Джордж Сорос. Кто он? Часть 2.

Francis Fukuyama is among those who have doubts today. «There's now a lot of evidence that a lot of that turn toward liberal democracy in the early days, after the fall of the Berlin Wall, really was driven by a kind of educated, very pro-Western elite,» he says. But less-educated people who lived outside large urban areas «didn't really buy into liberalism, this idea that you could actually have a multiracial, multi-ethnic society where all these traditional communal values would have to give way to gay marriage and immigrants and all this stuff. That they definitely did not buy into.»

Фрэнсис Фукуяма находится среди тех, кто сегодня сомневается. «В настоящее время существует множество доказательств того, что многие из этих поводов к либеральной демократии в первые дни после падения Берлинской стены действительно были вызваны какой-то образованной, очень прозападной элитой», — говорит он. Но люди с низким уровнем образования, которые жили за пределами крупных городских районов, «действительно не покупали либерализм, эта идея о том, что у вас действительно может быть многорасовое многоэтническое общество, где все эти традиционные общественные ценности должны были бы уступить место гомосексуальным бракам и иммигрантам и все это, что они определенно не покупали».

Soros became a major political donor in the US during George W. Bush's presidency. Angered by what he saw as an effort by the Bush administration to use the war on terror to stoke fear and stifle dissent, he began donating vast sums to Democratic candidates and progressive causes. He helped fund the Center for American Progress, a liberal think tank, as well as MoveOn.org, and spent more than $US20 million backing John Kerry's unsuccessful bid to deny Bush a second term in 2004.

Сорос стал крупным политическим донором в США во время президентства Джорджа Буша. Разгневанный тем, что он видел как попытку администрации Буша использовать войну с террором, чтобы избавить от страха и подавить инакомыслие, он начал жертвовать огромные суммы демократическим кандидатам и прогрессирующим причинам. Он помог профинансировать Центр американского прогресса, либеральный аналитический центр, а также MoveOn.org, и потратил более 20 миллионов долларов США на поддержку неудачной попытки Джона Керри отказаться Буша от второго срока в 2004 году.

Soros was an early backer of Barack Obama's 2008 presidential campaign. In Paris, Soros tells me that Obama was «actually my greatest disappointment». Prompted by an aide, he immediately qualifies himself, saying that he hadn't been disappointed by Obama's presidency but felt let down on a professional level. While he had no desire for a formal role in the administration, he had hoped that Obama would seek his counsel, especially on financial and economic matters. Instead, he was frozen out.

Сорос был ранним сторонником президентской кампании Барака Обамы в 2008 году. В Париже Сорос говорит мне, что Обама был «на самом деле моим самым большим разочарованием». Способствуя своему помощнику, он сразу же квалифицирует себя, заявляя, что он не был разочарован президентством Обамы, но чувствовал себя подавленным на профессиональном уровне. Хотя у него не было никакого желания играть официальную роль в администрации, он надеялся, что Обама будет искать его совета, особенно по финансовым и экономическим вопросам. Вместо этого он оказался не у дел.

After Obama was elected, «he closed the door on me», Soros says. «He made one phone call thanking me for my support, which was meant to last for five minutes, and I engaged him, and he had to spend another three minutes with me, so I dragged it out to eight minutes.» He suggested that he had fallen victim to an Obama personality trait. «He was someone who was known from the time when he was competing for the editorship of the Harvard Law Review to take his supporters for granted and to woo his opponents,» Soros says.

После избрания Обамы «он закрыл мне дверь», — говорит Сорос. «Он сделал один телефонный звонок, поблагодарив меня за мою поддержку, которая должна была продержаться пять минут, и я его привлек, и ему пришлось провести со мной еще три минуты, поэтому я вытащил ее на восемь минут». Он предположил, что он стал жертвой личностной черты Обамы. «Он был тем, кто был известен с того момента, когда он конкурировал за редакцию Гарвардского закона, чтобы забрать своих сторонников как должное и уговорить своих противников», — говорит Сорос.

During the 2016 election cycle, Soros contributed more than $US25 million to Hillary Clinton and other Democratic candidates and causes. While he had foreseen the possibility of a Trump-like figure emerging («The American public has proven remarkably susceptible to the manipulation of truth, which increasingly dominates the country's political discourse,» he wrote in The Guardian in 2007), he was as surprised as everyone else that the Trump-like figure turned out to be Donald Trump. Soros tells me that he knew Trump casually and had even socialised with him. (About 30 years ago, a friend of Soros's dated one of Trump's senior people, and they all went out for dinner a few times.) «I had no idea he had any political ambition,» Soros says. Trump tried to coax him into becoming the lead tenant in one of his commercial buildings, he says. «I told him I couldn't afford it,» Soros recalls with a chuckle.

