Седьмое чувство

Перепост из моего блога:
http://trader-journal.livejournal.com/

Статья из журнала «Биржевой спекулянт» — Мне очень понравилось.

Седьмое чувство
Сергей Фадеев
Рассказ из жизни дилера

С годами Майкл стал воспринимать рынок как огромное живое существо. Он научился различать его дыхание, то мерное, плавное и спокойное, то вдруг напряженное, тяжелое и прерывистое. Этот гигантский монстр говорил голосами тысяч людей на разных языках и, казалось, давно существовал сам по себе, словно фантастический Франкенштейн, отказываясь подчиняться человеку, создавшему его.
Однако Майкл прекрасно сознавал, что это ощущение обманчиво. Рынком можно было управлять, заставлять его резко падать вниз или неожиданно взлетать вверх. Надо просто иметь много денег, точнее говоря, очень и очень много.

Майкл был опытным чиф-дилером, фанатом своего дела, и давно усвоил, что на состояние рынка влияют сотни факторов, а с течением времени стал предугадывать их возникновение и действие. В шутку он окрестил эту способность «седьмым чувством трейдера». Майкл имел понятие о сезонных колебаниях, прекрасно знал, когда и кто в разных странах мира, расположенных на различных континентах, входит в Игру или выходит из нее. Вот готовится к закрытию на ночь Европа, но уже просыпается Америка, уходит Америка, её сменяет Азия...

Но, в тайне от всех, в глубине души Майкл любил властителя своих чувств и дум — рынок, этого спрута-великана, которого он окрестил дядюшка Маркет. Больше всего на свете он любил играть с ним, а не с собаками или котом. Ему чудилось, что рынок послушно выполняет его команды, к примеру, «апорт», быстро и безропотно возвращая проигранное обратно, словно послушный пес, который приносит хозяину заброшенную в кусты палку.

В последнее время Майкл стал отлично зарабатывать. И они с Мэри приобрели без всяких там кредитов и рассрочек уютный белый, построенный в псевдоколониальном стиле трехэтажный особняк на берегу небольшого озера, в глубине старого, слегка уже запущенного парка. В доме Майкл неизменно (и это было ему приятно) чувствовал себя героем-негоциантом из романа Фрэнсиса Скотта Фицджеральда или, на худой конец, провинциальным богачом из пьесы Теннеси Уильямса.

Майкл действительно был из бедных, учился в захудалом колледже на специальную благотворительную стипендию, которую выиграл по конкурсу. Отец умер, когда ему едва исполнилось четырнадцать, а мать работала кассиршей в супермаркете, в свободное время любила пропустить стаканчик и не очень-то утруждала себя воспитанием единственного сына.

Впрочем, все это было в прошлом, былью поросло и почти стерлось в памяти. Пожилую, быстро дряхлеющую мать, доживающую свои дни в доме для престарелых, Майкл регулярно навещал пару раз в год, иногда звонил по телефону и посылал открытки из разных уголков земного шара во время своих путешествий. Мэри употребляла другое, свое любимое выражение — «бродить по свету». Они любили разъезжать по белу свету и имели для этого немалые материальные возможности, благодаря благосклонности дядюшки Маркета к Майклу.

Любовь у них была искренней, взаимной, их многое роднило и объединяло, во всяком случае, общие привычки, взгляды на жизнь, вкусы. Так поначалу казалось Майклу, а потом он просто-напросто уверовал в это. Вот только у них не было детей, но тут уж ничего не поделаешь. Мэри страдала редкой наследственной болезнью, на которую врачи в детстве не обратили должного внимания.

Одно время Майкл и Мэри всерьез подумывали о том, чтобы взять чужого ребенка на воспитание, но так и не решились, сознавая огромную ответственность и страшась в будущем обрести не столько опору в старости, сколько обузу с годами — кто знает, что заложено чужими генами.

Майкл в последнее время неизменно выигрывал даже тогда, когда сильно рисковал и сознательно шел на нарушения, превышая установленные ему лимиты. Но каждый раз ему удавалось отыгрываться, он заметал следы, выправлял баланс, все забывалось, и он играл, играл, играл, срывая куш за кушем.

Где-то в тайниках своей души он отдавал себе отчет в том, что так не может продолжаться вечно, но по природе своей был азартен. Игра ему доставляла истинное удовольствие, и он ничего не мог с этим поделать, к тому же ему постоянно везло. Фортуна являла ему свой ослепительно прекрасный ласковый лик, и он с нетерпением ждал утра следующего дня, чтобы поскорее войти в зал и сесть на свое рабочее место перед экранами множества мониторов.

Пока все было хорошо, просто очень хорошо, можно сказать, прекрасно. Красавица-жена, роскошный дом и любимая работа, дающая не только моральное удовлетворение, но и приличный стабильный доход. У Майкла появились замашки магната, он каждые полгода стал менять спортивные автомобили, обзавелся кучей платиновых кредитных карточек и супердорогими часами «Rolex» с бриллиантами, стал членом нескольких престижных закрытых клубов, даже немного приохотился к гольфу, который прежде терпеть не мог, считая занудным стариковским видом спорта.

