинает ее осознавать (“Змея!”).

Мозг срезает путь по бессознательной тропке через миндалевидное тело, которое располагается под таламусом и следит за всем, что в него поступает. 

Если миндалевидное тело узнает нечто, напоминающее об опасности в прошлом, оно посылает импульс напрямую стволу мозга, который активирует реакцию борьбы или бегства и бьет тревогу. 

Я автоматически отскакиваю, еще не понимая почему. 

Я не принимал сознательного решения отпрянуть, это произошло без моего осознанного согласия.

я отпрыгнул до появления осознанной мысли о змее: я ее увидел, но еще не знал об этом. 

Подлинная причина моего прыжка — автоматическая, бессознательная реакция на чувство страха, которое было запущено миндалевидным телом. 

Я выдумал объяснение произошедшему событию по той причине, что человеческим мозгом движет установка выявлять причинно-следственные связи. 

Айсберг бессознательного.

хорошие преподаватели предупреждают своих учеников, чтобы те не останавливались, когда делают ошибку во время концерта, а просто продолжали играть, чтобы автоматические движения оставались автоматическими.

И, естественный отбор поощряет бессознательные процессы. 

Быстрота и автоматизм — вот залог успеха. 

Сознательные процессы дорого обходятся: они требуют не только много времени, но и много памяти.

(рис 4)

Пример, Иллюзия повернутых столов или Иллюзия Мюллера-Лайера, 

когда некие стимулы обманом заставляют вашу зрительную систему создать иллюзию, а вы понимаете, что вам морочат голову, иллюзия все равно не исчезает. 

Та часть зрительной системы, которая ее вызывает, невосприимчива к корректировкам, основанным на осознанном знании.

Итак, системы, встроенные в наш мозг, осуществляют свои операции автоматически, когда сталкиваются со стимулом в своем поле деятельности, часто без нашего осознанного понимания.

Работа “на автомате” куда более эффективна. 

Автоматизированные процессы — вот что делает нас экспертами. 

Рентгенологи, анализирующие маммограммы, делают это тем точнее и быстрее, чем больше маммограмм изучили. 

Система распознавания образов в их мозге натренировалась и уже автоматически узнает тени патологических тканей. 

Люди становятся экспертами, развив способность автоматически распознавать образы, значимые в определенной области.

Почему мы чувствуем себя цельными?

Мы назвали этот левополушарный модуль — интерпретатором.

Так, например, когда мы передали слово “колокол” правому мозгу, а слово “музыка” — левому. 

Пациент сказал, что видел слово “музыка”. 

Когда его попросили показать на картинку, соответствующую тому, что он только что видел, он выбрал колокол, хотя там были другие картинки, лучше изображавшие музыку. Тогда мы спросили, почему он выбрал колокол. “Ну, — ответил он, — в последний раз, когда я слышал какую-то музыку, это были колокола, звонившие у вас здесь снаружи”. (Он говорил о расположенной неподалеку колокольне.)

Другой эксперимент.

Испытуемый должен угадывать, какое из двух событий произойдет следующим: 

вспыхнет ли свет над или под линией. 

Экспериментатор управляет светом так, что в 80% случаев он вспыхивает выше линии, а в 20% — ниже. 

Оказывается, у крыс в этой игре результаты лучше, чем у людей. 

Все животные за исключением человека стремятся максимизировать, то есть всегда выбирают тот вариант, который чаще всего случался в прошлом. 

Крысы быстро понимают, что следует всегда ожидать вспышки над линией. 

Так они получают награду в 80% случаев.

 Голуби максимизируют, казино в Лас-Вегасе, дети до четырех лет. 

А затем что-то происходит: люди старше четырех лет используют иную стратегию, которая называется подбором по частоте, — пытаются учесть частоту предшествующих событий в своих ответах. 

Они предсказывают в 80% случаев, что свет появится выше линии, а в 20% — что ниже. 

Беда в том, что подобная стратегия приводит к большому количеству ошибочных предсказаний, ведь очередность событий носит абсолютно случайный характер. 

Но даже когда человеку объясняют, что порядок случаен, он пытается искать систему.

Для ситуации со вспышкой выше линии человек дает правильный ответ в среднем только в 67% случаев. 

Исследователи придумали, как представить эту игру каждому из двух полушарий в отдельности, и обнаружили, что правое полушарие — максимизатор, как крысы, голуби и дети младше четырех лет. 

Левое полушарие — вот кто использует подбор по частоте. 

Оно старается разгадать систему, стремится выявить причину, по которой частота вспышек именно такая, а не иная, и строит объяснительные теории. 

нейрональные процессы, ответственные за поиск законов развития событий, происходят в левом полушарии. Это оно склоняет человека искать порядок в хаосе. 

левое полушарие стремится строить гипотезы об устройстве мира, даже когда налицо доказательства, что никакой закономерности нет. 

И оно упорно стоит на своем, даже если это неблагоприятно сказывается на результатах деятельности, например, в случае игровых автоматов.

Зачем нам такая система, которая отрицательно воздействует на точность? 

по большей части она адаптивна. 

Варианты развития событий во внешнем мире часто имеют четко выраженные детерминированные причины, так что обладание системой, которая их ищет, дает нам преимущества 

:--) везде, кроме Лас-Вегаса.