Во время избирательного цикла 2016 года Сорос внес более 25 миллионов долларов США Хиллари Клинтон и другим кандидатам от Демократической партии. В то время как он предвидел возможность появления фигуры, напоминающей Трамп («Американская публика оказалась чрезвычайно восприимчивой к манипулированию истиной, которая все больше доминирует над политическим дискурсом страны», — писал он в The Guardian в 2007 году), он был так же удивлен как и все остальные, что фигура, подобная Трампу, оказалась Дональдом Трампом. Сорос говорит мне, что он случайно был знаком с Трампом и даже общался с ним. (Около 30 лет назад друг Сороса встречался с одним из старших людей Трампа, и все они выходили на обед несколько раз.) «Я и не подозревал, что у него были политические амбиции, — говорит Сорос. По его словам, Трамп пытался уговорить его стать ведущим арендатором в одном из своих коммерческих зданий. «Я сказал ему, что не могу себе этого позволить», — с усмешкой вспоминает Сорос.

He says he'd been «very afraid» that Trump would «blow up the world rather than suffer a setback to his narcissism» but was pleased that the president's ego had instead led him to reach out to North Korea. «I think the danger of nuclear war has been greatly reduced, and that's a big relief.» It is the extremism of the Republican Party that has prompted him to become a major Democratic donor, he says; he wants the Republican Party to reform itself into a more moderate party. He says he is not especially partisan himself: «I don't particularly want to be a Democrat.»

Он говорит, что он «очень боялся», что Трамп «взорвет мир, а не потерпит неудачу в его нарциссизме», но был доволен тем, что эго президента вместо этого привело его в Северную Корею. «Я думаю, что опасность ядерной войны значительно сократилась, и это большое облегчение». Именно экстремизм Республиканской партии побудил его стать крупным демократическим донором, говорит он; он хочет, чтобы Республиканская партия перестроилась в более умеренную сторону. Он говорит, что он не особенно партизанит сам: «Я не особенно хочу быть демократом».

If Soros views his relationship with the Democratic Party as mostly transactional, for some Democrats the feeling appears to be mutual. While his money is welcome and needed, there seems to be a certain ambivalence about Soros within Democratic circles. It is partly because of his outspokenness. As Elaine Kamarck, a senior fellow at the Brookings Institution and a longtime Democratic strategist, puts it, «The best donors are silent donors; not talking is good.»

Если Сорос рассматривает свои отношения с Демократической партией как в основном транзакционные, то для некоторых демократов это чувство кажется взаимным. Хотя его деньги приветствуются и необходимы, похоже, в Соросе в демократических кругах существует определенная амбивалентность. Отчасти это объясняется его откровенностью. Как говорит Элейн Камарк, старший научный сотрудник Института Брукингса и давний демократический стратег: «Лучшие доноры — молчаливые доноры, а не хорошие говоруны».

A bigger issue is that the Democratic Party remains committed to campaign-finance reform and abhors the effect that the Citizens United decision has had on American politics. That 2010 Supreme Court ruling gave billionaires like Soros the right to spend unlimited amounts of money on political campaigns. Kamarck says that in the post-Citizens United world, Democrats «can't unilaterally disarm» and spurn donations from plutocrats like Soros, but they are conflicted about billionaire donors in a way that the Republicans are not.

Большая проблема заключается в том, что Демократическая партия по-прежнему привержена реформе финансирования кампаний и не согласна с тем, что решение объединенных граждан было принято в отношении американской политики. Это решение Верховного суда 2010 года предоставило миллиардерам, таким как Сорос, право тратить неограниченное количество денег на политические кампании. Камарк говорит, что в объединенном мире после граждан демократы «не могут в одностороннем порядке разоружиться» и отказываться от пожертвований от плутократов, таких как Сорос, но они конфликтуют с миллиардерами-донорами таким образом, что республиканцев там нет.

Although Soros is squarely on the left on many issues – he supports a single-payer healthcare system and is a longtime advocate of criminal-justice reform – some on the left have long been dubious of him. In the 1990s, he was portrayed by the far left as an agent of American imperialism, helping to foist the so-called neoliberal agenda (mass privatisation, for example) on Eastern Europe. For some critics, Soros's Wall Street background has always been a mark against him.

Хотя Сорос прямо стоит на левом крае по многим вопросам — он поддерживает систему здравоохранения с одним плательщиком и является давним сторонником реформы уголовного правосудия, некоторые из которых давно сомневаются в нем. В 1990-х годах он был изображен далеким левым агентом американского империализма, помогая навязать так называемую неолиберальную повестку дня (например, массовую приватизацию) в Восточной Европе. Для некоторых критиков Сороса, его бэкграунд на Уолл-стрите всегда выступает против него самого.