Тот день начался, в сущности, как обычно, даже лучше и приятнее, чем сотни других дней-близнецов. Точнее говоря, все началось еще вечером, когда, вернувшись с работы, он был приятно удивлен изысканным ужином. Лобстеры, иранская икра, французское вино.

— Что отмечаем, дорогая? — небрежно бросил он и тут же прикусил язык, напустил на себя виноватый вид, вспомнив, что сегодня годовщина их свадьбы, а супругу-то он так и не сподобился поздравить. Но Мэри, судя по всему, была в прекрасном расположении духа и сделала вид, что великодушно извиняет его, дескать, совсем заработался бедолага. По случаю семейного торжества она облачилась в модное, бесстыдно просвечивающее платье. Майкл невольно отметил довольно броский макияж и новую прическу. Мэри явно успела побывать и у парикмахера, и у косметолога.

— За нас! — проворковала хозяйка, когда они уселись за стол и Майкл разлил по бокалам светло-желтый приятный напиток.

— За нас и только за нас! — подхватил он. — И за те чудесные годы, которые мы провели вместе!

Они долго вспоминали их случайное знакомство в книжном магазине, его поначалу робкие ухаживания за красивой студенткой, их первую близость. Не очень-то удачную, если исходить из того, что все произошло довольно быстро и не очень-то ловко на заднем сидении его довольно старенького «крайслера». Они подтрунивали друг над другом, весело и беззаботно хохотали, а потом любили друг друга на диване в гостиной, неистово, совсем как в молодости. Утром Мэри была ласкова и заботлива, принесла ему кофе в постель, чего не делала никогда. А когда он маленькими глотками пил сваренный по-европейски крепкий душистый напиток из маленькой голубой фарфоровой чашечки, у него стало слегка сводить икру на левой ноге — верная примета приближающейся удачной игры.

Правда, из головы Майкла все никак не шел странный сон, приснившийся ему под утро. Он подъезжал к дому вечером, уставший, но довольный после тяжелого трудового дня, с удовольствием вспоминая успешно завершившуюся игру, и вдруг на пороге особняка увидел Мэри, державшую на руках куклу. Когда он вылез из машины и подошел к супруге, то с удивлением обнаружил, что она крепко прижимает к груди младенца. Жена молча протянула ему малыша.

Майкл осторожно подхватил сверток и вдруг явственно услышал, что ребенок отчетливо произнес какую-то короткую фразу на неизвестном ему языке. Майклу почему-то стало страшно, и он проснулся...

Отсутствие детей, разумеется, тяготило их, но на эту тему в семье было наложено табу, и она никогда не обсуждалась всуе. Поэтому Майкл ничего не рассказал жене о ночном видении, но за утро несколько раз вспоминал его.

Как все дилеры, Майкл был суеверен, и Мэри знала это, поэтому, встав раньше мужа, приготовила его любимую бежевую рубашку и светло-коричневый галстук. Строго соблюдать очередность в действиях — это тоже входило в привычный ритуал подготовки к встрече с дядюшкой Мар-кетом. Все должно быть так, как в самые счастливые дни. Левая нога, правая нога, коричневые летние штиблеты, золотая в виде змейки заколка на галстуке.

Ну, вроде все. Можно садиться в заранее выведенный садовником из гаража «порше» и нестись в банк.

В машине он опять почувствовал легкую судорогу, нога сигнализировала о приближающейся схватке, из которой он непременно выйдет победителем, вновь получив выгоду от колебаний рынка. Недаром он умел предугадывать причуды этого строптивого чудовища.

Сегодня он решил поиграть с иеной. И хотя курс японской валюты медленно опускался, «седьмое чувство» подсказывало Майклу, что довольно скоро скольжение вниз прекратится. И он принялся покупать.

«О, искушение, ты так велико и многолико», — почему-то мелькнуло у него в мозгу. Эта фраза уже не в первый раз посещала его в то утро. Майкл поморщился. Но, быстро взяв себя в руки, отогнал прочь праздные раздумья, предельно сконцентрировался и погрузился в работу.

Банк, в котором он работал последние четыре года, слыл довольно консервативным и был достаточно крупным для того, чтобы глава дилинга мог оперировать весьма значительными суммами.

Майкл покупал и покупал. На миг курс изменился, рынок отреагировал на его действия, но потом котировки опять устремились вниз. Он упрямо продолжал гнуть свою линию. Война на Ближнем Востоке в очередной раз затихла. Вообще в мире все было на редкость спокойно, без потрясений. Экономика Страны восходящего солнца медленно выходила из рецессии, и поэтому Майкл считал, что курс ведет себя неадекватно. Но он был уверен, что вскоре будет пройдена критическая точка, и начнется ход вверх.

