В церемонии прощания с Нельсоном Манделой в Йоханнесбурге приняли участие лидеры около 100 стран.

Собрались почти все лидеры (нынешние и прошлые) всех сколь-либо значимых государств — в том числе, несколько американских президентов, включая Обаму, британский премьер Кэмерон и все здравствующие его предшественники плюс принц Чарлз; французы Олланд и Саркози, друг друга не выносящие, шествовали вместе, даже кубинский лидер Рауль Кастро не просто прибыл, но и выступил. И только российского президента не было.

Более того: это событие чуть не во всем мире трактуется как чрезвычайно важное, и не только для лидеров, но и для простых людей. В Британии несколько каналов вели с церемонии прямую трансляцию (а в предыдущие дни весь прайм-тайм был заполнен программами памяти южно-африканского лидера), то же самое и во многих других странах. В России — ничего подобного: корреспондент BBC счел нужным сообщить в твиттере, что даже новостной канал Россия-24 трансляции не ведет. И отклики на смерть Манделы в СМИ были весьма, как бы сказать помягче, специфические. Адекватные — как 
редкое исключение. Снисходительно-кислые, в лучшем случае. А уж в худшем… Почему? 




Собственно, это уже традиция. Умирает какой-нибудь действительно выдающийся, оставивший след в глобальном масштабе деятель (это случается не каждый год, таких людей чрезвычайно мало) — и Россия официально откликается в рамках самого минимального протокола. Даже похороны Маргарет Тэтчер не то что Путин, а и вообще никто из официальных лиц не почтил вниманием — она-де (как объяснил пресс-секретарь президента) в момент смерти не занимала официальных постов. Что уж говорить о более противоречивых (с российской точки зрения) фигурах! Собственно, мне уже доводилось дважды писать в своем жж на эту тему. В посте восьмилетней давности «Похороны и Свадьба, или Похвала Церемониям» я удивлялся, что российский президент проигнорировал похороны Папы Римского Иоанна Павла II. Само собой, и российское телевидение не показало нашим людям то, за чем наблюдал буквально весь мир. А два года назад в тексте «Они собираются жить вечно!» я сокрушался, что российские власти даже официальное соболезнование по поводу кончины Вацлава Гавела не выразили — не говоря об участии в траурной церемонии, на которую опять же прибыли лидеры многих стран мира. 

Почему же установилась такая тенденция — при том, что смертям и похоронам собственных лидеров в России традиционно придается без преувеличения огромная значимость, в том числе и символическая — достаточно вспомнить, что мумия одного из них продолжает лежать в Мавзолее в самом знаковом месте России прямо под боком у ныне царствующего правителя. К тому же, всем прекрасно известно, насколько значимо для российских властей и для Путина лично быть признанным на мировой арене, сколько денег в мероприятия по продвижению в мир образа «сильного лидера» вкладывается (в том числе и в иностранных консультантов типа фирмы Ketchum), как радуются в верхах (и в зависимых от них СМИ) успехам на этом поприще — таким как недавнее провозглашение российского президента самым влиятельным политиком по версии «Форбс». И неужели непонятно, что пренебрежение такими событиями очень наглядно подчеркивает, что по факту российские лидеры вовсе не принадлежат ко всем этим эксклюзивным клубам «восьмерок» и «двадцаток»? 

Что ж, попробую на эти вопросы предложить ответы. 

1. Сначала — об идеологическом аспекте. Траурные церемонии, о которых идет речь — это бесспорно редкие события мирового масштаба, где на первый план выходит общечеловеческое измерение. Каждый из уже упомянутых покойных деятелей был сложным человеком, совершавшим неоднозначные поступки, к которым может быть самое разное, в том числе и негативное, отношение, особенно в разных странах. Тем не менее, в общем-то сложился в мире консенсус (опять же: редко это случается!): эти люди прожили такую жизнь и столько в конечном итоге сделали, их деятельность настолько вышла за пределы их родной страны, что приобрела действительно символическое и при этом глобальное позитивное звучание. Соответственно, траурная церемония становится поводом для людей самых разных стран (и для представляющих эти страны лидеров — у нас иногда забывают, что лидер страны представляет ее, а не себя лично!) отпраздновать грандиозно состоявшуюся жизнь, без которой все человечество было бы беднее. 