There is also discomfort with his philanthropy – not its goals, certainly, but what it is seen to represent. Soros is at the vanguard of what has come to be known as «philanthrocapitalism,» essentially large-scale social investing by billionaires like Bill Gates, Mark Zuckerberg and Soros. (Last year Forbes magazine ranked Soros the 20th-richest American.) To those who object, this represents the privatisation of social policy and, through the substantial tax benefits that charitable donations receive, it deprives the public sector of money that could be used to promote social welfare.

Существует также дискомфорт в его филантропии — не конкретно его цели, конечно, но то, что, как видно, их представляют. Сорос находится в авангарде того, что стало известно как «филантропитализм», в основном крупномасштабное социальное инвестирование миллиардеров, таких как Билл Гейтс, Марк Цукерберг и Сорос. (В прошлом году журнал Forbes оценил Сороса как самого богатого американца.) Тем, кто возражает, это представляет собой приватизацию социальной политики, и благодаря существенным налоговым льготам, получаемым благотворительными пожертвованиями, он лишает государственный сектор денег, которые могут быть использованы для содействования социальному благосостоянию.

When I ask Soros to describe himself ideologically, he laughs. «My ideology is nonideological,» he says. «I'm in the club of nonclubs.» When I suggest that «centre-left» might characterise his views, he demurs; he says it isn't clear where he stands now because the left has moved further left, a development that does not please him. «I'm opposed to the extreme left,» he says. «It should stop trying to keep up with the extremists on the right.»

Когда я прошу Сороса описать себя идеологически, он смеется. «Моя идеология неидеологична, — говорит он. «Я в клубе nonclubs». Когда я предлагаю, чтобы «левый центр» мог охарактеризовать его взгляды, он демонстрирует; он говорит, что сейчас не ясно, где он стоит, потому что левый двинулся дальше влево, что не устраивает его. «Я против крайнего левого, — говорит он. «Это должно прекратить попытки идти в ногу с экстремистами справа».

Britain's vote in 2016 to leave the EU was a personal blow to Soros, an Anglophile but also a staunch supporter of European integration. Afterward, he donated more than $US500,000 to a group called Best for Britain that plans to push for a second referendum to undo Brexit. In response, Norman Lamont, who was chancellor of the Exchequer during the 1992 pound-devaluation crisis and, as such, the person on the losing end of Soros's most celebrated trade, told a reporter, «George Soros is a brilliant financier, but he should stick to finance and stay out of British politics.»

В 2016 году британское голосование за выход из ЕС стало личным ударом для Сороса, англофила, но также и решительного сторонника европейской интеграции. После этого он пожертвовал более 500 000 долларов США группе «Best for Britain», которая планирует провести второй референдум, чтобы отменить Brexit. В ответ Норман Ламонт, который был канцлером казначейства во время кризиса девальвации фунта стерлингов в 1992 году и, как таковой, человек, проигравший в самой знаменитой торговой сделке Сороса, сказал репортеру: «Джордж Сорос — блестящий финансист, но он должен придерживаться финансов и избегать британской политики ».

Even if you concede that policymakers are ultimately to blame for the income inequality hat has fuelled so much of the current backlash against globalisation, the financial sector has had a major role in worsening it, and hedge-fund titans like Soros are powerful symbols of that inequality. And while Soros has written very candidly and persuasively about the pitfalls of casino capitalism – most notably in a 1997 Atlantic essay, subsequently expanded into a book called The Crisis of Global Capitalism, in which he acknowledged the destabilising effect of financial markets – that doesn't make him any less of a symbol. Soros says if he hadn't gone after the British pound or the Thai baht, someone else would have. That is unquestionably true (and in fact, Quantum was not the only hedge fund targeting those currencies) but it's not a particularly satisfying answer, and certainly not after the global financial crisis, in which investment banks and hedge funds played such a destructive role. The industry that made him a billionaire contributed significantly to the circumstances that now imperil what Soros the philanthropist is trying to achieve.

Даже если вы согласитесь с тем, что политики в конечном счете виноваты в том, что проблема неравномерности в доходах обусловила столь значительную часть нынешней негативной реакции на глобализацию, финансовый сектор сыграл важную роль в ее усугублении, а титаны хедж-фондов вроде Сороса являются мощными символами этого неравенство. И хотя Сорос написал очень откровенно и убедительно о подводных камнях казино капитализма, в первую очередь в эссе Атлантики 1997 года, впоследствии переросла в книгу под названием «Кризис глобального капитализма», в которой он признал дестабилизирующий эффект финансовых рынков — сделайте его менее значимым символом. Сорос говорит, что если бы он не напал на британский фунт или тайский бат, это сделал бы кто-то другой. Это, безусловно, верно (а на самом деле, Quantum был не только хедж-фондом, ориентированным на эти валюты), но это не особенно удовлетворительный ответ, и, конечно, не после глобального финансового кризиса, в котором инвестиционные банки и хедж-фонды играли такую ​​деструктивную роль. Промышленность, которая сделала его миллиардером, значительно повлияла на обстоятельства, которые сейчас угрожают тому, чего пытается достичь филантроп Сороса.