Его нервы были напряжены до предела, все чувства обострены, и он все время прислушивался к своему внутреннему голосу, как поступать дальше. Ему упорно казалось, что он должен продолжать покупку этих самых азиатских «шуршиков», столь презренных для некоторых и столь вожделенных для абсолютного большинства. Через пару часов Майкл окончательно понял, что рискует и уже довольно сильно. Но упорно продолжал брать, хотя движение вниз продолжалось. Все это уже походило на обвал. Кто-то сознательно ронял рынок. Время летело быстро и неумолимо и, как всегда, незаметно, он уже чувствовал усталость, но отнюдь не собирался сдаваться. Его губы едва-едва шевелились. Майкл уже был в трансе, он тихо бормотал себе под нос: «Ну, дядюшка, ну, давай, дядюшка Маркет, поднатужься!»...

Майкл уже вышел в довольно солидный лосс, но упрямо не закрывал позицию. Ему чудилось, что он слился с рынком воедино, стал маленькой частью этого диковинного существа. И хрипло дышит в унисон с ним.

Он не обратил ни малейшего внимания на то, что в дилинговый зал вошел старший вице-президент Стив Магневан, с которым Майкл был в приятельских отношениях и иной раз в его компании расслаблялся в клубе «Риволи».

А убыток все увеличивался и увеличивался. Кто-то явно «метелил» рынок, кто-то очень большой и всемогущий, наглый, уверенный в своих силах и безграничных возможностях. Иена, словно скоростной лифт, неслась вниз. Убыток принимал катастрофический характер, но Майкл продолжал покупать. Он с утра ничего не ел и не пил и даже не помнил, выходил ли в туалет. Стив, сидевший рядом, белоснежным платком все время вытирал потный лоб. Глаза у него были совершенно стеклянные и безумные. В комнате давно уже стояла мертвая тишина. Но Майкл ничего этого не замечал.

«Вот сейчас, ну вот сейчас, он должен, обязан переломиться!». Убыток, как снежный ком, катящийся с горы, стремительно увеличивался. А рынок, пару раз встрепенувшись, опять продолжил ход в преисподнюю. Не заметил Майкл, как Стив, пошатываясь, на дрожащих негнущихся ногах, как-то бочком-бочком выскользнул из помещения.

Майкл уже проиграл третью часть прибыли банка за прошлый год. И тут он почувствовал, что у него сейчас лопнет мочевой пузырь. Он выскочил из комнаты и бросился в ближайший мужской туалет. Майкл услышал, как в соседней кабинке кого-то мучительно и оглушительно рвало. Сквозь щелку он увидел Стива. Но Майклу теперь было не до него.

Вернувшись в зал, Майкл не обнаружил решительно никаких перемен к лучшему. Машинально, не чувствуя приторно сладкого вкуса горячего напитка, он осушил кружку черного кофе и сжевал сандвич, заботливо приготовленный для него какой-то девицей из бэкофиса. Если бы он сейчас увидел себя в зеркале, то, наверное, поразился бы до глубины души. Из неизменно аккуратного и со вкусом одетого джентльмена он превратился в неопрятного типа в мятой, пропотевшей, прилипшей к телу рубашке, небрежно расстегнутой на груди, спущенном галстуке, вывернувшемся наизнанку, всклоченного, с красными воспаленными глазами, злого маньяка, одержимого навязчивой идеей.

Была уже глубокая ночь, которая грозила стать ночью его позора и поражения. Он не позволял себе думать о страшных последствиях происходящего. Но в глубине души еще теплилась затухающая надежда на чудо. Оставалось уповать на Азию, там начинался новый день.

«Седьмое чувство» упорно ничем себя не проявляло. Икроножную мышцу тоже больше не сводила судорога. Молчал и внутренний голос, затаившись где-то в глубинах подсознания. Майкл ничего и никого не видел, он чувствовал себя самым одиноким человеком на свете. Для него никто больше не существовал, даже Мэри, которой он, свинья, забыл позвонить, -только дядюшка Маркет, который, кажется, решил-таки на нем отыграться.

В четыре часа утра, когда тупое безысходное отчаяние сменилось абсолютным безразличием, краешком глаза Майкл на экране заметил краткое сообщение агентства Рейтер о рождении наследника японской императорской фамилии. И тут же иена поползла вверх.

Через час все было кончено. Майклу удалось не только отыграться, но и закрыть позицию с немалой прибылью. Он буквально шатался от усталости, ноги подкашивались, во рту он чувствовал отвратительный металлический привкус. Еще никогда он не был таким опустошенным. Домой Майкл возвращался на такси, и там, в желтом разбитом кэбе, он снова вспомнил свой необычный утренний сон, ребенка на руках Мэри и, грустно улыбнувшись самому себе, вдруг громко произнес вслух, сильно озадачив молодого водителя-мексиканца: «Вот тебе, дорогой, и седьмое чувство!».