Надо ли напоминать, что эти самые «общечеловеческие ценности» с некоторых пор в России практически официально преданы анафеме, задаваемый во многом «сверху» вектор движения страны что в политической, что в идеологической, что в культурной сферах развернулся в сторону традиционализма, если не архаики, что на практике означает культивирование чувства собственной национальной исключительности, а в идеале — изоляции от непотребных влияний внешнего и в конечном итоге — враждебного (раз уж он движется в другом направлении) мира. Осуществить на практике эту изоляцию в современном мире нелегко, но некоторые успехи (особенно в идеологической сфере) налицо. В этом контексте само чувство единения с «миром» (особенно с миром западной, европейской культуры) считается нежелательным и неправильным. Не удивительно, что телетрансляции таких мемориальных служб сведены в России к минимуму — чувство собственной изолированности не возникает само собой, оно есть продукт технологический, и мощь находящегося под контролем государственных идеологов телевидения продолжает быть в России превалирующей. 

2. Есть, конечно, и причины более «объективные». Так, появление главы государства на похоронах Иоанна Павла II могло не понравиться руководству нашей Православной церкви, у которой с Ватиканом сложные отношения. Однако, лидеры большинства исламских стран (у которых с католицизмом отношение значительно более проблемные) все же на похоронах Папы присутствовали — возможно потому, что были способны оценить глобальный характер События. Отношение к Гавелу в России еще более неоднозначное (в том числе лично у Путина, которому он перешел дорогу с протестом против присуждения престижной германской премии «Квадрига»). Однако, в России достаточно и тех, кто ценил Гавела как выдающегося государственного деятеля (проведшего свою страну по пути преобразований без больших потрясений), мыслителя и морального авторитета — точка зрения, разделяемая опять же значимым большинством цивилизованного мира. Чтобы это понять и принять решение, способствующее повышению авторитета страны в мире, надо отрешиться от всех этих по большому счету мелких обстоятельств. Но мы не заподозрим наших правителей в наличии подлинно государственного мышления, отрицающего даже и мелкую мстительность. 

Что касается Манделы, то — казалось бы — никаких предубеждений и у российского руководства, и у населения быть не должно — человек многие годы считался дружественным борцом против империализма, и никакими действиями или высказываниями против России или ее руководства себя не запятнал. Однако, не все так просто: как точно сформулировал Алексей Оскольский, «Сам факт того, что персона Манделы вызвала такую аллергию у многих неглупых, образованных и даже либерально настроенных людей в России – симптом того, что в этой стране возник очень серьезный запрос на свой апартеид.» Не уверен насчет апартеида как такового, но то, что в плаче по стране с процветающими «белыми», которую «мы потеряли», вполне различим расистский сантимент, я совершенно уверен. И его не скрыть за изощренными, как кажется некоторым «интеллектуалам», силлогизмами о необходимости становиться на сторону «культуры» в противовес «варварам» (не говоря о «черных обезьянах»), эту культуру белого человека разрушающих. Впрочем, о таком специфическом понимании «бремени белого человека» я уже писал в предыдущем тексте. Характерно, что эта эмоция объединила авторов самой разной идеологической ориентации, что, очевидно, отражает ее распространенность в разных слоях российского общества. Так что при желании можно трактовать отношение российского руководства (и контролируемой им прессы) к уходу из жизни Манделы как отклик на широкий общественный запрос, важный на внутреннем идеологическом рынке. 