On the other hand, if Soros's riches had gone to someone else, would that person have put the money to the same use? It might have gone to a noble cause, but almost certainly not to something as ambitious and quixotic – or as dangerous – as the promotion of liberal values and democracy. Setting aside all of the complications that come with being Soros, would you rather live in the world that he has tried to create, or in the world that Orban and, for that matter, Trump seem to be pushing us toward?

С другой стороны, если бы богатство Сороса перешло к кому-то другому, то этот человек потратил бы деньги с теми же целями? Возможно, это было благородное дело, но почти наверняка не было честолюбивым и донкихотским — или опасным — как продвижение либеральных ценностей и демократии. Отбросив все сложности, связанные с Соросом, вы предпочли бы жить в мире, который он пытался создать, или в мире, что Орбан и, если на то пошло, Трамп, похоже, подталкивает нас?

In early July, I visit Soros at his home in the Hamptons in the state of New York. He has returned from Europe and is spending the rest of the summer at El Mirador, as his Mediterranean-style villa is known. A household employee shows me to a table in the dining room and offers me some ginger tea, «a specialty of the house». A few minutes later, Soros walks in. He is dressed in a white linen shirt, dark trousers and sandals. He hadn't been on the tennis court that morning; he was busy with phone calls instead.

В начале июля я посещал Сороса у себя дома в Hamptons в штате Нью-Йорк. Он вернулся из Европы и проводил остаток лета в Эль-Мирадоре, в его всем известной вилле в средиземноморском стиле. Домашний работник показывает мне столик в столовой и предлагает мне имбирный чай, «особенный в этом доме». Через несколько минут появляется Сорос. Он одет в белую льняную рубашку, темные брюки и сандали. В то утро он не был на теннисном корте; вместо этого он был занят телефонными звонками.

In the five weeks since I've seen Soros in Paris, the Trump Administration has slapped new trade sanctions on China and imposed tariffs on goods from Canada and the EU. I ask why the markets and the broader economy are holding up so well in the face of a possible global trade war, the breakdown of the trans-Atlantic alliance and the political turmoil in Washington. Soros says these developments will eventually drag down the market, but he can't say when. «I've lost my capacity to anticipate the markets,» he says, adding with a smile, «I'm an amateur now.» It's like hearing Roger Federer say he's lost his touch around the net.

Через пять недель после того, как я увидел Сороса в Париже, администрация Трампа применила новые торговые санкции в отношении Китая и установила тарифы на товары из Канады и ЕС. Я спрашиваю, почему рынки и более широкая экономика так хорошо держатся перед лицом возможной глобальной торговой войны, распада трансатлантического альянса и политических потрясений в Вашингтоне? Сорос говорит, что эти события в конечном итоге уйдут на рынок, но он не может сказать, когда. «Я потерял способность предвидеть рынки,  — говорит он, добавив с улыбкой:« Сейчас я любитель ». Это похоже на слух, когда Роджер Федерер говорит, что он потерял связь с сетью.

As my conversation with Soros draws to a close, I think I pick up a little vulnerability. He is talking about his wealth and the opportunities it has given him. «For me, money represents freedom and not power,» he says. For a long time, money has given him the freedom to do and say what he pleases, and also the freedom not to care what other people say and think about him. But he concedes that he has started to care.

Когда мой разговор с Соросом подходит к концу, я думаю, что я немного уязвим полнейший нищеброд. Он говорит о своем богатстве и возможностях, которые они дали ему. «Для меня деньги представляют свободу, а не силу», — говорит он. Долгое время деньги давали ему свободу делать и говорить то, что ему заблагорассудится, а также свободу не заботиться о том, что другие люди говорят и думают о нем. Но он признает, что начал заботиться об этом.

«I have become a bit more concerned about my image, because it is disturbing to have those lies out there,» he says. He also admits that being the anointed villain for so many people around the world is unpleasant.

«Я стал немного больше беспокоиться о своем имидже, потому что беспокоит, что там есть что-то», — говорит он. Он также признает, что быть помазанным злодеем для стольких людей во всем мире неприятно.

«I'm not happy to have that many enemies. I wish I had more friends.»

«Я не рад, что у меня много врагов. Я выражаю надежду, что у меня гораздо больше друзей».

This is an edited version of a story first published in The New York Times. © 2018 The New York Times.

Это отредактированная версия истории, впервые опубликованной в The New York Times. © 2018 The New York Times.