Интерпретатор стремится выявить причину и следствия. 

Он постоянно объясняет мир, используя данные, которыми обладает в текущем когнитивном состоянии, и стимулы из внешней среды. 

Но, важно помнить, что объяснения интерпретатора хороши ровно настолько, насколько верна информация, которую он получает.

интерпретатор — чрезвычайно перегруженная система. 

Левый мозг использует то, что у него есть, а в остальном импровизирует. 

Первое же правдоподобное объяснение подойдет, так что в рассматриваемом случае — экспериментатор и пугает! 

Интерпретатор, находящийся в левом мозге, создает порядок из хаоса, который преподносят ему все остальные процессы, выдающие информацию. 

Вот что наш мозг делает весь день напролет. 

Он берет информацию от разных своих отделов и из внешнего мира и соединяет ее в историю. 

Он также учитывает сигналы, исходящие от тела, как показывает следующий классический эксперимент.

В эксперименте, те испытуемые, которым сообщили о возможных побочных эффектах укола витаминов, хотя на самом деле им кололи адреналин, приписывали свои симптомы, например учащенное сердцебиение, действию витаминов.

 В то время как остальные относили свое вегетативное возбуждение на счет окружающей обстановки. 

Те, кто был с благодушным помощником экспериментаторов, говорили, что находятся в приподнятом настроении, а кто был с сердитым — испытывали злость.

Таким образом, имелось три разумных объяснения физических симптомов, однако только одно было правильным — действие адреналина. 

Эти результаты в очередной раз показывают, что люди склонны находить объяснения событиям.

Целый ряд эмоциональных состояний и психологических расстройств изначально возникает из-за эндогенных, внутренних, сбоев в метаболизме мозга, как, например, те, которые связаны с паническими атаками. 

Такое биологически обусловленное событие, приводящее к выбросу адреналина, изменяет ощущаемое состояние, что, в свою очередь, должно быть интерпретировано. 

Интерпретирующая система большинства людей обратится за объяснением к информации из их собственной уникальной психологической истории, прошлой и текущей, и к действующим в настоящий момент сигналам внешней среды: “Мое сердце колотится, с меня льет пот — я, должно быть, испуган, а пугает меня, видимо… (Оглядывается вокруг и замечает собаку.) собака! Я боюсь собак!” Если эндогенные сбои устраняются с помощью лекарств или естественным путем, то интерпретации, данные измененному эмоциональному состоянию, сохраняются. Они прячутся в памяти. 

В результате могут возникнуть фобии.

оказывается, правое полушарие прекрасно осуществляет перцептивную группировку: если показать ему фигуры, нарисованные частично, оно тут же догадывается, что это, а левое полушарие не может, пока фигуры не дорисуют почти полностью.

Гроссмейстеру показали ему ту же шахматную доску с тем же количеством фигур, положение которых на этот раз не имело смысла с точки зрения игры. Он правильно расставил всего несколько фигур, прямо как человек, не играющий в шахматы. Получается, изначальная точность гроссмейстера была обусловлена тем, что его правое полушарие автоматически соотносило расположение фигур с другими конфигурациями, которые выучило за годы игры.

Интерпретатор хорош лишь в той мере, в какой хороша доступная ему информация. Он получает результаты обработки информации от огромного количества модулей. 

Рамачандран предположил, что различные механизмы психологической защиты, в частности рационализация (создание вымышленных доказательств и ложных представлений) и репрессия (вытеснение чего-либо из сознания), возникают по той причине, что мозг приходит к самому вероятному и в целом подходящему объяснению фактов, полученных из многочисленных источников, а затем игнорирует или подавляет противоречивую информацию.

Пациенты с повреждениями левой лобной доли, как правило, не способны заниматься отрицанием, рационализацией и заполнением пробелов памяти ложными воспоминаниями и часто страдают от депрессии. Представьте, что вы никогда больше не сможете придумать разумный повод для того, чтобы съесть шоколадный торт.

Что все это значит для общей картины?

С точки зрения современной нейробиологии сознание не представляет собой единый, общий процесс. Становится все очевиднее, что оно включает в себя огромное количество широко рассредоточенных по мозгу специализированных систем и разобщенных процессов24, результаты которых динамично интегрируются модулем интерпретации.

Сознание есть эмерджентное свойство. Разные модули и системы непрерывно соперничают за внимание, и победитель оказывается той нейрональной системой, которая обусловливает сознательный опыт текущего момента. Наши осознанные переживания собираются на ходу — по мере того, как мозг реагирует на постоянно меняющиеся стимулы, просчитывает возможные планы действий и принимает ответные меры, как ушлый ребенок.

Психологическим единством, которое чувствуем, мы обязаны специализированной системе под названием “интерпретатор”, генерирующей объяснения наших ощущений, воспоминаний, действий и взаимоотношений между ними.

Так создается личный нарратив, история, которая связывает вместе все разрозненные аспекты нашего сознательного опы

тремление строить гипотезы — основная причина существования человеческих представлений, которые, в свою очередь, накладывают ограничения на мозг.

следует помнить, помнить и еще раз помнить, что все модули нашего мозга есть психические системы, отобранные в процессе эволюции. Обладавшие ими индивиды поступали так, что выживали и производили потомство. Они стали нашими предками.