3. Еще один — даже более «личностный» — фактор: Путину, полагаю, было бы некомфортабельно само присутствие (не говоря о выступлении) на массовом мероприятии, которое он не контролирует. Думаю, что внушала тревогу сама по себе необходимость находиться на огромном стадионе с десятками тысяч людей, к отбору которых «мы» отношения иметь не могли. Те абсурдные по своему гигантизму «меры безопасности», которые рутинно предпринимаются даже при посещении российскими первыми лицами мероприятий в центре Москвы, многое говорят о психологическом состоянии нашего президента и о его ощущении реальности (уместно вспомнить и о приобретшем символический смысл проезде Путина по зачищенным от «народа» улицам Москвы в рамках его последней инагурации). Плюс многие десятки «коллег» (в том числе и вышедших в отставку — т.е. не так уж связанных «протоколом») рядом, общаться с которыми Путин (я в этом уверен) не умеет. Одно дело — «саммиты» восьмерки или двадцадки — с ограниченным количеством участников, с заданной повесткой дня, проводимые обычно в изолированном от обычных людей и жестко контролируемом пространстве. Обычный режим поведения российского лидера — хорошо темперированный шантаж западных коллег в вопросах, где Россия способна испортить консенсус (со своим голосом в Совете Безопасности, с поставками вооружений или технологий очередному нехорошему режиму и т.п.). Такого рода тактика работает и приносит дивиденды в виде уже упомянутой «влиятельности». Которую российские пропагандисты путают, как я полагаю, с реальной популярностью в мире.

И дело даже не в том, что объективно не может быть «самым влиятельным» лидер страны, находящейся по большинству значимых (особенно, для собственного населения) показателей далеко позади не только главных западных стран, но и многих и многих вполне ординарных. Сама эта влиятельность и популярность — лукавая. Да, с Путиным считаются западные коллеги по саммитам, ищущие (и находящие) приемлемый (а иногда, как было с Сирией и выгодный им самим — пусть и вопреки собственным декларациям) консенсус со страной, ведущей себя не по «правилам», но которую приходится терпеть (в том числе и в силу нежелания принимать принципиальные конфронтационные решения — таков уж личностный масштаб большинства нынешних лидеров, слишком ценящих собственный внутренний комфорт). Но насчет популярности у широких масс… тут все много печальнее. Да, некоторая популярность есть — Путина не то что ценят, а поднимают на щит люди с крайне левыми и крайне правыми взглядами, которые в современном сдвинувшемся в «центр» западном обществе потеряли влияние, и более того — в значительной степени потеряли возможность быть услышанными, и не только (и не столько) потому, что их взгляды запрещено высказывать в СМИ (хотя кое-где и кое-что запрещено — и это печально). Просто самосознание западного человека изменилось, и апелляция к архаичным образцам поведения практически перестала работать. Антиамериканизм (и — шире — антикапиталистическая риторика), да и вообще конспирология разного рода еще работают, и очень даже неплохо, но больше на мировоззренческом, а не укорененном в реальной жизни уровне. Путина ценят не за то, какой он лидер своей страны, а как идеализированную антитезу собственным ненавистным «прогрессистским» политикам. Не случайно, что большинство тех, кто аплодирует российскому президенту за предоставленное Сноудену убежище, не знают (и более того — знать не хотят), как в России обращаются с собственными сноуденами, и насколько свободно государство вторгается в частные коммуникации и частную жизнь граждан.

Но эту специфическую популярность Путина не следует переоценивать. Если речь идет не о маргиналах (пусть и не о таких уж малочисленных), а о мэйнстриме, то отношение к российскому президенту иное. Во многом — просто ироническое. Не буду повторяться — я уже писал об этом в своем посте «Как западный шоу-бизнес формирует образ России и ее президента», который, к некоторому моему удивлению, набрал более 15-ти тысяч прочтений (что значительно превышает мою «норму»). И это ироническое отношение, к сожалению, переносится и на саму Россию с ее все более абсурдистскими в своей агрессивной архаичности способами публичного существования. 

4. Наконец, нельзя не упомянуть более «экзистенциальную» причину  — а именно, во многом языческое непонимание сути таких предельных событий как смерть, как и связанных с ними ритуалов. Общечеловеческих (как бы, повторюсь, некоторые не ненавидели это слово) ритуалов, когда люди (и лидеры) разных стран оставляют в стороне маловажные перед лицом смерти факторы. Мне уже доводилось задавать вопросы в тексте о Гавеле: думают ли наши лидеры о том, кто приедет на их похороны (особенно если они будут к тому времени в отставке)? И связывают ли они это со своим публичным поведением, когда умирают другие? Человек смертен (а иногда — и внезапно смертен) — задумываются ли наши лидеры об этом? Такое впечатление, что не особенно — они ведь собираются править (а значит — и жить) вечно.

Оригинал: http://valchess.livejournal.com/160431.html