Полковник Дорн пытается остановить бегущих солдат: «Стойте же вы, жалкие слабаки!»
Не успеваем мы занять траншею, как на опушке леса показываются двое русских. Они идут совершенно спокойно, без какой-либо опаски, друг рядом с другом по направлению к нашим позициям. Автоматы, висящие на их шеях, говорят о том, что это не искатели подснежной клюквы. Не замечая нашей траншеи, они приближаются на двести метров, потом на сто, потом еще ближе. Я приказываю своим солдатам не стрелять и подпустить их поближе, потом схватить живыми. Метрах в сорока от нас они внезапно замедляют шаг. Из нашей траншеи раздается многоголосый крик сразу из двадцати глоток: «Хендэ хох!» Но иваны разворачиваются и бегут обратно к лесу, петляя, как зайцы. Град пуль моих вояк быстро догоняет их и заставляет грохнуться на землю. Этого я не предусмотрел. Когда мы подходим ближе, их тела выглядят, как решето.
Мы возвращаемся в траншею, и тут на наши головы начинают сыпаться артиллерийские снаряды. Становится ясно, что наше проявление звериной жестокости не осталось советскими солдатами незамеченным. Взяв бинокль, я вижу впереди деревенскую ферму, на которой засели два корректировщика. Они сидят вместе, и их головы и плечи то и дело мелькают над низким заборчиком. По моему приказу мне приносят винтовку с оптическим прицелом. Мой помощник ведет наблюдение в бинокль, а я аккуратно прицеливаюсь. Упершись плечом в бруствер, посылаю две пули. Голова одного ватника повисает на крае заборчика, а голова второго просто исчезает за ним. Мой помощник докладывает, что видел, как оттащили обоих убитых мной русских. Значит, там есть еще кто-то… Но вести дальше снайперскую стрельбу не удается — поступает приказ отваливать с этой позиции. Жаль, но тот, кто там еще сидит за заборчиком, ведет корректировку огня артиллерии настолько хорошо, что при отходе у нас погибают под снарядами несколько солдат.
(
Читать дальше )